Тридцать лет спустя

Глава 1. Социологи и референдум СССР
Глава 2. Лето 1991 года
Глава 3. Попытка государственного переворота
Глава 4. Беззаконие со ссылкой на закон
Глава 5. Последние страницы истории СССР. Осень 1991 г.
Глава 6. Конец империи
Глава 7. Рождение конституционной юстиции
Глава 8. «Дело КПСС» в Конституционном Суде – начало
Глава 9. «Дело КПСС» – страсти по Горбачёву
Глава 10. Дело КПСС в КС. Документы и «утки»
Глава 11. Эксперимент над населением целой страны
Глава 12. Призрак новой Конституции
Глава 13. Противостояние в эшелонах власти
Глава 14. Часть I. Дело ГКЧП глазами адвокатов. Просчеты следствия и задачи защиты
Часть II. Дело ГКЧП глазами адвокатов. Процессуальные уроки и судьбы амнистированных путчистов
Глава 15. Чековая приватизация
Глава 16. Принуждение к рынку
Глава 17. Да‒да‒нет и снова ‒ да
Глава 18. Оправдательный приговор в деле ГКЧП
Глава 19. Свеча в граненом стакане
Глава 20. Черный октябрь

Тридцать лет тому назад в нашей стране произошли важные события и начались политические процессы, приведшие в итоге к распаду Советского Союза и образованию на его пространстве независимых государств. В России в результате этих геополитических изменений были инициированы два резонансных судебных процесса, повлиявших на дальнейший ход исторического развития государства и становление его судебной системы.

Августовский путч 1991 года фактически стал началом распада структур государственной власти СССР. Однако уголовный процесс над членами ГКЧП, начавшийся в апреле 1993 года и закончившийся амнистией для большинства подсудимых и оправдательным приговором генералу армии В.И. Варенникову, продемонстрировал, что политические действия высших лиц страны далеко не всегда можно оценивать с опорой на нормы криминального права.

Указы Президента России Бориса Ельцина о запрете КПСС в свою очередь оспаривались в Конституционном Суде. Итогом этого «процесса века» стало также довольно неожиданное Постановление КС, которое в значительной степени повлияло на дальнейшее реформирование политического спектра и партийное строительство в Российской Федерации.

Мы начинаем публиковать воспоминания журналиста, ставшего очевидцем и участником тех событий.

Политики не послушали ученых

В результате развалились не только КПСС, но и весь Советский Союз

30 лет назад я неожиданно «ворвался» в большую политику.

Я туда вовсе не стремился. Как и все, слушал, затаив дыхание, яркие речи на Съезде народных депутатов СССР, рассуждал за чашкой чая с коллегами о судьбе перестройки, следил за противостоянием Горбачёва и Ельцина, но это всё, как правило, в нерабочее время. А вообще-то в 1990 году я был еще аспирантом в Институте языкознания АН СССР и благополучно заканчивал работу над кандидатской диссертацией по проблемам двуязычия.

И тут – прямо череда неожиданных событий. Сначала я неожиданно быстро закончил писать свою работу, а до окончания аспирантуры был еще год. А затем у моего научного руководителя случилось семейное несчастье, поэтому работу с аспирантами ей пришлось отложить в долгий ящик. Благодаря такому «простою» я успел сдружиться с Московским клубом избирателей, принять участие в выборах в Моссовет (1990), а примерно через 2 месяца меня избрали народным депутатом Сокольнического районного совета города Москвы. Но это политика местного значения.

И вот как раз в этот горячий период накануне выборов народных депутатов РСФСР к нам в институт вдруг нагрянули коллеги из Института славяноведения, чтобы совместными усилиями выдвинуть кандидата. Тут уже начались действительно громкие споры. Маститые ученые-лингвисты внезапно забыли о парадигмах древних языков и психолингвистических феноменах и начали обсуждать, за кого же следует голосовать на первых действительно свободных выборах.

Масла в огонь подлила парторг института, которая ходила из одного кабинета в другой и почти по секрету сообщала, что в депутаты баллотируется преподаватель Военно-политической академии, но голосовать за него райком КПСС не рекомендует, так как он вольнодумец и вообще очень неоднозначный субъект. То ли она не догадывалась, как в это время народ относился к заветам партии родной, то ли, напротив, хотела добавить очков полковнику-вольнодумцу, но так или иначе ее кулуарная агитация возымела успех. Только с противоположным знаком. На конференции делегаты двух академических институтов дружно проголосовали именно за нежелательного для райкома товарища – и нашим кандидатом в народные депутаты стал Сергей Николаевич Ющенков, с которым мы познакомились ближе уже после выборов, когда мне довелось стать парламентским корреспондентом газеты «Куранты».

Но об этом поговорим в следующий раз, а пока вернемся в уже такой далекий 1990 год. Съезд народных депутатов России оказался намного более демократическим, чем их союзный аналог. Председателем Верховного Совета РСФСР был избран Борис Ельцин, хотя коммунистов в рядах нардепов было намного больше, чем их политических оппонентов. Но, видимо, многие из них, подобно тому же Ющенкову, уже поняли, что коммунистическая идеология не выдержала критики, и перешли в ряды «демократов». Я умышленно здесь беру это слово в кавычки, поскольку за эти годы мы все отлично научились отделять людей с действительно демократическим мышлением от тех, кто лишь прикрывался этим популярным в то время словом и использовал его в своих партийных интересах. А тогда всё смешалось в нашем большом доме.

Союзный и российский съезды народных депутатов устроили заочное соревнование. Первый стремился сохранить СССР, пусть даже в его новой формации. Второй выступал за суверенитет, хотя многие не понимали, как Россия может быть независимой от Советского Союза, если она составляет большую часть его территории и населения. И вот на этом фоне 24 декабря 1990 года депутаты IV Съезда народных депутатов СССР, проведя поименное голосование, постановили считать необходимым сохранение Союза ССР как обновленной федерации равноправных суверенных республик. Они приняли решение о проведении референдума, на который первоначально предполагалось вынести пять вопросов, но в итоге ограничились одним:

«Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности».

Вариантов ответа было всего два: «Да» и «Нет».

Через три дня Съезд народных депутатов СССР постановил ввести в действие принятый им в тот день Закон СССР «О всенародном голосовании (референдуме СССР)» и провести референдум 17 марта 1991 года.

Съезд народных депутатов РСФСР тоже не сидел сложа руки. В ответ на действия союзных депутатов их российские коллеги решили провести параллельно свой референдум – о возможности избрать президента России прямым всенародным голосованием. И этот плебисцит было решено провести в один день с референдумом СССР, только в масштабах Российской Федерации.

Если результаты голосования по Союзу ССР должны были подсчитываться в целом с учетом итогов голосования по каждой республике в отдельности, то в России была важна лишь одна итоговая цифра, которая покажет: народ за прямые выборы президента или против. Итог всем известен…

***

Перспектива референдума всколыхнула новую волну дебатов. И в первую очередь о том, как же голосовать по вопросу о сохранении Союза ССР? Казалось бы, в чем проблема – ты или за единое государство, или против него. Но дьявол, как обычно, кроется в деталях. Вопрос союзного референдума был слишком запутанный, даже иезуитский. Он, по сути, объединял в себе несколько разных вопросов, ответы на которые даже одного человека могли быть прямо противоположными.

Спорили политики, спорили ученые: юристы, политологи и социологи, спорили и мы, сотрудники и аспиранты Института языкознания. Это было особенно близко нашему сектору социолингвистики, где все, от докторов наук до самых молодых исследователей, были не понаслышке знакомы с техникой опросов общественного мнения.

И тут как раз случилось знаковое событие – в Москве должен был пройти съезд Советской социологической ассоциации (ССА). Эта весьма почтенная организация объединяла всех, кто имел отношение к социологии: от философов-теоретиков (социология в СССР была разделом философии) до практиков, проводящих как массовые, так и специальные опросы, в числе которых были и социолингвистические исследования. Меня как уже без пяти минут кандидата наук, который как раз маялся от ожидания защиты, делегировали на этот съезд социологов от нашего института. И вот там-то и состоялась моя политическая конфирмация.

На съезде наряду с рядом организационных и технических вопросов состоялась открытая дискуссия по поводу назначенного на 17 марта референдума. Мнения разделились. Сторонники сохранения СССР любой ценой говорили, что самое важное – проголосовать «за», чтобы Союз не распался. Остальные, и их было явное большинство, указывали на значительные недостатки предложенной формулировки вопроса.

Действительно, я могу быть за Союз, но против советского и социалистического государства. Я могут быть за федерацию, но тогда непонятно, как состоящие в ней республики могут быть суверенными. И как можно гарантировать права и свободы человека любой национальности, когда в отдельных регионах страны уже полыхали межнациональные конфликты, в которых люди гибли тысячами? Как соблюсти права и волков, и овец? И как быть, когда право одного заведомо нарушает право другого? Обо всём этом и говорили ведущие социологи страны. Но они не знали, что же делать в такой ситуации. Решение уже принято «наверху», его надо выполнять, но очень не хотелось этого делать, очень не хотелось быть причастными к такому позорному для ученых-социологов факту.

И тут меня черт дернул подойти к микрофону. Подтвердив общие претензии к вопросу, придуманному бессовестными политиками, я заявил, что при таком голосовании даже положительный результат может в итоге привести к распаду Союза, и предложил принять обращение Съезда Советской социологической ассоциации к Съезду народных депутатов СССР. В обращении изложить позицию ученых и настойчиво предложить пересмотреть формулировку вопроса или хотя бы разделить один вопрос на несколько простых и понятных народу.

Неожиданно меня поддержала президент ССА, академик АН СССР Татьяна Заславская. Она взяла слово и разъяснила сомневающимся, что в это очень сложное для всей страны время ученые не должны молчать и прятаться за толстые тома своих научных трудов. Но инициатива, как водится, наказуема: Заславская предложила создать экспертную группу по подготовке позиции съезда в очень ограниченные сроки, согласилась возглавить эту группу, а ученым секретарем назначить меня, раз уж именно мне пришла в голову эта идея.

В течение одного дня, пока делегаты съезда продолжали заседать, экспертная группа собиралась три раза, чтобы написать, отредактировать и согласовать текст обращения. И в самом конце пленарного заседания делегаты почти единогласно проголосовали за небольшой, но очень емкий и, как нам казалось, весьма аргументированный текст, где депутатам предлагалось срочно провести новое обсуждение и изменить ненаучную формулировку вопроса, вынесенного на референдум.

