Илья КОЖЕВНИКОВ: «Адвокаты – последние романтики XXI века»
«Быть на стороне правды – лучший допинг для плодотворной работы на результат»: Илья Кожевников, руководитель практики «Уголовно-правовая защита в ятрогенной сфере» юридической фирмы INTELLECT, рассказал о том, как пришел в адвокатуру после 6 лет следственной работы и почему выбрал специализацию, связанную с защитой врачей, а также поделился впечатлениями от работы в команде INTELLECT.
– Илья Вячеславович, наверное, я не ошибусь, если скажу, что Ваш путь в адвокатуру был действительно долог. Юридическую карьеру Вы начали с должности секретаря суда, работали следователем и даже были признаны лучшим следователем Свердловской области со стажем работы до 3 лет. Почему вдруг адвокатура?
– Если точнее, моя юридическая карьера началась после срочной службы в армии в должности сторожа военного гарнизонного суда, но спустя пару месяцев я был повышен до секретаря судебного заседания.
Это мой осознанный выбор дальнейшего творческого пути: да, я считаю юриспруденцию в целом и уголовную специализацию в частности не занудным перекладыванием бумажек и ожиданием в коридоре заранее известного решения суда, а возможностью реально помочь людям восстановить социальную справедливость, быть их гарантом соблюдения законности, если они отчаялись. Это очень сильно мотивирует меня делать максимум, делать порой невозможное. Часто слышал от адвокатов, будто работать в России – это неблагодарное дело, здесь невозможно добиться справедливости, однако я уверен, что это не так.
По моему мнению, адвокатура в России в последние годы проходит настоящий этап становления, и при должных усилиях можно избавиться от стереотипов общественного мнения об адвокатском сообществе. Есть множество блестящих адвокатов современности, многим из них я обязан вдохновением, которое не покидает меня в работе. Мне действительно нравится носить гордое звание российского адвоката, соответствовать ему.
За долгое время работы следователем я не отступал от своих принципов, поскольку самое важное в такой работе – это порядочность, честность и желание защитить права человека. Возможно, я наивен, но уверен, что адвокаты – последние романтики XXI века: только они верят, что истина где-то рядом и они ее обязательно найдут.
Я горжусь работой в следственных органах, и смена моей деятельности не ставит меня в оппоненты бывшим коллегам – напротив, зная всю специфику, можно абсолютно законно и на понятном языке говорить со следователями, чего порой не хватает коллегам без аналогичного опыта. Как правило, достаточно пяти секунд диалога, чтобы следователь понял, кто перед ним и насколько далеко можно отойти от формализованного процессуального общения, однако и в этом случае я преследую строго интересы своих доверителей и жестко реагирую на вопиющие нарушения их прав.
Также ключевым моментом в выборе профессии адвоката для меня была возможность расширения юридических знаний – практического изучения таких отраслей, как трудовое право, арбитраж, административное право и многие другие.
Это интересно и помогает постоянно повышать свою квалификацию, выходить из зоны комфорта, самосовершенствоваться. При следственной работе, когда в производстве с десяток уголовных дел (доходило и до 15) по особо тяжким составам, порой до 20 человек под стражей и череда бессонных ночей, такое вряд ли возможно. В этом конвейере остаются самые стойкие: например, спустя два месяца после трудоустройства в районный отдел СК РФ я был самым «старым» сотрудником. Я благодарен этому опыту, но пора двигаться дальше.
– Почему выбрали эту специальность?
– Я всегда мечтал стать военным хирургом, даже окончил Суворовское военное училище в Екатеринбурге. Однако в год его окончания в связи со сложной экономической обстановкой в стране набор в Военно-медицинскую академию был сильно ограничен, и мне предложили поступать в Военный инженерный институт по распределению на специальность «эксплуататор колесно-гусеничных машин». Такая перспектива для меня была сомнительна, поэтому я, просмотрев учебные курсы гражданских вузов, выделил интересовавшие меня предметы на первом году обучения (история, обществознание), решил потратить год на юридическом и после этого вновь попытаться попасть в ВМА. В итоге затянуло, и я уже не смог завязать, но искренняя любовь к медицине осталась и сопровождает меня всю жизнь.
