Михаил ГРИГОРЯН: «Я не согласен»
После вынесения приговора по делу «Сети» история снова получила прессу
Он не согласен ни с обвинением, предъявленным его подзащитному, ни с претензиями в свой адрес. В разговоре с ним мы постарались уйти от обсуждения нюансов дела в той его части, которая касается обоснованности приговора, сосредоточившись на проблеме, обозначенной нами в предыдущей публикации: критика позиции адвоката, осуществлявшего защиту ранее, всё чаще становится фундаментом для позиции сменившего его защитника.
– Михаил Григорьевич, первый вопрос – традиционный: каким был для Вас путь в адвокатуру? Читал, что Вы пришли в профессию под впечатлением от прочтения биографий Кони и Плевако…
– Это журналистское преувеличение. Хотя есть произведение, которое оставило особое впечатление: «Братья Карамазовы» Фёдора Достоевского. Речь адвоката в защиту Дмитрия Карамазова, которого обвинили в убийстве отца, периодически перечитываю.
В адвокатуру я пришел в 2009 г. после работы в системе Министерства юстиции. До этого был помощником адвоката и стажером адвоката. Причина выбора профессии прозвучит пафосно, но это так и есть: мне нравится защищать людей. Больше я о себе рассказывать бы не хотел. Я на протяжении двух лет получал оскорбления и угрозы в свой адрес. Как Вы понимаете, это не располагает к откровениям.
– Как получилось, что Вы приняли на себя защиту одного из фигурантов этого дела?
– На следующий день после задержания в октябре 2017 г. ко мне обратилась мама Ильи Шакурского и заключила соглашение на его защиту. Я имел обширную практику, специализировался на уголовных делах, среди которых были серьезные процессы, в том числе по обвинениям в тяжких и особо тяжких преступлениях. И хотя оправдательным приговором похвастаться не могу, но прекращения дела мне удавалось добиваться не один раз. Позиция подзащитного состояла в частичном признании вины. Основную задачу я видел в том, чтобы уйти от обвинения в организации террористического сообщества, а в дальнейшем – и от участия в нем. Расчет делался на то, что мой подзащитный прекратил общение с его участниками, и на то, что были основания квалифицировать его действия только как экстремистские.
Правда, после признания судом организации «Сеть» террористической последнее оказалось за пределами возможного.
Удалось добиться переквалификации на ч. 2 ст. 205.4 УК РФ, избавившись от обвинения в создании террористического сообщества.
Защитником Ильи я был с октября 2017 по март 2018 г.
Почувствовал беспокойство, когда к защите подключились адвокаты-«правозащитники», и не напрасно: они оказали нам «медвежью услугу». Но приговор я считаю чрезвычайно суровым даже с учетом того, что их вмешательство, на мой взгляд, усугубило дело.
– Ваша работа по выполнению поручения на защиту Шакурского в 2017–2018 гг. была предметом дисциплинарного производства, и по итогам его рассмотрения принято процедурное решение – Вам вынесено замечание.
Можете пояснить, какие предполагаемые нарушения стали предметом изучения квалификационной комиссии? Что Вам известно о новом обращении по тому же поводу в Федеральную палату адвокатов, которое, как пишут в СМИ, исходит от Ильи Шакурского?
– По поводу обращения в Федеральную палату адвокатов РФ мне пока ничего не известно. Что касается объявленного замечания, то квалификационная комиссия адвокатской палаты, в которой я состою, рассматривала жалобу на меня, направленную мамой подзащитного.
Всё, что «правозащитные» медиа сегодня пытаются мне поставить в вину, уже звучало в том обращении. Однако единственное, в чем квалификационная комиссия усмотрела нарушение с моей стороны, – это то, что я не заручился письменным согласием доверителя на контакт с журналистами. Хотя сюжет, в котором прозвучал фрагмент моего интервью, полностью соответствовал позиции, выработанной на тот момент, и с журналистами общался не только я, но и мама моего подзащитного. Всё было согласовано с доверителем, но я согласился с решением совета палаты, так как формально – да, письменного согласия доверителя представить я не смог.
Что касается недозволенных методов ведения следствия, то первые заявления о них Илья Шакурский сделал в феврале 2018 г. (что нашло отражение в приговоре), но уже новому адвокату (к тому моменту по делу работал уже новый адвокат).
Я до приговора никак не комментировал претензии в свой адрес, хотя на протяжении этого времени слышу оскорбления и даже угрозы. И только после приговора стал отвечать тем, кто полощет мое имя.
– Ваш подзащитный сменил адвоката. С другими адвокатами было то же самое? Почему не слышно о требованиях привлечь к ответственности других адвокатов, ранее работавших по делу?
– Решение о смене адвоката принимала его мама, с которой был заключен договор на защиту. Лично мне мой подзащитный не высказывал никаких претензий. После того как мама Шакурского попала под влияние «правозащитников», мы решили расторгнуть соглашение и сделали это без конфликта.
Что касается других адвокатов, то мне известно, что несколько наших пензенских защитников вышли из дела. По каким причинам – мне не известно. Как было в других городах, я тоже не знаю.