Вот что писала об этом газета «Советская культура» от 26 января 1991 года:

«В последний день работы <съезда делегаты> поддержали Заявление о необходимости создать специальную экспертную группу, негативно оценив решение Верховного Совета СССР вынести на Всесоюзный референдум некорректную, с точки зрения социологии, редакцию вопроса. Члены экспертной группы отметили, что неправомерно смешивать отношение к устройству государства с правами человека в данном государстве, и предложили разделить данную формулировку на три разных вопроса: о сохранении федеративного устройства нашего государства; о его названии (сохранить “Союз Советских Социалистических Республик” или одобрить название, предложенное в проекте Союзного договора, – “Союз Суверенных Советских Республик”); о приоритете прав личности над правами наций».

Уже через несколько дней Татьяна Заславская, которая сама была народным депутатом СССР, положила заявление съезда социологов на стол председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова. Тот не стал давать прямого ответа, но обещал рассмотреть позицию ученых.

Однако, как известно, в то время руководство Верховного Совета находилось если не под прямым руководством, то под сильным влиянием ЦК КПСС. И неудивительно, что уже через несколько дней из Секретариата Верховного Совета пришел совсем не тот ответ, которого мы ждали. Татьяне Ивановне Заславской в стандартной бюрократической форме дали понять, что это вопрос политический, что негоже ученым встревать в такое дело, тем более что решение о референдуме уже одобрено партийной верхушкой (хотя формально его принимали народные депутаты, а вовсе не члены ЦК), что когда высшие чиновники захотят узнать мнение ученых, они у них спросят. А сейчас уже, дескать, поезд ушел…

Таков был смысл ответа, конечно, а не буквальные его формулировки.

Заславская рвала и метала. Так сообщили мне ее помощники. Но даже эта известная на весь мир женщина, блестящий ученый, академик и директор Института социологии, не могла противостоять бюрократическому аппарату, который работал в своих интересах.

Ну а мне не оставалось ничего другого, как написать несколько статей, в которых излагалась как моя личная, так и консолидированная позиция социологов против иезуитской формулировки вопроса первого (и, как и прогнозировалось, последнего) референдума СССР. И они были, вопреки моим ожиданиям, опубликованы в столичной прессе, в том числе в «Московском комсомольце», где 6 марта 1991 года статья «Последняя надежда режима» была даже помещена на первую страницу газеты.

К сожалению, мои прогнозы относительно того, как скажутся результаты референдума на судьбе нашей страны, сбылись. Но меня это совсем не радует.

В референдуме, состоявшемся 17 марта 1991 года, из 185,6 млн (80%) граждан СССР с правом голоса приняли участие 148,5 млн (79,5%); из них 113,5 млн (76,43%), ответив «да», высказались за сохранение обновленного СССР. Однако Союз прекратил существование в декабре того же злосчастного 1991 года.

---

Ничто не предвещало грома

Спокойное лето в «суверенных» районах Москвы продолжалось до середины августа 1991 года.

Весна и лето 1991 года выдались относительно спокойными. Ощущалось, правда, какое-то напряжение, причем не только в политической элите, но и в головах простых людей, которым трудно было осознать последствия только что проведенного референдума о сохранении СССР. С одной стороны, всё закончилось хорошо – большинство граждан страны высказались за сохранение Союза. С другой, уже было очевидно, что Прибалтику не вернуть, да и в Закавказье центробежные силы начинают брать верх, что неминуемо приведет к серьезным межэтническим конфликтам, справиться с которыми Москва просто не в силах. Но грома ничто не предвещало.

А в самой столице тем временем продолжались процессы, которым сегодня дается неоднозначная оценка, поскольку мы знаем, что было потом. Но в тот момент ситуация казалась достаточно стабильной – продолжалась подготовка нового Союзного договора, коммунисты старались свою партию обновить, а демократы – создать. И всё это на фоне подготовки к первым в истории выборам президента РСФСР и мэра города Москвы.

«Суверенные» районы города Москвы

Отвлечемся ненадолго от большой политики и вспомним о том, что на тот момент в столице уже более года действовал новый состав Моссовета – высшего представительного органа, определявшего настоящее и будущее мегаполиса. Моссовет считался органом демократическим, а нижестоящие районные советы в большинстве своем были достаточно консервативными, так как всё еще находились под контролем территориальных подразделений КПСС (райкомов партии). Это, впрочем, не мешало им принимать порой довольно экстравагантные решения. То здесь, то там народные депутаты райсоветов принимали нормативно-правовые акты, от которых юристы хватались за голову. Так, до нижнего уровня советской власти докатился «Парад суверенитетов», что позволяло им объявлять подконтрольную территорию чуть ли не независимой, заявлять о верховенстве своих решений над актами города Москвы, а в отдельных случаях – и над законами РСФСР. Например, по инициативе председателя Краснопресненского райсовета Александра Краснова была разрешена свободная беспошлинная торговля в районе при упрощенной регистрации коммерческих структур, что якобы обеспечивало значительные налоговые поступления в бюджет района. Но это еще цветочки. Именно Краснопресненский райсовет провозгласил «суверенитет района» и свое право распоряжаться землей и имуществом на его территории; были высказаны также претензии на контроль над воздушным пространством района. Как это сделать, никто не понимал, ведь на земле границы проходили порой по небольшим улочкам: одна сторона принадлежала одному району, вторая – другому.

В Сокольническом районе, где мне самому жители оказали честь представлять их интересы в районном Совете народных депутатов, до объявления суверенитета дело, конечно, не доходило, зато было принято Положение о референдуме, благодаря которому население получило возможность управлять своим районом по принципу прямой демократии. Но самым веселым оказалось обсуждение на заседании райсовета вопроса о правомерности нахождения на территории района лица, обвиняемого в государственных преступлениях, правда, не в России, а в ФРГ. Речь идет, как многие догадались, о бывшем генсеке СЕПГ Эрике Хонеккере. Он лечился в госпитале в Сокольниках, причем, вот же непорядок, без согласования с районными властями.

А наиболее сложным оказалось положение председателя Бауманского райсовета, члена КПСС с 1972 года Николая Гончара, который являлся одновременно заместителем председателя Моссовета, избранным от блока «Демократическая Россия». Ведь некоторые решения, принятые депутатами райсовета и подписанные Гончаром, явно не коррелировали с решениями Моссовета, которые был вынужден подписывать всё тот же Николай Николаевич, возглавивший Моссовет после избрания Гавриила Попова мэром города Москвы.

Прощай, наука

19 июня – день, когда были оглашены итоги выборов первого президента России, – стал в моей жизни переломным. Убедившись, что Борис Ельцин избран главой государства, и понимая, что в этом случае в нашей стране будет осуществлен переход от перестройки к демократии, от гласности – к свободе слова и от кооперации – к рыночной экономике, я осуществил свою юношескую мечту – стать профессиональным журналистом.

Несмотря на то что я только что защитил кандидатскую диссертацию и мог посвятить свою жизнь научной работе, именно в этот день я решился перейти на работу в газету «Куранты», которая была печатным органом Моссовета и считалась одной из самых демократических столичных изданий. Конечно, в тот момент я не мог даже предположить, что в дальнейшей работе мне придется не один раз непосредственно столкнуться как с самим Борисом Николаевичем, так и со многими ближайшими соратниками первого президента России. И, конечно, с другими политиками, партийными лидерами, депутатами разного уровня и юристами, прежде всего среди законодателей, а также с судьями, адвокатами и даже прокурорами.

Но об этом позже.

Вон из Москвы…

Пока же хочу вспомнить о решении Моссовета, которое вызвало, пожалуй, наиболее бурное обсуждение и последствия которого сказываются до сих пор. Речь идет о глобальном переименовании столичных улиц, предполагавшем восстановление исторической справедливости. Ведь после Октябрьской революции 1917 года большевики постоянно избавлялись от нежелательных им топонимов, заменяя их своими, имевшими прямое отношение к советской власти.

Еще 22 июня 1921 года президиум Московского совета рабочих и солдатских депутатов выпустил постановление «О порядке переименования улиц, проездов и площадей города Москвы». Прежде чем официально изменить какой-либо городской топоним, вопрос обязательно рассматривала особая комиссия при отделе благоустройства Москоммунхоза и Московского коммунального музея. За время работы только в 20-е годы прошлого века комиссия предложила переименовать 447 улиц, переулков, бульваров, площадей и набережных города. И такая работа продолжалась десятилетиями. Более 800 новых названий на карте города появилось уже во второй половине ХХ века – это было связано с присоединением к столице подмосковных городов и поселков, таких как Бирюлёво, Давыдково, Кунцево, Люблино, Перово, Тушино, Чертаново, Ясенево и др.

И вот наконец спустя 70 лет Моссовет решил вернуть многим улицам их прежние названия. Когда это касалось избавления от «большевистского наследия», особого спора переименования не вызывали. Однако случались и острые дискуссии, когда «под нож» шли достаточно «нейтральные» топонимы. Например, до сих пор нет согласия по поводу следующих переименований: Пушкинская улица – Большая Дмитровка, улица Чехова – Малая Дмитровка, улица Герцена – Большая Никитская, проезд Художественного театра – Камергерский переулок, Телеграфный переулок – Архангельский переулок и т.д.

Наибольшие потери, по мнению многих москвичей, – это исчезновение с карты города имен Пушкина и Чехова, Чайковского и Алексея Толстого, Маяковского и многих других. Даже Суворовский бульвар переименовали в Никитский. Многие считают, что ничего нового от этих переименований город не приобрел. А вот потерял даже слишком много – 70 лет нашей истории, истории нашей страны. Потерял славные названия улиц, по которым мы ходили и ездили, которые были частью нашей жизни. Можно, конечно, назвать именем Маяковского площадь где-нибудь в Зябликово (кстати, именем поэта названа площадь в подмосковном Красногорске), а именем Суворова – проспект в Новой Москве (сейчас имеется только Суворовский парк в районе Кунцево). Но это, согласитесь, будет уже совсем другая «история».