– Вы добились немалых успехов, будучи партнером адвокатского бюро WHITE COLLARS, не без Вашего участия уголовная практика бюро была включена в региональный рейтинг «Право.ru 300». С чем связано решение покинуть компанию?
– Я безгранично благодарен своим друзьям, бывшим партнерам по бюро, которые после моего увольнения из органов дали возможность вникнуть в новую для меня реальность, поделились опытом, помогли создать фундамент для подготовки к квалификационным экзаменам на получение статуса адвоката и после успешной сдачи приняли в партнеры. Однако у всех разные взгляды на построение юридической практики, и это нормально. Мы поддерживаем друг друга и не перестаем постоянно взаимодействовать.
Более того, инициатором интеграции с INTELLECT стал наш управляющий партнер Павел Репринцев, которого я поддержал, – как оказалось, не зря. Мы и раньше работали с INTELLECT, и я понимал, что это образцовый пример построения юридической фирмы. И когда поступило предложение увидеть всё изнутри, я не смог удержаться. Считаю, что необходимо быть среди лучших, чтобы самому становиться лучше.
– Как ощущаете себя в новой команде экспертов INTELLECT?
– Скажу честно, я долгое время не мог понять, чем вызвана такая сильная концентрация настолько талантливых юристов в одном месте, почему у них предельно высокая организованность, как делегированы полномочия между сотрудниками, почему всё работает не на «ручном» управлении, как принято на государственной службе, а функционирует само собой и при этом приводит к традиционно высокому результату.
Погружаясь во внутренние процессы INTELLECT, я понимаю, что это идеальная модель, вобравшая в себя двадцатилетний опыт работы. Я абсолютно искренен в этих словах и не пытаюсь проявить излишнюю лояльность и корпоративность, поверьте. Меня сложно поймать на лицемерии.
Я жадно пытаюсь впитывать новый опыт от многих практик, с которыми я не смог бы столкнуться ранее, если бы не INTELLECT. В первую очередь для меня это возможность познавать новое и добиваться успехов в команде крепких профессионалов. Что может быть лучше для практикующего адвоката?
– Вы обладаете уникальной специализацией – защищаете врачей от обвинений в совершении ятрогенных преступлений. Как Вы приобрели этот опыт?
– Как я уже говорил, мой следственный опыт в основном был наполнен тяжкими и особо тяжкими преступлениями против личности, а в условиях работы на региональном уровне ко мне попадали дела «особой сложности и важности». Порой начинаешь разочаровываться в людях, когда видишь только жестокость, смерть и прочие трагические моменты.
Часто приходилось взаимодействовать с врачами, которые были последними свидетелями жизни потерпевшего и не смогли спасти человека со смертельными криминальными травмами, либо врачами скорой помощи, которые, не зная усталости, спасают жизни. Для меня это настоящие герои.
Я всегда восхищался врачами, есть знакомые военные хирурги, принимавшие участие в боевых действиях. Все люди этой профессии – фанаты своего дела, они отдают себя полностью. Может быть, я отождествлял их с собой, так как тоже всегда хотел сделать больше, чем требовали, не считаясь с личным временем, временем на семью, отдых, собственное здоровье.
Так вот, вернемся к работе следователем. Несколько раз ко мне в производство попадали дела именно по «врачебным ошибкам»; инициаторами уголовного преследования врача были родственники пациента, т.е. врач не смог спасти сына, отца, дочь и т.д. Собрав доказательную базу, я понимал, что состав преступления отсутствует, и принимал решение о прекращении дела, однако в связи с жалобами потерпевших и во избежание жалоб выше судьба уголовного дела могла быть предрешенной, а обвинительное заключение в итоге подписывал прокурор. Уголовное дело изымали у меня из производства и передавали другому следователю, который его успешно отправлял в суд. В тот момент я не мог помочь врачу, однако, понимая абсурдность всего происходящего, не хотел мириться с этим.
В итоге, получив возможность защищать врачей, став адвокатом, я приобрел такую уникальную специализацию.
Также я верю в правду, а быть на стороне правды – лучший допинг для плодотворной работы на результат.
