Не преодолевшие страха
Статья–размышления советника Президента ФПА РФ по информационным технологиям Сергея ГАВРИЛОВА об адвокатуре и политике, исторических уроках и опыте великих адвокатов прошлого
Сергей ГАВРИЛОВ
ГАВРИЛОВ Сергей Николаевич – кандидат юридических наук, кандидат исторических наук, доцент. Советник Президента ФПА РФ по информационным технологиям. В адвокатуре с 1992 года.
Автор монографий, научных статей и публицистических материалов, посвященных истории российской адвокатуры.
Разрешите мне остаться тем, что я есть, – адвокатом
Н.П. Карабчевский
Вот окончил бы я школу юного корреспондента при нынешнем ТВ и свою позицию в разгоревшемся споре относительно адвокатуры и политики должен был, вероятно, излагать, используя «свежие» образы, сравнивая призывавших к политизации адвокатуры с теми, кто «подсвечивает фонариками цель бомбардировщикам режима, сбрасывающим адские машины на наш адвокатский дом». А если уж проводить исторические параллели в полной мере, то – до кучи – и господина Гапона вроде бы необходимо упомянуть…
Но нет, не оканчивал я школы юнкора. Поэтому без оскорбительных сравнений и «кричащих» образов обозначу свою позицию по обсуждаемому вопросу: адвокатура – это институт для оказания квалифицированной юридической помощи, а не политическая организация.
И тут меня сразу можно причислить к лагерю «не преодолевших страха», если иметь в виду опасения отдельных наших коллег, которые видят проблему для адвокатуры в том, что она «так и не смогла преодолеть сделавшийся генетическим страх открытого заявления политической позиции».
Объем публикации не позволит перевести обсуждение и возможный спор на научный уровень, но уж что имеем.
Впрочем, а с чем спорить?
С тем фактом, что присяжная адвокатура была, как и всё российское общество той поры, политически наэлектризована– в том числе и в дни, когда, по выражению В.Д. Спасовича, «из смутного времени мы въехали в настоящее революционное, в котором не люди руководят событиями, но события управляют людьми и вихрем уносят их, как падающие листья»?[1]
Да. Именно так и было!
Вопрос, как мне кажется, не в этом.
Он в том, как относиться к той – сложившейся в адвокатуре первых десятилетий ХХ века– ситуации и задачам адвокатуры; в том, должно ли реагировать на политические вызовы с обязательным использованием профессионального статуса, а сам статус использовать в качестве «политической трибуны»?
Уж не знаю, как к праву, но к бесправию, как мне кажется, у нас одинаково близки и адвокаты, и токари (без противопоставления профессий).
Если речь идет об общегражданском призыве, то тогда так и надо заявить! И тогда это уже действительно политическая задача и решать ее надо с помощью политической организации и политическими же средствами.
Представляется, что именно такой логикой руководствовались те наши предшественники, которые полагали, что нельзя адвокатскую трибуну превращать в политическую.
Здесь я вынужден принести извинения за последующее избыточное цитирование. Считаю прием «битвы цитат» без приведения результатов всестороннего анализа исторической фактуры не вполне корректным. Но поскольку в развернувшейся между коллегами полемике весьма часто приводятся слова наших уважаемых предшественников, всё же придется «ударить Гессеном по Винаверу»!
В числе аргументов за то, чтобы адвокатура обозначала политическую позицию, коллегами приводится авторитетное мнение Н.П. Карабчевского из книги «Что глаза мои видели». Вот что, в частности, писал Николай Платонович: «Явно противоположные общественные задачи не могли не ставить адвокатуру в противоречие с видами и чаяниями правительства, и вполне естественно, что вся публичная деятельность лучших адвокатских сил была у нас всегда деятельностью систематически оппозиционною».
Да, именно так он характеризовал сложившуюся ситуацию. Но, повторюсь, важна не просто констатация сложившейся ситуации, а позиция Карабчевского по поводу этой ситуации. И она обозначена в названной выше книге. «Я считал неприемлемым для адвоката замкнутость партийности и принесение в жертву какой-либо политической программе интересов общечеловеческой морали и справедливости»[2], – недвусмысленно высказал Карабчевский свое отношение к рассматриваемой тогда им, а сейчас уже и нами проблеме. А на предложение А.Ф. Керенского стать сенатором уголовного кассационного департамента Карабчевский ответил: «Нет, Александр Федорович, разрешите мне остаться тем, что я есть – адвокатом»[3].
Смотрим в другом месте: «Вначале “политиканы” были наперечет, но в последнее время, начиная с несчастной японской войны, их число всё увеличивалось и деятельность их приобретала характер настойчивой планомерности. Судебные политические процессы теперь уже служили трибунами для революционной пропаганды, нередко выходя за пределы объективного»[4].
И наконец, еще одна оценка Карабчевского: «Истинно талантливые и умные адвокаты … пользовались своим даром для утверждения закона, справедливости и здравых общественных понятий, но наряду с этим в сословии нарождалась группа уже явных политических агитаторов, пользующихся при всяком удобном и неудобном случае адвокатской трибуной исключительно в видах революционных»[5].
А вот цитата из одной статьи начала ХХ века, посвященной адвокатской этике: «Если еще до некоторой степени можно извинить прокурора, который считает себя не только представителем закона, но и представителем власти, то наоборот, защитник, который в свои доводы примешивает какие-то интересы внутренней политики, не находит никакого оправдания. Ибо всё значение, вся сила адвокатуры заключается именно в том, что она руководится в своей деятельности исключительно требованиями закона, интересами правды, а отнюдь не смутными, изменчивыми, преходящими стремлениями политики нынешнего дня»[6].