Самое печальное – что довольно долго люди просто путались в старых и новых названиях улиц, хотя во многих городах эту проблему решили просто, повесив на дома таблички с указаниями типа «Ул. Колчака. Бывш. ул. Карла Маркса» (пример вымышленный, конечно).

Маленький штрих: когда в Москве появился проспект Академика Сахарова, мы с коллегами провели небольшой опрос, чтобы узнать, как относятся люди к увековечиванию памяти выдающегося ученого и правозащитника. Опрос проводили прямо на этом проспекте. И оказалось, что почти 40% респондентов уверены, что находятся на Новокировском проспекте, 31 – на ул. Маши Порываевой, 28% вообще не знали названия улицы, по которой они шли. Многие не понимали, почему именем Сахарова решили назвать именно эту улицу, не имеющую непосредственной связи с научной и общественной деятельностью академика. И лишь спустя годы, когда именно там начали проводить многочисленные митинги и шествия, топоним приобрел совершенно определенный смысл, причем молодежь наверняка уже путает причину и следствие, полагая, что именно территорию протестов сознательно назвали именем знаменитого «оппозиционера».

Дела партийные

Вернемся к еще одному политическому событию лета 1991 года. Именно в июле, т.е. еще до августовского путча, последующего роспуска КПСС и судебного процесса о конституционности соответствующего указа Ельцина (рассказы об этом еще впереди), встал вопрос о создании на базе демократического движения новой политической партии, которая стала бы реальным противовесом Компартии.

Мэры крупнейших городов России Гавриил Попов и Анатолий Собчак, бывший помощник Брежнева и соратник Горбачёва Аркадий Вольский, «идеолог перестройки» Александр Яковлев и ряд других известных политических деятелей подписали обращение о создании «Движения демократических реформ». При этом одни подписанты предполагали создать партию, альтернативную КПСС, другие – именно движение, в которое могли бы войти члены Компартии с демократическими взглядами.

В то же время на межпартийном форуме в Москве представители Демократической партии России, Социал-демократической партии, Республиканской партии, христианских демократов, кадетов и еще ряда других небольших объединений заявили о своем стремлении придать демократическому движению новую силу, однако они были против обязательного индивидуального членства в «Демократической России», опасаясь, что новая «суперпартия» поглотит их и усилит тем самым разногласия в рядах членов движения, избранных в различные органы власти по спискам «ДемРоссии». На пленуме Совета представителей движения 20–21 июля мэр Москвы Гавриил Попов призвал забыть о разногласиях и создать коалицию демократических сил, однако лидер «ДемРоссии» академик Юрий Афанасьев не согласился с предложением преобразовать движение в партию. И в итоге она так и не была создана.

23 июля в «Независимой газете» был опубликован проект новой программы КПСС под названием «Социализм, демократия, прогресс», удививший аналитиков своими противоречиями и очевидной декларативностью. Вскоре после этого над коммунистами нависла угроза раскола, так как консерваторы стремились сохранить свою республиканскую структуру в составе КПСС, а их оппоненты заявили о создании Демократической партии коммунистов России, лидером которой стал вице-президент РСФСР Александр Руцкой. Из этой затеи в итоге ничего не вышло, так как КПСС оставалось существовать всего месяц. Но даже крах Компартии не помешал многим известным ее функционерам благополучно пережить кризис и удачно вписаться в структуру новой политической власти.

«Политические мертвецы способны к самовоскрешению. Околевающий дракон в предсмертных судорогах может отравить и уничтожить вокруг себя все живое», – так талантливо описал этот процесс Анатолий Собчак (Собчак А. Хождение во власть. М.: Новости, 1991).

Анатолий Собчак стал первым известным юристом, с которым мне пришлось контактировать в начале своей журналистской деятельности. Политик, выступлениями которого вся страна восхищалась во время трансляций съездов народных депутатов СССР, был избран 12 июня первым мэром Ленинграда и считается одним из инициаторов переименования города в Санкт-Петербург.

Возвращение Санкт-Петербурга

Известно, что впервые идея переименования прозвучала официально в сентябре 1990 года, на второй сессии Ленсовета, из уст депутата Натальи Фирсовой. 26 апреля 1991 года Собчак поставил на голосование в Ленсовете вопрос о переименовании города. За проведение соответствующего опроса населения проголосовали 228 депутатов, 18 были против, 8 воздержались.

12 июня 53% ленинградцев проголосовали за возвращение городу исторического названия. 6 сентября 1991 года Президиум Верховного Совета России решил: «Руководствуясь мнением жителей Ленинграда, вернуть городу его историческое название Санкт-Петербург». Это решение не сразу было поддержано Съездом народных депутатов, а их одобрение было необходимо, ведь нужно было внести изменение в Конституцию РСФСР. Получить две трети голосов на VI Съезде в апреле 1992 года не удалось ни с первой, ни со второй попытки.

Тогда вся ленинградская делегация встала и демонстративно вышла из зала, заявив, что, пока съезд не удовлетворит позицию петербуржцев, они не вернутся в зал. А в повестке заседания оставались и другие спорные вопросы, где требовались демократические голоса. В курилке Большого Кремлевского дворца я встретил народного депутата РСФСР, замечательного актера Олега Басилашвили, который подтвердил, что он и его коллеги готовы при необходимости сложить полномочия, если Съезд не исполнит волю народа. Однако примерно через два часа, после совещания с главами региональных групп, где и.о. председателя Верховного Совета Руслан Хасбулатов объяснил, что надо обязательно поддержать переименование, иначе Съезд вообще можно будет распустить, в ходе третьего за день голосования «за» выступило уже нужное количество депутатов.

Именно об этом переименовании, наделавшем куда больше шуму, чем переименование московских улиц, мы говорили с Собчаком после последнего Съезда народных депутатов СССР. И он был категоричен – детище Петра I должно носить имя св. Петра.

После того как Анатолий Собчак летом 1996 года проиграл выборы Владимиру Анатольевичу Яковлеву, вспоминает адвокат Юрий Новолодский, «мы с ним и с другими видными юристами нашего города решили учредить “Балтийскую коллегию адвокатов”. Кстати, название коллегии предложил именно Анатолий Александрович. Он же был избран ее первым президентом»[1]. Самого Новолодского – члена коллегии с 15-летним практическим опытом адвокатской деятельности – избрали председателем президиума Балтийской коллегии адвокатов, которой в 2000 году было присвоено имя Анатолия Собчака.

---

[1] Спецвыпуск «Адвокатской газеты». Приложение к № 07 (336) 2021 г. https://www.advgazeta.ru/specvypuski/336/

Попытка государственного переворота в СССР

Первый день путча: танки в Москве и «Лебединое озеро»

У меня зазвонил телефон

Утром 19 августа меня разбудил телефонный звонок. Пришлось встать раньше намеченного, дойти до телефонного аппарата и, чертыхаясь, снять трубку (мобильных устройств, как может кому-то показаться странным, тогда у нас еще не было). В трубке заверещал взволнованный голос. Я не сразу понял, что на том конце провода находится руководитель районного отделения общества «Знание». Будучи лектором этого общества, я в то время иногда читал лекции для рабочих и служащих, знакомил их с международной обстановкой и политическими событиями внутри страны. Однако со своим непосредственным руководителем практически не общался. Но мой телефон, как оказалось, у него был.

– Константин, вы что, спите? Вставайте скорее, в стране военный переворот!

Я немного обалдел, но попытался сосредоточиться.

– Какой переворот? Кто его устроил? – поинтересовался я.

– Это проклятые коммунисты. Они ввели танки в Москву. Они свергли Горбачёва.

Тут у меня возник когнитивный диссонанс, так как я отлично знал, что руководитель нашего отделения общества «Знание» всегда был «правоверным коммунистом» и очень негативно воспринимал все попытки лекторов объяснить внутренние трудности нашей страны неразумной политикой КПСС и ошибками ее руководства.

– Коммунисты? А вы-то почему волнуетесь? Вы же вроде из их числа…

– Нет. Я недавно вступил в партию Руцкого.

Для тех, кто уже не помнит, поясню, что движение «Коммунисты за демократию» было создано на базе одноименной депутатской группы, которая к лету 1991 г. насчитывала больше сотни народных депутатов РСФСР. Позже активистами этого движения, возглавляемого первым вице-президентом РСФСР Александром Руцким, была учреждена Народная партия свободной России, которую и называли в обиходе «партией Руцкого». Она поддерживала в целом курс экономических реформ Гайдара, требуя при этом некоторых корректировок: отмены 28%-ного налога на добавленную стоимость, а также отмены налога на инвестиции.

– Ах вот как, понятно. Ну что же, предателей обычно казнят в первую очередь, – пробурчал я, всё еще очень недовольный тем, что меня разбудили слишком рано. Но потом всё-таки попытался немного успокоить собеседника, что сейчас уже не тридцать седьмой год, что в стране плюрализм мнений и официально разрешенная многопартийность. Не знаю, были ли мои слова достаточно убедительными, но разговор вскоре закончился фразой:

– Включите телевизор, и вы сами всё поймете.

Пытаясь проснуться окончательно, я отправился на кухню за чашкой кофе. Обычно в это время там уже хлопотала мама, готовя завтрак. Но на этот раз она не стояла у плиты, а сидела на диванчике, уставившись в телевизор, из которого лились нежные звуки «Лебединого озера».

Это не должно было меня удивить. Дело в том, что Наля (так все называли маму, по паспорту Наталью) добрых 30 лет проработала в Ереванском театре оперы и балета им. Спендиарова. Являясь солисткой оркестра, все эти годы она неоднократно исполняла арфовые партии, в том числе в знаменитом балете П.И. Чайковского, где, кстати, для арфы написаны очень сложные каденции.

– Наслаждаешься? – ехидно поинтересовался я. – А говорят, что в Москву ввели танки…

Мама повернулась ко мне и вздохнула.

– Ах вот оно что. А я-то никак не могу понять, почему у нас по всем каналам крутят балет Чайковского. Но музыка же замечательная!

Я не возражал. Сделал себе кофе, приготовил бутерброды. И тут как раз трансляция балета прервалась, на экране появился диктор. С каменным лицом он прочитал воззвание так называемого Государственного комитета по чрезвычайному положению, из которого следовало, что президент СССР Михаил Горбачёв по состоянию здоровья не в силах исполнять свои обязанности и для спасения страны создана вот эта спецструктура – ГКЧП.