– Мы постоянно слышим о защите прав пациентов, нарушенных медицинскими работниками, а как обстоят дела с «юридической самообороной» врачей? Насколько востребована Ваша специализация?
– Сегодня она очень востребована, я как могу часто встречаюсь с врачебным сообществом, профессорами, докторами, участвую в конференциях и форумах. Люди этой профессии отдали свою жизнь медицине, но при работе со следствием, как правило, начинают вести себя в корне неверно, теряются, давая возможность интерпретировать их показания так, как удобно следствию, не понимают в чем, а главное, за что их обвиняют. Постоянно защищаю врачей в уголовных процессах, иногда это происходит pro bono.
Странно осознавать, что лучшие умы российской медицины, сотни врачей занимают позицию оправдания своих действий перед правоохранителями, которые даже не понимают отличие тахикардии от брадикардии. Я хочу помочь врачебному сообществу самостоятельно отстаивать интересы врачей, поскольку невозможно кодифицировать человеческий организм, загнать его в рамки клинических рекомендаций и требований нормативных документов. Нет двух одинаковых пневмоний и аппендицитов, а инсульт может иметь клиническую картину гриппа.
Важно не допустить порочную практику осуждения врачей за реализацию риска, за осложнения, среди которых в том числе и смерть. Почему нет уголовной ответственности следователя за нераскрытый «висяк», сотрудника ДПС – за непредотвращенное смертельное ДТП, пожарного – за не спасенного в огне человека? По какому праву от врачей требуют волшебства, загоняя их в рамки обязанностей сохранить жизнь и получить только благоприятный результат в виде безусловного выздоровления от всех болезней? Иногда следствие возбуждает уголовные дела по факту смерти пациента от ВИЧ в стадии СПИД – якобы врач не смог предотвратить смерть. Такого быть не должно.
Врачи – не волшебники, а люди, которые бесконечно верны своему делу. Врачей должны судить только врачи в виде профессионального сообщества, как это происходит во многих странах Европы и в США. А любые достоверно установленные врачебные ошибки, признанные профессиональным сообществом таковыми, должны ограничиваться материальными компенсациями, но никак не уголовной ответственностью и последующей судимостью с дисквалификацией из профессии.
Быть на стороне пациентов сравнительно легко, поскольку организация медицины в России далека от совершенства и критиковать врачей есть за что. Я же считаю важным защитить их от ненужного сутяжничества и дать им возможность делать свою работу, не думая о перспективах уголовного преследования при спасении очередной жизни.
– В Вашем активе не один успешный кейс, можете вспомнить самое резонансное дело?
– Расскажу о двух кейсах, которые закончились благополучно для моих доверителей. Первое дело: врача обвиняли в причинении смерти пациенту в связи с ненадлежащим исполнением своих профессиональных обязанностей по ч. 2 ст. 109 УК РФ. Следствие, получив в свое распоряжение экспертизу, в которой установлена прямая связь между действиями врача и смертью, неоднократно уговаривало его признать вину, поскольку так будет лучше для него – можно избежать реального срока лишения свободы. Как, по-Вашему, аргумент? Врач на всё согласился, признал вину и просил рассмотреть уголовное дело в особом порядке. Я и моя команда врачей-юристов подключились на этапе судебного следствия. С огромным трудом удалось убедить сломленного профессионала с 26-летним стажем работы поверить в нас и позволить осуществлять его защиту. В итоге спустя 6 месяцев судебного следствия был вынесен оправдательный приговор, однако апелляция его отменила, направив дело на новое рассмотрение. Мы опять погрузились в рассмотрение дела по существу, добились проведения новой экспертизы, доказали невиновность врача, суд внял нашим доводам, вынес повторно оправдательный приговор, который уже вступил в законную силу.
Казалось бы, врач уже предрешил свою судьбу и мог лишиться профессии, получить судимость, но детальная работа по уголовному делу, глубокий анализ медицинской документации помогли установить истину.