– Как Вы относитесь к тому, что адвокаты сами предлагают свою помощь подзащитным и их родственникам, когда у них уже есть адвокат?
– К сожалению, такое случается. На мой взгляд, это недопустимо. Когда адвокат убеждает подзащитного, имеющего соглашение с другим адвокатом, отказаться от последнего под любым предлогом, можно подумать, что таким адвокатом движет финансовая заинтересованность. А это умаляет достоинство адвоката. Считаю, что такое предложение со стороны адвоката нарушает Кодекс профессиональной этики. Но надо иметь в виду, что предложение поменять адвоката может исходить и от других лиц, на которых адвокатская этика не распространяется…
– Стало модно говорить о «карманных адвокатах». Какое содержание лично Вы вкладываете в это понятие? В последнее время термин «карманный адвокат» стали применять шире – к тем адвокатам, которые делают своего подзащитного пешкой в чьей-то игре. Признаёте ли существование такой проблемы в адвокатском сообществе?
– Несомненно, такая проблема есть, однако с введением распределения адвокатов по назначению с помощью соответствующих электронных программ ситуация меняется в лучшую сторону.
«Карманного адвоката» можно определить как адвоката, имеющего определенный круг знакомых дознавателей, следователей, которые в свою очередь в необходимых случаях, а то и постоянно обращаются к адвокатам для проведения с их участием процессуальных действий. Помимо «прикрытия» недочетов следствия такие адвокаты, несомненно, имеют и материальный интерес.
Мне непонятна позиция адвоката, который делает подзащитного пешкой в чьей-либо игре. Подобное поведение безнравственно, противозаконно, даже преступно. Считаю подобных адвокатов случайно оказавшимися в рядах нашей корпорации.
– Если говорить об адвокатах-«правозащитниках», своими действиями в процессе по факту лишь усугубляющих положение своих подзащитных, то почему это происходит, на Ваш взгляд? Какова, по-Вашему, их конечная цель?
– В данном случае я могу только предполагать. Я изначально был не согласен с предложенной линией защиты новым адвокатом. Я считал, что эти предложения могут только навредить моему подзащитному. После того как суд признал «Сеть» террористической организацией, мои опасения подтвердились [«Сеть» признана террористическим сообществом Московским окружным военным судом 17 января 2019 г., решение вступило в силу 14 марта 2019 г. – Авт.].
7 февраля без согласования со мной и мамой подзащитного Илью Шакурского в СИЗО посетил новый адвокат. После этого визита появилось письмо подзащитного о применении к нему недозволенных методов допроса и пыток. Об этом письме я узнал после просмотра пресс-конференции в агентстве Росбалт. На мой вопрос к этому адвокату, для чего это было сделано и написал ли он жалобу в прокуратуру о возможном применении к обвиняемому недозволенных методов допроса, я ответа не получил.
Я пояснил ему, что на протяжении того времени, пока я участвовал в этом деле, мой подзащитный не говорил мне о том, что к нему применяются пытки, избиения. Каких-либо травм, следов побоев у него я не видел. Адвокат ответил мне, что у него есть убедительные доказательства применения пыток к подзащитному, но какие конкретно – он мне не пояснил.
По всей видимости, адвокату удалось убедить как моего подзащитного, так и доверителя в том, что со вступлением его в дело и после дачи показаний в применении пыток, насилия обвинение будет снято и подозреваемого освободят из-под стражи.
В сложившейся ситуации я высказал свои опасения за исход дела доверительнице, и мы пришли к соглашению о расторжении договора без каких-либо претензий с ее стороны.
Хочу обратить внимание на то, что пока я участвовал в деле, нам удалось смягчить предъявленное обвинение с ч. 1 ст. 205.4 УК РФ на ч. 2 данной статьи. Позиция была согласована с подзащитным. После моего выхода из дела его положение ухудшилось. Но комментировать я это не могу, поскольку не знаю, как в дальнейшем проходило следствие и какую позицию они занимали. Всю информацию я получал только из СМИ.
– Надо ли адвокатуре противостоять попыткам превратить уголовную защиту в бизнес или в политику?
– Однозначно нужно. По поводу предназначения корпорации всё сказано в Законе об адвокатуре, и комментировать здесь особо нечего. Адвокаты должны строго соблюдать законодательство и не идти на поводу у лиц, стремящихся использовать нас в качестве сообщников в их грязных делах.
– Я понимаю, что сегодня петиции и инициативы за отмену приговора не могут вызывать Вашего одобрения ввиду личной вовлеченности в ситуацию (или это не так?). Но, посмотрев, например, петицию ученых, я обратил внимание, что там практически нет ученых-юристов. Как Вы думаете, почему?
– Я не согласен с тем обвинением, которое было предъявлено моему бывшему подзащитному, а именно с ч. 1 ст. 205.4 УК РФ «Создание террористического сообщества». Я, безусловно, отнесусь положительно, если апелляционная инстанция отменит приговор и направит дело на новое рассмотрение либо назначит более мягкое наказание.
Что касается всех петиций врачей, ученых, физиков и лириков, то это обычные околополитические игры. Я скептически отношусь к подобным способам воздействия на суд. Считаю, что нужно работать в рамках действующего процессуального законодательства.