Редакция в осаде

Примчавшись в редакцию газеты «Куранты», где я работал уже ровно два месяца, причем последний месяц исполнял обязанности редактора отдела политики, сразу попал на утреннюю летучку. Рутинное, но важное для любой газеты мероприятие, на котором определяется наполнение очередного номера ежедневного издания, на этот раз напоминало рассерженный улей. Все очень нервничали, говорили на повышенных тонах, понимая, что наша страна, которая последние годы шла по пути становления демократии, оказалась на краю бездонной пропасти, куда всех нас могут столкнуть несколько высокопоставленных чиновников, запомнившихся на своей пресс-конференции лишь бледными лицами и дрожавшими руками.

В то время как по всем официальным телеканалам зачитывалось Обращение ГКЧП к советскому народу, ленты информационных агентств распространяли также указы вице-президента СССР Геннадия Янаева о том, что он начал исполнять обязанности президента, и «О введении чрезвычайного положения в городе Москве», постановления ГКЧП № 1 о «неукоснительном соблюдении режима чрезвычайного положения» и № 2 о временном ограничении выпускаемых центральных, московских городских и областных общественно-политических изданий.

Нашей газеты не было ни в списке запрещенных средств массовой информации, ни, конечно, в числе официальных печатных изданий, таких как «Правда», «Известия», «Труд», «Советская Россия» и др., которые должны были выходить под контролем ГКЧП. Поэтому априори предполагалось, что 20 августа номер «Курантов» выйдет в обычном формате.

Поскольку именно в это время перед российским Белым домом, выступая прямо на танке, президент РСФСР Борис Ельцин заявил о незаконности действий ГКЧП, на нашей планерке ответственный секретарь редакции Валерий Погорелый поставил вопрос о том, как нам размещать официальные материалы. После острой дискуссии было решено, что заявление Ельцина надо публиковать на первой странице газеты, а обращение ГКЧП – на 5-й странице в рубрике «Политика». Для остальных новостей дня оставались страницы 2 и 3. Категорически против такого расклада выступила лишь политический обозреватель Лидия Андрусенко (Малаш) – она сразу назвала членов ГКЧП «преступниками», заявления которых просто нельзя печатать.

Мой совсем небогатый опыт работы в редакции не позволял вклиниваться в дискуссию, однако какое-то политическое чутье подсказывало, что всё может пойти не по плану. Когда споры поутихли, я спросил:

– А мы можем быть уверены в том, что типография «Московская правда», подчиненная МГК КПСС, будет печатать выпуск демократической газеты?

Наступила пауза. Через несколько секунд наш главный редактор, депутат Моссовета Анатолий Панков, повернулся ко мне с вопросом:

– И что вы предлагаете?

– Надо делать листовки. Мы имеем полное право печатать их тиражом до 1000 экземпляров без регистрации такого издания.

Спор разгорелся с новой силой. Мне говорили, что типография не получала указаний прекратить тиражирование «Курантов», что распространять листовки будет некому, что тираж 1000 экз. смехотворен в масштабах столицы, что если захотят закрыть газету, то просто арестуют всю редколлегию. Впрочем, как вспоминает Анатолий Панков, в редакцию, которая находилась под охраной милиции Лужкова, никто так и не сунулся, и она работала, несмотря на запрет ГКЧП.

В итоге главред принял соломоново решение: он распорядился продолжать верстку очередного номера, а мне, поскольку инициатива наказуема, параллельно силами отдела готовить листовку и подумать о возможности ее распространения.

Уже через 3 часа из типографии сообщили, что им запретили печатать как «Куранты», так и другие издания, учрежденные Моссоветом. Но к тому времени у нас был практически готов спецвыпуск № 1, где на листе формата А3 наши журналисты выразили свое отношение к событиям, всколыхнувшим страну.

Мы решили действовать в строгом соответствии с Законом о печати, поэтому на редакционных ксероксах отпечатали 999 листовок. Понимая, что этого мало, мы начали обзвон тех лиц, которые могли бы организовать перепечатку нашего спецвыпуска. Откликнулись руководители некоторых московских предприятий, а также пресс-служба вице-президента России. Курьеры с предприятий и организаций приезжали в редакцию, но в пресс-службу Руцкого, расположенную в Белом доме, листовку надо было как-то доставить.

Проникнуть в здание парламента, окруженное танками и кольцом защитников, было непросто, поэтому мы решили, что проще будет это сделать депутатам, вооруженным значками на лацкане пиджака. Анатолий Панков как депутат Моссовета и ваш покорный слуга, на значке которого было написано «народный депутат» без указания конкретного совета (именно такие выдавались депутатам московских райсоветов), отправились на Пресню. На своей «Ниве» главный редактор смог подъехать только к первым баррикадам, построенным вокруг Белого дома. Дальше надо было идти пешком.

Своеобразным пропуском нам служили… не столько значки, сколько экземпляры спецвыпуска «Курантов», которые мы отдавали группам «защитников свободы и Конституции». Они с энтузиазмом начинали громко читать вслух материалы газеты, такая моральная поддержка придавала им сил. Хотя всем было ясно, что, начнись штурм, против танков им не устоять.

Уже вскоре все печатные мощности парламента были мобилизованы на то, чтобы напечатать как можно больше экземпляров листовки. Не могу сказать, каков был ее «подпольный» тираж, но знаю, что из Белого дома эти листки попадали практически во все районы Москвы.

В течение этого дня мы изготовили и таким же путем передали в парламент еще два спецвыпуска. А всего за три дня путча их было выпущено пять.

Утром 21 августа основные материалы этих листовок были собраны и отпечатаны типографским способом в газете «Мытищи» (получился эдакий незапланированный спецвыпуск «Курантов») ‒ коллеги из подмосковного издания сами предложили такой вариант, когда обнаружили, что ГКЧП и подчиненные ей структуры просто «забыли» запретить выпуск районных газет и заводских многотиражек.

Вот что пишет об этих днях Анатолий Панков в своих мемуарах[1]:

«ГКЧП с первых часов своего переворота решил бороться не только с Борисом Ельциным и всеми политиками, что его поддерживали, но и с демократически настроенной прессой. Выпуск газеты “Куранты”, которая входила тогда в пятёрку самых крупных по тиражу изданий в Москве, тоже был запрещён.

Тем не менее “Куранты” продолжали открыто выходить на собственной издательской базе – в соответствии с действующим законодательством тиражом в пределах тысячи экземпляров. Весь тираж раздавался и расклеивался на улицах Москвы. В том числе и тем мужественным людям, что стояли в цепочке охраны возле “Белого дома”, защищая не столько Ельцина и его правительство, сколько свой выбор на демократическое развитие государства.

Первый номер “Курантов” в период запрета ГКЧП вышел уже к вечеру 19 августа, с “шапкой” на первой полосе: “Заговор обреченных”. Он отражал мою позицию на случившееся. Хотя, как потом выяснилось, провинция даже не очень-то поняла, какая “заварушка” произошла в столице.

Всего мы размножили пять экстренных выпусков. В них главным образом публиковали указы Ельцина, обращения Лужкова, Моссовета, разных политических движений, выступивших против путчистов, призывавших к всеобщей забастовке в знак протеста против попытки переворота.

На третий день антигосударственного действия ГКЧП “Куранты” вышли тиражом аж пятнадцать тысяч экземпляров! Как вкладка в мытищинскую районную газету! Спасибо коллегам за их профессиональную солидарность!

И мы, в свою очередь, тогда тоже оказали помощь коллегам: в издательском центре “Курантов” набирался очередной номер “Московских новостей”, и этот еженедельник смог всё-таки выйти в свет».

Хочется еще вспомнить, как журналисты 11 московских изданий объединились для издания газеты, верной конституционному строю. Возглавил газету известный журналист, главный редактор еженедельника «Московские новости» Егор Яковлев. Первый выпуск «Общей газеты» вышел 22 августа 1991 г.

Двуликие райсоветы

Обращение ГКЧП и заявление президента России привели в смятение многих представителей московских властей. Если на уровне города наблюдалось практически единомыслие – и мэр Москвы Юрий Лужков, и депутатский корпус Моссовета твердо встали на сторону Бориса Ельцина, то в районах мегаполиса начались разброд и шатания.

Некоторые руководители районных советов, находившихся под контролем райкомов партии, симпатизировали новому порядку, бездумно следовали распоряжениям гэкачепистов, оправдывая свои действия стремлением навести порядок. Где-то, напротив, полностью поддержали городских руководителей и отказались подчиняться путчистам.

В Сокольническом райсовете, который в ту пору возглавляла бывший первый секретарь райкома КПСС Валентина Ильина, нашли идеальный способ дистанцироваться от обеих сторон политического конфликта. Когда во второй половине дня депутаты собрались на неформальную встречу, информационная доска на первом этаже была разделена на две равные части вертикальной линией, которую нанесли обычным мелом. Слева от нее были размещены документы ГКЧП, справа – заявления республиканских и городских властей.

Увидев нас – группу депутатов, представлявших демократическое крыло совета, Валентина Ильина сказала, что в райсовет поступают разные бумаги от обеих противоборствующих сторон, поэтому она покамест воздержится от исполнения любых распоряжений. А нам она предложила расклеивать свои материалы на правой стороне доски, пообещав, что их никто не тронет.

Поняв, что здесь нам делать нечего, решили отправиться на Комсомольскую площадь, где многие пассажиры, спешившие на поезда или только прибывшие в Москву, вообще не были информированы о том, что происходит в стране. Выезжая из редакции, я захватил стопку листовок – это были новые спецвыпуски «Курантов», которые мы решили повесить прямо на входе в Ярославский, Ленинградский и Казанский вокзалы. Первые листовки, правда, сразу начали срывать – то ли для прочтения в более удобной обстановке, то ли в силу отрицательного отношения к их содержимому. Тогда мы зашли в местное отделение милиции, показали депутатские «корочки» и попросили офицеров организовать охрану материалов, содержавших заявления президента России и мэра Москвы. Те пошли нам навстречу. И до самого позднего вечера возле каждого спецвыпуска стоял часовой, не позволявший зевакам срывать эти листовки.