Второе дело отразилось на пробеге моего автомобиля, поскольку процесс проходил в 260 км от Екатеринбурга. Нам пришлось проехать чуть более 20 000 км, поучаствовать в 35 судебных заседаниях за 2 года, обеспечить явку лучших специалистов и экспертов, приобщив их заключения. Врач обвинялся в совершении преступления, предусмотренного п. «в» ч. 2 ст. 238 УК РФ, – тяжкий состав, очень тяжкий для безупречного терапевта с 45-летним стажем работы. Однако в этот раз милая бабушка-терапевт вопреки вышеуказанному примеру вину не признала, не верила в происходящее, полностью замкнувшись в себе. Была проведена поистине титаническая работа, а в начале сентября 2020 г. провозглашен оправдательный приговор. Секретарь судебного заседания не могла сдержать слез, но и мы тоже не железные. Предстоит апелляция, с представлением прокурора на приговор я уже ознакомился.
– Про Вас говорят, что Вы сторонник творческого подхода в защите доверителей. Что имеется в виду?
– Это стиль моей работы: я не смотрю линейно на возможности сбора доказательств невиновности, а также установления иных значимых для дела обстоятельств. Зная особенности работы оперативных служб самого высокого уровня, особенности следственной работы, могу правильно формировать позицию защиты, благотворно влияющую на судьбу доверителя. Сложно говорить об этом гипотетически, ведь каждый кейс индивидуален.
– В чем Вы черпаете вдохновение и силы: в семье, может быть, в каких-то увлечениях?
– Жена, дети, автопутешествия.
– Можете охарактеризовать себя одним предложением?
– Могу привести афоризм, которым я руководствуюсь в работе: «Не успеешь ты – сделают другие».
– На традиционном Дне карьеры INTELLECT Вы заинтриговали коллег тайным ирландским рецептом маринованных яиц. Поделитесь им и с читателями «Российского адвоката».
– Всё предельно просто: пара десятков куриных яиц С3, секретный маринад и немного любви. Спустя три недели можно наслаждаться специфической закуской.
Вопросы задавала Юлия РУМЯНЦЕВА-ТОМАШЕВИЧ
Минувшие 20 лет были золотым веком российской адвокатуры
Благодаря Закону об адвокатской деятельности соблюден баланс между интересами адвокатуры и общефедеральными ценностями
В связи с 20-летием Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» президент ФПА РФ Юрий Пилипенко поделился мнением о значении этого законодательного акта для российской адвокатуры и оценил как уже внесенные в него изменения, так и готовящиеся поправки, рассказав о работе над некоторыми из них.
– Юрий Сергеевич, 31 мая исполняется 20 лет со дня принятия Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации». Как Вы оцениваете эти два десятилетия в жизни российской адвокатуры?
– 20 лет – славный юбилей и, конечно, повод поговорить о нашем Законе об адвокатской деятельности и адвокатуре.
Первое, что стоит упомянуть, – и не новое, поскольку об этом я уже не раз говорил, а сегодня хотел бы особенно подчеркнуть: 20 лет в истории российской адвокатуры, прошедшие под сенью и в рамках современного Закона, юбилей которого мы отмечаем, являются золотым веком российской адвокатуры, и вряд ли это преувеличение.
Когда я ранее высказывал эту точку зрения, то, не буду скрывать, наблюдал в глазах некоторых коллег определенного рода скепсис. Но думаю, что серьезные поводы для такого скепсиса уменьшаются. Что не исключает моего искреннего намерения пожелать нашей корпорации дальнейшего и бóльшего процветания.
Да, многие могут сказать, что у нас есть проблемы с количеством оправдательных приговоров, например, с удовлетворяемостью ходатайств и заявлений адвокатов, с допуском адвокатов к их подзащитным, с необоснованными досмотрами… Существует известный ряд таких претензий, которые обычно предъявляют адвокаты, говоря о сложностях, с которыми сталкиваются в своей профессиональной деятельности.
Но должен сказать, что эти претензии относятся, по здравому размышлению, скорее к функционированию системы правосудия и правоохранительных структур, чем к адвокатской корпорации, хотя они и неразрывно связаны между собой. И даже вот эти проблемы мы, насколько у нас хватало сил, возможностей и авторитета, решали. И некоторые решили. Но коллеги, сталкиваясь с проблемами и препятствиями в своей профессиональной деятельности, по привычке чаще винят в этом свою корпорацию – им так проще, а мне это понятно.