В связи с этим возникает еще один важный вопрос: должны ли адвокаты отстаивать именно право, а не «останавливаться» на законе, который праву иногда прямо противоречит, являясь неправовым?
Считаю – да, должны! Но есть важный нюанс.
В известном сборнике «Вехи» 1909 года правовед Б.А. Кистяковский писал: «У нас были и есть видные уголовные и политические защитники; правда, среди них встречались горячие проповедники гуманного отношения к преступнику, но большинство – это лишь борцы за известный политический идеал, если угодно, за «новое право», а не «за право» в точном смысле слова. Чересчур увлеченные борьбой за новое право, они часто забывали об интересах права формального или права вообще. В конце концов, они иногда оказывали плохую услугу и самому «новому праву», так как руководствовались больше соображениями политики, чем права»[7].
Здесь вспоминается, по словам В.Д. Спасовича, тот «великий сатирик, который и есть единственный хороший прозаик нашей эпохи»[8], – М.Е. Салтыков-Щедрин. Михаил Евграфович, в присущей ему ироничной форме, очень точно подметил излишнюю порой увлеченность присяжных поверенных борьбой за «новое право» и Правду: «Выигравши несколько блестящих процессов, доказав, с одной стороны, что преступление есть продукт удручающих жизненных условий и, с другой стороны, что пропуск срока не составляет существенной принадлежности Правды, Перебоев мало-помалу начал, однако же, пристальнее вглядываться в свое положение. И вдруг в голове у него блеснуло: “Хотя общечеловеческая Правда бесспорно хороша, тем не менее для чего-нибудь существует же кодекс?”»[9].
А как же политические процессы? Как в них не перейти ту самую грань, за которой уже заканчивается отстаивание права и начинается политика?
Вот слова В.Д. Спасовича, сказанные им в 1881 году: «К нам начинают возвращаться политические процессы. Выигрыш адвокатуре от этого невелик. Обвинение разжигает страсти, прокуратура волнуется, как пифия, вступающая на свой треножник, адвокатуре подобает только разумное, холодное слово, отрезвляющее в виде струи воды со льдом»[10].
Может, так и надо? Разумно и холодно?
Вот адвокатскую деятельность часто сравнивают с врачебной. Думаю, небезосновательно. Может, так и необходимо действовать: кругом стреляют («белые»,«красные»…), а хирург оперирует? И тех, и других– без разбору. Потому что профессия такая!
А всем врывающимся в помещение – коротко и определенно: «Вон из операционной! Не мешайте работать!»
Так что ж тогда? Не выражать свою гражданскую позицию?
Да нет – выражать.
Если как гражданину – отстаивая свой политический идеал и не светя при этом адвокатским знаком, а в профессии – как профессионалу, а не политику.
Насколько я за то, чтобы положения статей Конституции РФ, гарантирующие политические права и свободы, имели прямое действие и реально соблюдались, настолько же я против того, чтобы политическая позиция высказывалась под флагом профессии и тем давался повод для преследования самой этой профессии. Они ведь только того и ждут, чтобы схватились: нет, не за булыжник даже – за стаканчик, пусть хоть и пластиковый.
Так на чью мельницу вода?
Это, вероятно, у меня и есть те самые признаки «непреодоленного страха». Успокаивает лишь то, что нахожусь в «исторической компании» не преодолевших страха, в которой и оказаться не стыдно.
P.S. Cлов «адвокатура», «адвокат» нет в «Учреждении судебных установлений» 1864 года. Только «присяжные поверенные» и их помощники, а позже –в 1874-м – появились еще «частные поверенные» (не к ночи будут помянуты).
Почему так? По словам И.В. Гессена, сказывалось отношение власти к самому имени «адвокат»[11]. По предположениям, «отцы судебной реформы» в готовящихся Судебных уставах просто хотели сберечь институт адвокатуры; потому, опасаясь последствий, убрали из проекта это «запретное», ассоциирующееся с политикой слово. Убрали, чтобы не навредить: лишь бы появилась она – присяжная адвокатура, пусть должным образом и не поименованная.
А позже, в 1889 году, В.Д. Спасович – по словам М.М. Винавера, «великий старик, проведший весь век в адвокатуре, любивший ее»– так говорил о тактике корпорации в условиях контрреформ и наступления на Судебные уставы политической реакции: «Нам приходится порою быть акробатами, держать баланс на натянутом канате, быть оппортунистами не на то, чтобы развиваться, но для того только, чтобы держаться на достигнутой высоте и кое-как пронести неумаленным то, что мы получили, до наших преемников»[12].
Осторожничал «великий старик».
Нет, не борцы они были. Не борцы…
Так и не преодолели страха.
[1]Застольные речи В.Д. Спасовича в собраниях присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты (1873-1901). – Лейпциг, 1903. – С. 31.
[2]Карабчевский Н.П. Что глаза мои видели. Ч.2. – Берлин, 1921. – С. 28.
[3]Карабчевский Н.П. Указ. соч. – С. 122.
[4]Карабчевский Н.П. Указ. соч. – С. 5.
[5]Карабчевский Н.П.Указ. соч. – С. 5.
[6]В.У. К вопросу об адвокатской этике // Право. – 1900. – N 47. – Стб. 2235-2236.
[7]Кистяковский Б. В защиту права // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. – М., 1909. – С. 154.
[8]Застольные речи В.Д. Спасовича в собраниях присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты (1873-1901). – Лейпциг, 1903. – С. 9.
[9]Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч. в 10 томах. – М. 1988. Т. 9. – С. 318.
[10]См.: Застольные речи В.Д. Спасовича… – С. 28.
[11]Судебная реформа. – СПб., 1905. – С. 75.
[12]Застольные речи В.Д. Спасовича… – С. 51-52.