***

Тем временем политическое противостояние стало активно развиваться в правовом направлении – многие юристы вели публичную дискуссию о том, насколько обоснованны нормативные акты, изданные ГКЧП, и являются ли действия заговорщиков попранием конституционных прав граждан нашей страны или введение чрезвычайного положения оправдано необходимостью «восстановления законности и правопорядка, стабилизации обстановки, преодоления тяжелейшего кризиса, недопущения хаоса, анархии и братоубийственной гражданской войны», как говорилось в Постановлении ГКЧП СССР №1. Но об этом – в следующей заметке.

---

[1] Панков А. По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина. [Онлайн-издание], 2017.

Путч: законность или беззаконие

Были ли правовые основания для отстранения от власти президента СССР и введения войск в Москву?

Гражданское сопротивление военному перевороту продолжалось три дня. Президент РСФСР Борис Ельцин возглавил противостояние решениям ГКЧП. Именно он назвал его действия «путчем» и «переворотом». Президента поддержали мэры крупнейших городов страны и активная часть населения. Все три дня москвичи дежурили около здания российского парламента, а в ночь на 21 августа несколько тысяч людей, которые днем собрались на митинг, решили не расходиться на ночь, так как прошел слух, что может начаться штурм.

Не ожидавшая такого яростного сопротивления «группа руководящих товарищей», возглавивших августовский путч, так и не решилась отдать приказ войскам на штурм Белого дома. И в результате оказалась за решеткой. Мы еще вспомним о том, как было возбуждено уголовное дело в отношении путчистов, как оно расследовалось и чем этот процесс закончился. Но сначала, как мне кажется, надо всё же остановиться на правовых основах тех действий, которые совершались как сторонниками ГКЧП, так и его противниками.

Лукавая трактовка права

Мы уже рассказывали о том, что результаты мартовского референдума, в ходе которого 72% граждан проголосовали за сохранение Союза ССР, были фактически похоронены в целом ряде союзных республик, уже не хотевших жить именно в советском государстве.

Однако в большинстве своем республики (за исключением Прибалтийских) не возражали против объединения в каком-то новом формате. К лету 1991 г. был подготовлен договор о союзе суверенных государств, предполагавший мягкую федеративную форму государственного устройства. Подписание этого договора намечалось на 20 августа 1991 г.

Многие руководители союзных структур, прежде всего силовых, выступили против такой трансформации СССР. Настаивая на том, что итоги референдума должны быть положены в основу сохранения страны, они видели в новом договоре опасность распада Советского Союза и потери всей полноты своей власти. Недовольные политикой Михаила Горбачёва, они решили изолировать президента СССР на даче в Форосе, отключили ему связь, объявили о переходе его полномочий вице-президенту Геннадию Янаеву. Это было необходимо прежде всего для того, чтобы самопровозглашенный комитет смог воспользоваться конституционным правом президента СССР ввести чрезвычайное положение для стабилизации политической и экономической ситуации в стране.

Согласно Конституции СССР и Закону СССР о правовом режиме чрезвычайного положения полномочиями по его введению обладали Верховный Совет СССР и президент СССР. Как только Янаев подписал указ о своем вступлении в должность президента СССР «в связи с невозможностью Горбачева по состоянию здоровья исполнять данные полномочия» (такая процедура была предусмотрена ст. 127.7 Конституции СССР), он начал действовать по заранее предусмотренному сценарию. Однако законность этих действий можно было бы признать только в случае, если бы болезнь Горбачёва, не позволявшая ему исполнять свои обязанности, была подтверждена квалифицированной медицинской комиссией. Этого не случилось, поэтому искусственно придуманная и озвученная в СМИ причина перехода полномочий к вице-президенту и не могла стать основанием для осуществления Янаевым функций главы государства.

Правомерность создания самого ГКЧП, таким образом, тоже вызывает сомнения. Когда 19 августа было зачитано заявление о введении чрезвычайного положения в отдельных местностях страны, провозглашении безусловного верховенства Конституции и законов СССР, а также о создании Государственного комитета по чрезвычайному положению, сразу же возникли вопросы: может ли ГКЧП быть наделен правом принятия обязательных для исполнения на территории Союза решений и кто его может наделить таким правом? Президент, избранный в соответствии с Конституцией, или также и.о. президента, причем не совсем легальный и находившийся в явном психологическом стрессе, ведь о готовившейся акции ему, как утверждают очевидцы, сообщили лишь накануне, вечером 18 августа[1].

Тогда, в 1991 г., мы все задавали один вопрос: а могут ли спецслужбы и силовые структуры самостоятельно принимать политические решения и осуществлять переброску войск, даже если они уверены, что это необходимо для «наведения порядка», «защиты социальных прав трудящихся» и «решения экономических проблем»? Но ведь ГКЧП также обещал «искоренять позорные явления, дискредитирующие наше общество», и «повышать благосостояние граждан». Только как он собирался это делать с помощью танков на улицах и цензуры в СМИ, никто так и не понял.

А относительно полномочий силовиков лучше всех сформулировал общие для нас всех мысли известный адвокат и правозащитник Борис Золотухин, который в 1990–1993 гг. являлся народным депутатом России, занимал должность заместителя председателя Комитета Верховного Совета РСФСР по законодательству, а 6 сентября 1991 г. вошел в состав депутатской комиссии для расследования причин и обстоятельств государственного переворота в СССР[2].

«Спецслужбы должны быть ориентированы исключительно на борьбу с конкретными преступлениями. Объем их полномочий должен быть сужен, и направлены их усилия должны быть только на борьбу с конкретными преступлениями. Сегодня они добывают информацию, которая не связана с преступлениями, которая, по их мнению, может создавать некие угрозы. Когда они расплываются таким образом, то они сами представляют собой угрозу для общества, для прав человека и, если угодно, даже для самой власти», – заявил Борис Андреевич в интервью на радио «Арсенал».

Члены ГКЧП руководствовались нормами Конституции и законодательства о возможности президента СССР вводить чрезвычайное положение с согласия Президиума Верховного Совета или самого Верховного Совета СССР. Причем Постановление Верховного Совета СССР по данному вопросу должно было быть принято количеством не менее двух третей от общего числа его членов (ст. 127.3 Конституции и ст. 2 Закона СССР о правовом режиме чрезвычайного положения). Однако Президиум Верховного Совета рассмотрел вопрос о введении чрезвычайного положения, а значит, и о попытке оправдать создание ГКЧП как специального органа с широкими полномочиями, только 21 августа. Но к этому времени ситуация в стране уже вышла из-под контроля путчистов, члены ГКЧП отправились в Форос каяться, а вице-президент РСФСР Александр Руцкой вылетел туда же, но с целью деблокировать Горбачёва и его семью.

Таким образом, несмотря на ввод войск в Москву, члены ГКЧП не смогли договориться о силовом подавлении сопротивления, а к 21 августа у них уже не осталось ни моральных, ни правовых оснований для дальнейшей борьбы.

Освобождение Горбачёва

21 августа Александр Руцкой вылетел из правительственного аэропорта «Внуково» на самолете, который был приготовлен для вице-президента СССР, одного из лидеров ГКЧП Янаева. Вместе с Руцким в самолете находились глава Правительства РСФСР Иван Силаев, член Совбеза СССР Вадим Бакатин, а также несколько депутатов. При подлете к месту назначения посадку самолета с Руцким пытались запретить, но самолет не подчинился и сел на аэродром. Отдельным самолетом в Форос вылетел председатель Верховного Совета СССР Лукьянов, члены ГКЧП Крючков и Язов, а также заместитель генсека ЦК КПСС Владимир Ивашко, вспоминал позже Михаил Горбачёв[3].

Добравшись до президентской резиденции, Руцкой и его спутники прошли к Горбачёву.

«Последовавшая сцена запомнится на всю жизнь. Силаев и Руцкой бросились обнимать Горбачева. Восклицания, какие-то громкие слова. Перебивают друг друга. Тут же Бакатин и Евгений Примаков, депутаты. Я гляжу на них. Среди них те, кто и в парламенте, и в печати не раз крыл Михаила Сергеевича, спорил, возмущался, протестовал. А теперь несчастье мгновенно высветило, что они нечто единое и именно как таковое необходимо стране. Я даже громко произнес, наблюдая эту всеобщую радость и объятия: “Вот и состоялось соединение Центра и России, без всякого Союзного договора”», – так описал эту встречу помощник Горбачёва Анатолий Черняев.

Горбачёв принял предложение Руцкого лететь в Москву на его самолете из соображений безопасности. Членам ГКЧП предложили вернуться обратно на самолете президента СССР. Они летели, сопровождаемые замминистра внутренних дел РСФСР Андреем Дунаевым и охраной, предоставленной Руцким.

С собой на борт Руцкой взял только одного члена ГКЧП, главу КГБ Владимира Крючкова, к которому испытывал определенную симпатию, так как в прошлом именно Крючков занимался освобождением будущего вице-президента РСФСР из пакистанского плена.

Днем 22 августа Горбачёв дал большую пресс-конференцию, на которой произнес знаменитые слова: «Я вам всё равно не сказал всего. И никогда не скажу всего». Лишь 30 лет спустя, 18 августа 2021 г., по многочисленным просьбам журналистов Михаил Горбачёв сделал заявление, распространенное пресс-службой Горбачёв-Фонда, в котором дал некоторые оценки событий 1991 г. и подчеркнул, что «организаторы путча <…> несут огромную долю ответственности за развал страны».

Что касается фактического правового вывода из августовских событий, то он был сделан на заседании Президиума Верховного Совета СССР, на котором отстранение президента Горбачёва от исполнения его конституционных обязанностей и передача их вице-президенту были признаны незаконными. Народные депутаты посчитали, что нарушение Конституции не может остаться безнаказанным, даже в тяжелое для страны время и для сохранения спокойствия и порядка.

Путчисты арестованы

Еще 21 августа Ельцин подписал указ об аннулировании всех постановлений ГКЧП и о ряде перестановок в Гостелерадио. (Фото Ельцина на балконе БД) Временно был отстранен от должности глава Гостелерадио Леонид Кравченко, который выполнял приказы ГКЧП. Вечером того же дня генеральный прокурор РСФСР Валентин Степанков дал санкцию на арест членов ГКЧП.

Участники заговора были арестованы, и в отношении них завели уголовные дела об измене Родине (22 августа был взят под стражу Янаев, согласие на арест ряда вошедших в состав ГКЧП депутатов Верховного Совета дал его Президиум). Глава МВД Борис Пуго, узнав о планировавшемся в отношении него аресте, застрелил свою супругу, а затем выстрелил в себя.