– Приведите, пожалуйста, примеры таких решений.
– Вспомним, например, поправки в Уголовно-процессуальный кодекс РФ, которые были приняты в 2017 г. (Федеральный закон от 17 апреля 2017 г. № 73-ФЗ. – Прим. ред.) и направлены на обеспечение дополнительных гарантий независимости адвокатов при осуществлении ими профессиональной деятельности. Напомню, что в предшествовавших подготовке этого документа, который был внесен в Государственную Думу Президентом РФ, рекомендациях Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека были учтены очень многие предложения Федеральной палаты адвокатов.
Среди внесенных в УПК изменений и дополнений – новая редакция ст. 161 УПК РФ, устанавливающая перечень сведений, на которые не распространяется запрет на предание гласности данных предварительного расследования; ст. 450.1, определяющая особенности производства обыска, осмотра и выемки в отношении адвоката. Тогда же впервые в УПК появилось упоминание о Федеральной палате адвокатов как об институте: в положения, регламентирующие назначение защитника, внесено дополнение о том, что оно производится в порядке, определенном Советом ФПА РФ.
Несколько раньше, в 2015 г., в Гражданском кодексе РФ впервые появилось упоминание об адвокатуре – закреплен статус адвокатских палат и адвокатских образований как некоммерческих корпоративных организаций (Федеральный закон от 13 июля 2015 г. № 268-ФЗ. – Прим. ред.).
– А как Вы оцениваете организацию корпоративного самоуправления?
– Корпоративная жизнь – а в значительной степени Закон и посвящен нашей корпоративной жизни и деятельности – была, на мой взгляд, достойна похвал, за редкими исключениями. Возможно, кто-то опять выскажется или подумает об этом скептически. Я просто уверен, что найдутся критики, тем более что в последние несколько лет мы могли слышать и читать достаточно жесткие и бескомпромиссные высказывания в наш адрес со стороны некоторых наших романтично настроенных коллег.
Они и не согласятся с моей оценкой, но это их право, их позиция.
А я утверждаю и повторяюсь, что с корпоративной точки зрения, с точки зрения самоуправления прошедшие 20 лет продемонстрировали высокую степень адекватности Закона реальным обстоятельствам, в которых существовала и развивалась адвокатура все эти славные 20 лет.
У нас были соблюдены, на мой взгляд, все важнейшие балансы: между интересами адвокатов; интересами адвокатских образований и их руководителей и адвокатов; между интересами адвокатских образований и региональных палат; и самое главное, за что в большей степени в ответе и лично президент ФПА, и мои замечательные коллеги по Совету Федеральной палаты, – между интересами региональных палат и общефедеральными ценностями, задачами и приоритетами. Именно Закон об адвокатской деятельности и адвокатуре позволил нам всё это осуществить, не «перегнув палку» ни в каком из наших проявлений.
– Можете ли Вы вспомнить какие-то интересные дискуссии, происходившие при подготовке проекта Закона об адвокатуре?
– Лично я – нет, не могу, потому что не принимал в разработке Закона никакого участия. Об этом надо спросить, конечно же, его авторов. Могу вспомнить примерно человек 10, которые в течение этих 20 лет называли себя – с разной степенью объективности и напора – авторами этого документа. Думаю, что каждый из них, наверное, в той или иной степени имеет право себя так позиционировать, и они могли бы ответить на этот вопрос с разной степенью подробностей.
Но приведу один интересный казус из истории подготовки современного российского федерального законодательства об адвокатуре. Не помню, кто был автором законопроекта, о котором сейчас скажу, но, кажется, он был даже в «Российской газете» опубликован. И там черным по белому было написано, что у адвокатов должно быть право на ношение оружия. Это меня тогда сильно повеселило, но понятно было, что это лишь чьи-то пожелания. Благие пожелания.
– За 20 лет Закон об адвокатуре претерпел ряд изменений. Какие внесенные в него поправки, на Ваш взгляд, сыграли положительную роль, а какие – наоборот?