«Совершил абсолютно неожиданную для себя ошибку, равноценную преступлению. Да, это ошибка, а не убеждения. Знаю теперь, что обманулся в людях, которым очень верил. Страшно, если этот всплеск неразумности отразится на судьбах честных, но оказавшихся в очень трудном положении людей. Единственное оправдание происшедшему могло быть в том, что наши люди сплотились бы, чтобы ушла конфронтация. Только так и должно быть. Милые Вадик, Элина, Инна, мама, Володя, Гета, Рая, простите меня. Все это ошибка! Жил я честно – всю жизнь», – написал Борис Пуго в своей прощальной записке.

Кроме Геннадия Янаева под арест попали и другие члены ГКЧП: первый зампредседателя Совета обороны СССР Олег Бакланов, председатель КГБ Владимир Крючков, министр обороны СССР Дмитрий Язов, председатель Крестьянского союза СССР Василий Стародубцев, президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР Александр Тизяков, премьер-министр СССР Валентин Павлов. Их и еще нескольких высокопоставленных чиновников обвинили в измене Родине.

На стороне гособвинения в процессе участвовали девять прокуроров во главе с заместителем генпрокурора России Эдуардом Денисовым, который впоследствии возглавлял прокуратуру Московской области.

В ходе следствия и процесса обвиняемых защищали известные адвокаты. Экс-председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова защищал Генрих Падва, начальника 9-го управления КГБ Плеханова – Генри Резник, на сегодняшний день вице-президент Федеральной палаты адвокатов РФ и первый вице-президент АП г. Москвы. Адвокатом экс-министра обороны Язова был Лев Абельдяев, а бывшего вице-президента СССР Янаева защищал Абдулла Хамзаев. Заместителя Плеханова Вячеслава Генералова в суде защищала Елена Львова. Адвокатом президента Ассоциации государственных предприятий СССР Тизякова стал Александр Клигман. Защитниками экс-председателя КГБ Крючкова были Юрий Иванов и Юрий Пилипенко, ныне возглавляющий ФПА РФ. Бывшего главкома Сухопутных войск генерала Варенникова защищал Дмитрий Штейнберг, будущий адвокат супруги мэра Москвы Лужкова Елены Батуриной. Экс-секретаря ЦК КПСС по партийным вопросам Олега Шенина защищал адвокат Павел Крайний, бывшего секретаря ЦК по оборонным вопросам Олега Бакланова – Алексей Шмырёв, а народного депутата Василия Стародубцева – Алексей Галоганов, в настоящее время вице-президент ФПА РФ и президент Адвокатской палаты Московской области.

***

Как известно, расследование в отношении союзных руководителей вели следственные органы РСФСР. Вот что рассказывал об этом Валентин Степанков, занимавший в 1991 г. должность генерального прокурора России:

«Мы возбудили 42 уголовных дела по ситуации в регионах во время путча, но потом закрыли из-за отсутствия состава преступления. И, конечно, на чьей-то карьере сказалось его поведение 19–21 августа, но в то же время один из тех, кто наиболее яро публично выступал в поддержку ГКЧП (Валерий Коков в Кабардино-Балкарии), после этого спокойно руководил республикой.

Ельцин, конечно, интересовался, почему долго идет следствие, когда будет суд. Но давления никакого не было. И какое может быть давление, если мы следствие уже через четыре месяца закончили? А дело в суд не передавалось, потому что обвиняемые специально затягивали ознакомление с ним, ждали, когда изменится политическая конъюнктура и их выпустят. Тот же Павлов почитает в день две-три страницы и говорит: “Ведите меня обратно в камеру, у меня голова болит”.

И Ельцин, конечно, спрашивал, почему мы так долго дело в суд не передаем. Я ему отвечал: “Мы свое дело сделали, расследование окончено, суд только после того, как они ознакомятся с делом”. “И что, никак нельзя ускорить?” – спрашивает он меня. “Если я ускорю и без ознакомления в суд передам, мне суд его вернет”, – отвечаю. “Ну ладно”, – говорит Ельцин. Вот и все “давление”.

И когда я кого-то освобождал из СИЗО, я Ельцину всегда объяснял, по какой причине это делается, по какой статье закона.

Хотя, знаете, не все так спокойно относились к делу. У меня был интересный разговор месяца через три после путча с мэром Москвы Гавриилом Поповым. Он говорит: “Ты, молодой человек, еще не понял, чего от тебя хотели. Хотели, чтобы ты за неделю дело расследовал, за две недели его в суде рассмотрели, приговорили путчистов к расстрелу, а Ельцин потом их помиловал бы”.

В этом была логика определенная. Но все-таки мы довели дело до конца с процессуальной чистотой. И то, что потом всех их освободили по амнистии, уже от нас не зависело. Хотя, заметьте, чтобы попасть под амнистию, все они, за исключением Валентина Варенникова, свою вину признали».

***

Впрочем, уголовные дела в связи с объявлением амнистии были прекращены только в 1994 г. А о решении по делу Валентина Варенникова, который отказался от амнистии, мы поговорим позже.

---

[1] По версии генерального прокурора России (в 1991 г.) Валентина Степанкова, о введении чрезвычайного положения Геннадий Янаев узнал за два дня до путча.

[2] В 1998 г. Борис Золотухин был награжден Золотой медалью им. Ф.Н. Плевако за вклад в развитие российской адвокатуры и в правозащитную деятельность.

[3] Горбачёв М.С. Из книги воспоминаний «Жизнь и реформы».

Последние страницы истории СССР. Осень 1991 г.

Поражение сторонников ГКЧП и восстановление законной власти в СССР позволяли создать коалицию Горбачёв–Ельцин, с помощью которой было вполне возможно реорганизовать «советский» и «социалистический» Союз в государство новой формации – свободное, демократическое, многопартийное, состоящее из независимых по форме, но объединенных в единую систему территорий, делегирующих Центру часть своих полномочий с целью обеспечить безопасность и сохранить экономическое единство нашей страны. Однако этому оптимистичному сценарию не суждено было сбыться. Хотя вначале всё шло по логически вполне обоснованному пути.

2 сентября 1991 г. в газете «Известия» было опубликовано заявление президента СССР и высших руководителей 10 союзных республик. В нем говорилось о необходимости «подготовить и подписать всеми желающими республиками Договор о союзе суверенных государств», на «переходный период» создать союзные координационные органы управления. Отметим, что в тот момент большинство руководителей союзных республик всерьез намеревались сохранить единое государство.

2–5 сентября 1991 г. в Москве состоялся внеочередной V Съезд народных депутатов СССР (высший орган власти в стране). В последний день заседаний депутаты приняли Закон № 2392-1 «Об органах государственной власти и управлении СССР в переходный период», в соответствии с которым Съезд самораспустился, а вся полнота государственной власти перешла к Верховному Совету СССР. Согласно этому закону в переходный период Верховный Совет являлся высшим представительным органом власти Союза ССР, состоявшим из двух самостоятельных палат: Совета Республик и Совета Союза.

В качестве временного органа высшего союзного управления «для согласованного решения вопросов внутренней и внешней политики» был учрежден Государственный Совет СССР в составе президента СССР и глав РСФСР, Украины, Белоруссии, Казахстана, Узбекистана, Киргизии, Туркмении, Армении, Таджикистана, Азербайджана. На заседаниях Госсовета продолжалось обсуждение нового Союзного договора, который в итоге так и не был подписан.

Съезд также освободил от обязанностей Председателя Верховного Совета СССР А.И. Лукьянова и вице-президента СССР Г.И. Янаева.

Встречи с первыми лицами

Присутствуя на этом съезде, я всё время ловил себя на мысли, что депутаты не совсем представляют, что происходит за стенами Кремлевского дворца съездов. В своей статье в «Курантах» я написал довольно резко, что для них «значок на лацкане дороже Союза» и что «страх утратить собственный статус оказался сильнее объективных интересов народов суверенных республик».

Когда Нурсултан Назарбаев зачитал с трибуны съезда текст специального заявления Президента СССР и высших руководителей 10 союзных республик, которое было согласовано ночью в Москве, еще оставались призрачные надежды на то, что сохранятся хоть какие-то союзные органы, позволяющие поддерживать безопасность страны и соблюдать международные обязательства, принятые на себя Союзом ССР. Но основные дискуссии разгорелись вокруг другой проблемы – сохранять ли в принципе представительные органы власти. «Можно понять депутатов, лишающихся не только определенных полномочий, но и вполне известных привилегий, – писал я. – Хватит ли у них смелости самим отказаться от всего этого?»

Не хватило.

В кулуарах съезда мне удалось пообщаться с президентами СССР и РСФСР. Михаил Сергеевич выглядел оптимистом. Отвечая на вопрос о своих ощущениях, он сказал:

– Я чувствую, что здесь закладывается фундамент для того, чтобы процессы консолидации, стабилизации в обществе шли более уверенно. Я думаю, что это народ поддержит. Он ждал именно этого. Это главное. Я надеюсь, что этого ждали и другие народы, потому что это, в общем-то, и в ваших, и в наших, и в наших общих интересах.

На второй вопрос – можно ли считать, что положено начало согласию между республиками, – Горбачёв ответил:

– Да, я думаю, что иначе нашего заявления бы не было. Вы знаете, насколько сильно, видимо, в обществе настроение в пользу того, чтобы это согласие было, что никто не может это проигнорировать. И, в общем-то, кто будет это игнорировать, тот обречен. Я говорю о политиках, о политических движениях. Эта страна так сформировалась, таковые реальности. И поэтому надо действовать в рамках уже нового подхода, реформ, тем более что мы получили уже такой шанс – всё делать по-новому. Согласие, сотрудничество, взаимодействие – это решающий фактор.

Борису Ельцину мы с коллегами задавали совсем другие вопросы. В том числе о будущем Съезда народных депутатов СССР и самого Горбачёва.

– Что вы можете сказать о перспективах расформирования съезда?

– Я думаю, что он пока должен работать. Вот когда он у избирателей совсем потеряет авторитет, тогда ему нужно расходиться.

– Как насчет общесоюзных выборов?