– Изменений в наш Закон внесено было немало за предыдущий период времени. Но и не так чтобы уж и слишком много, памятуя известную тягу нашего законодателя и законодательства к переменчивости. Помню три пакета поправок. И если в разработке первоначального законопроекта я участия не принимал, то в подготовке каждого из последовавших пакетов поправок участвовал с той либо иной степенью вовлеченности и ответственности за эти поправки.
Самой любопытной была ситуация разработки первых поправок: спустя года полтора после принятия Закона сами законодатели инициативно предложили ФПА в принципе пересмотреть его текст, не меняя концепцию, и поправить всё то, что на практике показало себя не работающим либо мешающим развитию и деятельности адвокатуры. Был дан, так сказать, «карт бланш».
Вспоминаю эти моменты: первый президент Федеральной палаты адвокатов – Евгений Васильевич Семеняко, наобщавшись с президентами палат, я (Юрий Пилипенко в 2004 г. был членом Совета ФПА РФ. – Прим. ред.) и еще одна симпатичная девушка, которая вызвалась нам помогать технически, перечитывали Закон вдоль и поперек и искали, что же в нем можно было бы поправить из неконцептуального. Но имевшегося на тот момент почти двухлетнего опыта применения Закона не хватало, чтобы предложить всё то, что было бы нужно тогда включить в текст. Это было открытое окно возможностей, которыми мы воспользовались, на самом деле, лишь частично.
Вот такой был момент в истории внесения поправок. Хотя даже при том уровне благожелательности наиболее заметные предложения были внесены законодателем, депутатами Государственной Думы. А все адвокатские предложения обсуждались принципиально.
Два остальных пакета принимались в совсем ином ключе и в основных своих положениях учитывали прежде всего настроения и законодателя, и Министерства юстиции. Это были изначально не наши инициативы. Какие-то поправки дополнительно предлагали мы, что-то из первоначальных задумок было принято в нашей редакции, а многое сохранилось в первозданном виде. Есть какие-то идеи, с которыми мы и по сию пору не согласны, но, так как они уже воплощены в Законе, мы их исполняем.
В частности, для примера могу привести поправку о том, что президенты и члены советов палат разделены с квалификационными комиссиями. И как тогда я не считал эту поправку полезной, так и спустя уже несколько лет применения пользы от нее не наблюдаю. Другое дело, что мы благодаря некоторым изменениям в Кодексе профессиональной этики адвоката сумели слегка откорректировать ее применение. Ну и, наверное, надо высказать благодарность руководителям региональных палат, которые сумели на практике так выстроить взаимоотношения и ситуацию в своих палатах, что применение этого положения Закона не привело пока к каким-то заметным и серьезным конфликтам, хотя и могло бы к ним привести.
– Вы ранее говорили, что первая редакция Закона отводила Федеральной палате адвокатов роль «английской королевы», то есть главы без реальных полномочий. В последние годы в Закон был внесен ряд поправок, расширяющих полномочия ФПА. Каково значение ФПА для адвокатской корпорации?
– Не скрою, такое ощущение относительно роли ФПА в адвокатской структуре у меня было, но в то же время было и есть понимание, что такое положение вещей, особенно в отсутствие опыта общефедерального самоуправления, вполне ожидаемо и оправдано. Многие опасались появления «министерства адвокатуры», вот и сделали всё возможное, чтобы имела место одна лишь «координация деятельности» в коротком перечне полномочий ФПА.
Но время, как это почти всегда бывает, всё расставило по своим местам, «министерства адвокатуры» не появилось (есть и те коллеги, которые считают, что и «к сожалению»), роль ФПА естественным образом как фактически, так и за счет поправок в Закон возросла, полезность такого рода изменений не могут отрицать даже самые отъявленные скептики (нескольких я знаю).
Всё, что я знаю о российской адвокатуре и о событиях в ее жизни в последние 10–20 лет, свидетельствует о том, что роль Федеральной палаты адвокатов крайне важна. Если бы ФПА не играла ту роль, которую она играла все эти годы в российской адвокатуре, ее обязательно играло бы государство. Это и координация, и решение общих задач, и определение стратегии, и корпоративный контроль за соблюдением Закона и корпоративных актов. Понятно, что не может не быть такой роли в этой пьесе.
– Чего, с Вашей точки зрения, не хватает в Законе об адвокатуре? Какие положения можно было бы добавить или уточнить, чтобы этот документ стал совершеннее?
– Является ли текст закона идеальным? Отвечу сразу: конечно же, нет. И у меня в том числе есть определенные претензии не только к текстуальному выражению некоторых его частей, но и к некоторым принципиальным вещам. И мы нашим коллективным разумом и волей эти вещи пытались все эти годы подправить, подредактировать. Кое-что удалось сделать, что-то – нет.
Из того, что не удалось исправить, хотя мы много об этом думали и много работали в этом направлении, – это положение, что только адвокат, без всяких исключений, является лицом, оказывающим юридическую помощь. А мы все понимаем, что адвокатура за эти 20 лет проявила себя не только как защитница в уголовных делах, но и как советница в вопросах бизнеса. И, конечно же, в этой части то обстоятельство, что только адвокаты могут оказывать юридическую помощь, – скорее недостаток, чем достоинство.
Мы предполагали, что в рамках Концепции регулирования рынка профессиональной юридической помощи, которая обсуждалась последние 10 лет, это узкое место будет расшито. Именно такого рода идеи в тексте Концепции и содержались. Но она, к большому сожалению, года два назад потеряла актуальность в силу объективных причин, пандемии в том числе, а сегодня очевидно, что пока и не до Концепции. Хотя надежды всё равно не теряем, будем эту линию проводить и в современных условиях, потому что нам адвокатура дорога и важна как институт, вне зависимости от некоторых внешних обстоятельств.
– В какой мере, по Вашему мнению, отвечают базовым принципам деятельности адвокатуры и ее интересам поправки в Закон об адвокатуре, которые готовит в настоящее время Минюст России?
– Четвертый пакет поправок, инициированный Министерством юстиции РФ, как всегда бывает и, наверное, всегда будет в адвокатском сообществе, вызвал просто феерическую реакцию.
Хотя, действительно, только одна из них вызывает практически у всех, кто о ней так или иначе упоминал и кого я слышал, отрицательное отношение. Это п. 4 ст. 17.1, которую предлагается включить в Закон об адвокатуре. Он предусматривает обжалование органом юстиции в судебном порядке решений совета адвокатской палаты, принятых по результатам рассмотрения представлений органа юстиции. (Возражения против этого положения в части, касающейся представлений, которые внесены в порядке и по основаниям, предусмотренным п. 2 и 7 ст. 17 Закона об адвокатуре, аргументированы в правовой позиции Федеральной палаты адвокатов, опубликованной на сайте ФПА РФ. – Прим. ред.) Все остальные предлагаемые изменения и дополнения, на наш взгляд, являются в той либо иной степени приемлемыми для корпорации.
И почему-то никто не хочет брать во внимание – ни те, кто критикует, ни те, кто скептически наблюдает за этими поправками, – что опубликованный текст является результатом компромисса, длительной работы и дискуссий на площадке Минюста, в которых принимали участие до восьми членов Совета Федеральной палаты адвокатов, и в любом случае многое из того, что изначально в проекте содержалось, нам удалось отредактировать или исключить в ходе этих дискуссий.
И, конечно же, люди, ни за что не отвечающие и даже не имеющие представления о таком явлении, как ответственность не только за «себя родного», но и за большую группу людей, за всю корпорацию, «вскипели» на страницах социальных сетей. Но всё это теперь улеглось – может быть, перестало быть им интересным, а поправки, по всей видимости, будут всё-таки приняты, как и планировал Минюст.
– Каково, по Вашему мнению, будущее российской адвокатуры в перспективе 10–20 лет?
– Мир меняется настолько стремительно, что не рискну делать прогнозы на такую отдаленную перспективу. Скажу одно: Федеральная палата адвокатов, мои коллеги по Совету, руководители палат сделают всё, на что хватит сил и возможностей, чтобы и через 10, и через 20 лет российская адвокатура развивалась как независимый институт и профессиональное сообщество, защищающее права и свободы граждан.