– Думаю, что да – такие всесоюзные выборы будут. И не только Верховного Совета. Видимо, это не коснется съезда, но предстоят всенародные выборы президента страны.

– Должен ли Горбачёв участвовать и рискнет ли он участвовать в таких выборах?

– Он будет рисковать и готовится к этому.

– Есть ли у него шансы?

– Я думаю, путч несколько повысил его шансы, хотя их недостаточно сегодня для выборов.

Из этого короткого диалога ясно: в тот момент оба лидера еще были уверены, что в том или ином виде, но Союз сохранится как единое государство. Только Горбачёв, как мне тогда показалось, предполагал удержать свой пост и надеялся собрать вокруг Президента СССР всю политическую элиту, поддерживавшую реформы. Тогда как Ельцин рассчитывал провести новые выборы и по их итогам объединить республики вокруг нового президента. Всем было ясно, что он не сомневался в победе, так как рейтинг Бориса Николаевича был тогда гораздо выше, чем у любого другого политика нашей страны.

Дьявол в деталях

Не хочу обвинять народных депутатов СССР в том, что они совершили свой «дворцовый переворот», однако порой кажется, что так оно и есть. Судите сами: упомянутый президентский закон от 5 сентября был поставлен выше действовавшей Конституции СССР. Закон в нарушение ст. 108 Конституции СССР вводил в качестве высшего органа исполнительной власти новый, неконституционный орган – Государственный Совет СССР.

Еще в те дни многие юристы указывали на сомнительный правовой статус как самого Закона «Об органах государственной власти и управлении СССР в переходный период», так и образованных в соответствии с ним органов власти. Но политики не хотели слышать возражения. Они гнули свою линию, особенно старались те, кто рассчитывал занять «теплые места» во вновь созданных структурах. Попытки оспорить нормативные акты, противоречившие Конституции СССР, успехом не увенчались. Конституционного Суда в СССР не было, а Комитет конституционного надзора так и остался ширмой, он имел право проверять на соответствие Конституции и действовавшие акты, и даже законопроекты, но его заключение, в отличие от судебного решения, мог отклонить Съезд народных депутатов (а с 5 сентября – Верховный Совет).

Если в дни августовского кризиса члены Комитета еще пытались обратиться в Верховный Совет СССР с запросом, имеются ли достаточные и надлежащим образом подтвержденные данные о неспособности Михаила Горбачёва исполнять обязанности Президента СССР, то в период «государственного самораспада» они ни разу не подали голоса. Попытки журналистов получить комментарии от руководителей Комитета оказались тщетными. Лишь 11 декабря, уже после подписания Беловежских соглашений 1991 г. (о них мы упомянем далее), Комитет конституционного надзора СССР выступил с заявлением, осуждавшим подписание Соглашения о создании СНГ. В заявлении говорилось, что одни республики не вправе решать вопросы, касающиеся прав и интересов других республик, а органы власти СССР могут прекратить свое существование только «после решения в конституционном порядке вопроса о судьбе СССР». Однако это запоздалое заявление уже не могло переломить ситуацию – процесс дезинтеграции Советского Союза зашел слишком далеко.

6 сентября 1991 г. в противоречии с действовавшими Конституцией СССР и Законом о выходе союзных республик из Союза Госсовет признал независимость прибалтийских республик.

Мог ли что-то противопоставить этому сам Горбачёв? Честно признаюсь, не вижу такой возможности. Как мне кажется, после путча в нем что-то надломилось. Последний Президент СССР, считавшийся на Западе великим политическим деятелем, даже не попытался получить поддержку из-за рубежа, а просто безвольно отпустил руль, словно водитель, заехавший в тупик и не понимающий, как оттуда выбраться.

Известный политолог Глеб Павловский так оценил этот период: «Сентябрь 1991 года – многоактный зевок Горбачева, упустившего шанс выйти на центральное поле, покинутое Ельциным. Почти невероятно, но после августа новое правительство СССР так и не было создано. Никто не помешал бы Горбачеву его создать или реорганизовать прежний кабинет министров – простейший из способов сыграть на опережение и навязать Ельцину союз».

«Сегодня многие просто не понимают, что и после Беловежских соглашений Горбачев оставался президентом. Президенту СССР подчинялись все союзные силовые структуры и спецслужбы. Он единолично решал вопросы применения силы. И это было не формальным правом, а властной реальностью. Ни один проельцинский силовик не хотел рисковать карьерой, применив силу в отсутствие союзного приказа. При попытке России ввести режим чрезвычайного положения в Грозном (7–10 ноября) Вооруженные силы России, несмотря на лояльность Ельцину, отказались действовать без приказа Верховного главнокомандующего СССР. А приказа Горбачев не дал. Итак, нельзя сказать, что Горбачев не знал о своей реальной силе. Он просто ею не воспользовался», – считает Глеб Павловский.

То, что произошло тогда в Чеченской Республике, многие до сих пор расценивают как катастрофический провал московских политиков. 27 октября 1991 г. в результате выборов генерал-майор запаса Джохар Дудаев стал первым президентом Чеченской Республики. Первым же своим декретом он объявил независимость самопровозглашенной Чеченской Республики Ичкерия (ЧРИ) от РСФСР и СССР. Борис Ельцин издал указ о введении в Чечено-Ингушетии чрезвычайного положения, но оно так и не было реализовано, в ответ на решение Ельцина Дудаев ввел на подвластной ему территории военное положение. После этого ситуация в Чечне окончательно вышла из-под контроля Москвы, а уже 14 ноября 1991 г. в Грозном прошел митинг в честь вывода советских войск из Чечни. Позже российским властям пришлось расхлебывать эту кашу в совсем другом масштабе, две чеченские войны – тому свидетельство. О них написано слишком много, но их первопричиной, конечно, стало бездействие Горбачёва.

Остатки былой роскоши

После путча мне пришлось совмещать должность редактора отдела политики газеты «Куранты» с обязанностями парламентского корреспондента. В российском парламенте у нас были опытные обозреватели, отслеживавшие каждое событие, а вот в Верховном Совете СССР, где были образованы две новые палаты (со старыми названиями), от деятельности которых, как тогда представлялось, будет зависеть очень многое, корреспондента у нас не было. А всех очень интересовало прежде всего то, как будет реформироваться союзная власть, пережившая «августовский инсульт», но пытающаяся подняться и вернуть себе если не бразды правления, то хотя бы некоторые властные и контрольные полномочия. Однако остановить уже начавшийся коллапс депутаты не смогли.

Они по-прежнему заседали в Кремле в шикарном зале с мраморными стенами, куда от редакции было 10 минут ходьбы, но манера их поведения почему-то изменилась, причем весьма заметно. Еще не было видно обреченности на их лицах, но создавалось впечатление, что члены Верховного Совета утратили самостоятельность и каждое свое действие совершали с оглядкой на то, что будет говорить княгиня Марья Алексеевна. То есть как расценят принимаемые ими решения в руководстве той республики, которую они представляют.

А когда в буфете Верховного Совета столовое серебро (из мельхиора) неожиданно заменили алюминиевыми ножами и вилками, журналисты ехидно заметили, что в здании «запахло покойником».

В соответствии с Законом СССР «Об органах государственной власти и управлении СССР в переходный период» двухпалатный Верховный Совет получил полномочия Съезда народных депутатов, то есть стал высшим органом власти, возвышавшимся даже над Президентом СССР. Однако, как говорится, гора родила мышь.

Верхняя палата – Совет Республик, который в переходный период был уполномочен принимать решения об организации и порядке деятельности союзных органов, ратифицировать и денонсировать международные договоры Союза ССР, к великому сожалению, ничем действительно полезным для страны так и не занялся. Зато одним из самых известных решений этого органа власти стало принятие Закона СССР от 3 декабря 1991 г. № 124-Н «О реорганизации органов государственной безопасности». Этот закон упразднил КГБ СССР, центральное здание которого не было захвачено «демократическими активистами», как это случилось с комплексом зданий на Старой площади, принадлежавшим ЦК КПСС. До сих пор идут споры, что бы случилось, если бы толпа ворвалась в здание на Лубянке, разогнала чекистов и преподнесла все документы и архивы Ельцину «на блюдечке с голубой каемкой». Но история, как известно, не знает сослагательного наклонения.

Нижняя палата – Совет Союза, который стал формироваться не Съездом народных депутатов СССР, как этого требовала ст. 111 Конституции СССР, а депутациями союзных республик из числа народных депутатов СССР по существовавшим квотам и по согласованию с высшими органами власти союзных республик, должен был рассматривать вопросы обеспечения прав и свобод граждан СССР. Законы, принятые Советом Союза, вступали в силу после их одобрения Советом Республик.

На формирование составов палат ушло чуть больше месяца. 18 октября 1991 г. Верховный Совет РСФСР принял постановление о согласии с составом депутатской группы РСФСР в Совете Союза и Совете Республик Верховного Совета СССР (спустя 2 месяца в связи с ратификацией Соглашения о создании СНГ российский парламент отменит свое решение, но этого еще никто не знает).

Конец империи

Лебединая песня союзного парламента

С воссозданием союзного парламента в стране опять начала просматриваться угроза двоевластия. Противоречия между Горбачёвым и Ельциным влияли на действия исполнительной власти. А тут еще подлили масла в огонь народные депутаты СССР и РСФСР, которые публично высказывались друг о друге, причем высказывались весьма нелицеприятно.

18 октября в интервью «Курантам» народный депутат сразу двух парламентов (союзного и российского) академик Юрий Афанасьев заявил, что «представительная власть препятствует реформам».

«Действительность или реальность ушла далеко вперед, и ножницы между представительной властью и реальностью становятся с каждым днем все более очевидными. Очень часто органы представительной власти не способствуют, а, наоборот, препятствуют осуществлению совершенно необходимых мер», – говорил в беседе со мной ректор Российского государственного гуманитарного университета, ставший известным на всю страну после того, как он назвал львиную долю народных депутатов СССР «агрессивно-послушным большинством».

По словам Афанасьева, проблема состояла еще и в том, что и в российском руководстве существовало много противоречий. Президент находился в глубочайшем противоречии с парламентом, Государственный Совет – с правительством, с исполнительной властью. Да еще аппарат президента вел свою очень мощную игру. При этом все названные органы власти находились в отрыве от демократических сил, на которые могли бы опереться, но не находили с ними общего языка. «Налицо не просто кризис, а глубокий кризис властных структур», – констатировал мой собеседник.

Этот кризис так и не был преодолен и привел в итоге к вооруженному противостоянию президента России с частью депутатского корпуса в ноябре 1993 г. Впрочем, это уже совсем другая история, о которой мы еще расскажем.

Десять негритят

21 октября 1991 г. новый состав нижней палаты союзного парламента приступил к своим обязанностям, председателем был избран член утвержденной Верховным Советом РСФСР депутатской группы Константин Лубенченко. Интересно, что он не был делегирован в новый состав Совета Союза в соответствии с Законом СССР от 5 сентября 1991 года № 2392-1. Председателем Совета Республик был избран советский и казахский писатель, известный публицист Ануарбек Алимжанов.

Но вначале было проведено первое совместное заседание палат, которое продолжалось всего 36 минут. Как заявил выступивший на заседании Михаил Горбачёв, ни одна республика не должна считать, что ее насильственно удерживают в составе Союза, но все они должны знать о последствиях, неминуемых при выходе из СССР. Президент призвал предотвратить развал финансовой системы страны и сделать решительный прорыв к осуществлению рыночных преобразований, о которых раньше многие народные депутаты СССР и слышать не желали.

Хочу на минуту отвлечься и вспомнить, что как раз в те дни были обнародованы данные опроса, в ходе которого москвичам задали вопрос: нужно ли требовать от республик, выходящих из состава СССР, возвращения территорий, ранее принадлежавших России? Неудивительно, что 41% респондентов ответили «да, нужно», 38% – «не нужно», а многие (21%) не смогли однозначно ответить на вопрос, полагая, что он чреват межнациональными конфликтами.

В конце октября произошли события, которые стали крайне важными для будущего России, причем их важность была бы значима даже в случае, если бы Союз ССР удалось сохранить в

На Съезде народных депутатов РСФСР были приведены к присяге судьи Конституционного Суда, которые поклялись «честно и добросовестно исполнять свои обязанности, защищать конституционный строй и верховенство Основного Закона РСФСР». В тот же день Съезд рассмотрел вопрос о создании конституционной комиссии для работы над проектом новой Конституции, которая закрепит, в частности, право купли-продажи земельных участков.

В ноябре союзный парламент начал принимать важные финансовые решения, не соглашаясь с передачей функций союзного бюджета республикам, которые тем самым лишились возможности финансировать бывшие союзные объекты. Также встал вопрос о том, из каких средств будет осуществляться социальная защита населения. И сразу стало ясно, что суверенитет с пустыми карманами – это фикция. Россия в ответ предупредила, что не намерена соглашаться с выделением Минфину СССР кредитов на четвертый квартал, а это, по сути, означало, что старый финансовый механизм распределения, рычаги которого находились в руках союзных министров, застопорился окончательно. Это был крайне важный элемент «парада суверенитетов», причем не политический, а экономический. Но, как мы видим сейчас, именно экономика определяет наше настоящее и будущее.

Уже 1 декабря при словах «обновленный Союз» мы начали вспоминать знаменитый роман Агаты Кристы «Десять негритят»[1] с его зловещей считалочкой, где число персонажей постоянно сокращалось. «Негритятами» были союзные республики, которые так хотели выйти в «свободное плавание», что забыли не только о мартовском волеизъявлении своих граждан, но и о единстве экономической системы Советского Союза.

1 декабря на Украине состоялся новый референдум о независимости (90,32% принявших участие в голосовании высказались «за», хотя еще в марте те же самые избиратели с огромным перевесом поддержали на референдуме сохранение СССР). 3 декабря президент РСФСР Борис Ельцин заявил о признании этого решения. Общее число республик, готовых к интеграции, сократилось еще на одну единицу. После этого ни одного депутата от Украины в Верховном Совете СССР уже, конечно, не было.

8 декабря 1991 г. президенты трех союзных республик собрались в Беловежской пуще, где приняли решение о фактической ликвидации СССР и подписали Соглашение о создании Союза Суверенных Государств.

Через три дня после этого, 11 декабря, Верховный Совет Белоруссии отозвал членов Верховного Совета СССР от Белорусской ССР, в результате чего Совет Союза лишился кворума, что было констатировано его председателем Константином Лубенченко на заседании 17 декабря. На этом работа палаты была фактически прекращена. В новом Содружестве места ей не нашлось.

Назначенный в те дни вице-премьером правительства РСФСР Сергей Шахрай тогда сказал автору этих строк: «Мы надеемся, что депутаты от России сами поймут, что не может быть двойного парламента». А Государственный секретарь РСФСР Геннадий Бурбулис гарантировал желающим депутатам союзного парламента от России работу в структурах правительства. Говоря о будущем Горбачёва, Бурбулис заявил: «Пост верховного главнокомандующего ему гарантирован, все двери перед ним открыты, слово за ним».

18 октября 1991 г. Михаил Горбачёв и руководители восьми союзных республик (без Украины, Молдавии, Грузии и Азербайджана) подписали Договор об экономическом сообществе. В документе признавалось, что «независимые государства» являются «бывшими субъектами СССР»; предполагались раздел общесоюзного золотого запаса, Алмазного и валютного фондов, сохранение рубля в качестве общей валюты при возможности введения национальных валют, ликвидация Госбанка СССР и других ключевых ведомств.

Вскоре после этого последний союзный парламент спел свою лебединую песню.

Еще 18 декабря Совет Республик заявил, что считает Соглашение о создании СНГ реальной гарантией выхода из острейшего политического и экономического кризиса, а также объявил о недопустимости антиконституционных действий по отношению к Верховному Совету СССР и президенту СССР. Но уже 24 декабря председатель Совета Республик Ануарбек Алимжанов на заседании палаты выступил с заявлением о необходимости принятия решения о правовом порядке прекращения союзной государственности в связи с созданием СНГ. Депутаты приступили к обсуждению соответствующих актов.

26 декабря Совет Республик принял декларацию № 142-Н о прекращении существования СССР в связи с образованием СНГ, а также документы об освобождении от должностей судей Верховного Суда и Высшего Арбитражного Суда, распустил коллегию Прокуратуры СССР. Совет Союза Верховного Совета СССР в отсутствие кворума в решении этого вопроса не участвовал. Но часть членов палаты приняли заявление, в котором объявили, что считают решения о ликвидации общегосударственных органов власти и управления незаконными и не отвечающими сложившейся ситуации и в случае дальнейшего осложнения обстановки в стране оставляют за собой право созыва в будущем Съезда народных депутатов СССР. Тем не менее в тот же день Константин Лубенченко издал распоряжение № 141-Н, в котором говорилось об освобождении народных депутатов СССР от выполнения служебных обязанностей на постоянной основе в Совете Союза Верховного Совета СССР и органах палаты со 2 января 1992 года.

С Константином Лубенченко мне пришлось встречаться и в бытность его председателем Совета Союза, и потом, когда он стал советником председателя Конституционного Суда РФ. Он был уже достаточно искушенным политиком, когда его избрали спикером «умирающего Совета», и не мог не понимать, что союзный парламент в этот момент уже не был нужен ни республикам, ни даже Горбачёву. Он существовал в политическом вакууме, где не распространяются ни свет, ни звук, ни нормативные акты. Гарантировать целостность территории бывшего Союза он не мог, но он был нужен хотя бы для того, чтобы юридически констатировать смерть СССР.

В своем заявлении в связи с Беловежскими соглашениями Константин Лубенченко писал, что заседание Верховного Совета СССР 12 декабря, вполне возможно, «будет последним в жизни этого органа. Но прекращение его деятельности означает не только объявленное, но и реальное прекращение нашего государства». И далее: «На мой взгляд, принятое соглашение носит сугубо политический, полностью антиправовой характер. Им, собственно говоря, перечеркнуты правовые принципы современного цивилизованного государства, предполагающие, что органы исполнительной власти способны действовать в рамках установленной им компетенции, но никоим образом не устанавливать собственного правопорядка. <…> Заключение такого соглашения должно быть ратифицировано опять‐таки представительными органами власти и без их ратификации недействительно. <…> Союз ССР образован не только этими республиками, и в состав его входили не только данные республики, следовательно, руководители этих республик не имеют никакого права своим односторонним решением, даже на основе трехстороннего соглашения, отменять Союз ССР. Следовательно, перед нами не что иное, как грубейшее нарушение права. И не просто конституционного порядка, но самих принципов права». Многие из выводов, сделанных в этом заявлении и касающихся будущего союзных республик, оказались пророческими и впоследствии полностью подтвердились.

Лубенченко как очень квалифицированный юрист обеспечил правовую безупречность последних актов Совета Союза, и уже совсем недавно, когда мы встретились на заседании Московского клуба юристов, я узнал, что с 2002 года он является адвокатом Московской областной коллегии адвокатов.

27 декабря 1991 года Постановлением Верховного Совета РСФСР была прекращена со 2 января 1992 года деятельность народных депутатов СССР на территории Российской Федерации и отменены нормативные акты бывшего СССР, регламентировавшие их деятельность. Аналогичные акты приняли и высшие органы государственной власти других республик.

Причина полураспада

Как же случилось, что Советский Союз распался так быстро и, как тогда казалось, безболезненно? Неужели он не устоял перед волей всего трех человек, собравшихся в Беловежской пуще и решивших, что они вправе денонсировать Союзный договор, ставший основой существования СССР?

Нет, конечно. Всё совсем не так просто. Советский Союз уже несколько десятков лет был конституционным, а вовсе не договорным государством. С правовой точки зрения СССР был асимметричной федерацией (его субъекты имели различный статус) с элементами конфедерации. При этом союзные республики находились в неравноправном положении. В частности, у РСФСР не было собственной компартии, академии наук, республика также являлась для остальных членов Союза основным донором финансовых, материальных и людских ресурсов. Однако держава, стоявшая вовсе не на трех китах (конституция, экономическое благосостояние, народное единство), а опиравшаяся лишь на ядерную мощь и партийную дисциплину, не смогла выдержать малейших колебаний политической системы и начала разрушаться, как только из-под нее выбили опору в лице КПСС.

Вот что пишет об этом известный юрист Сергей Шахрай, занимавший в 1991 году пост председателя Комитета Верховного Совета РСФСР по законодательству и назначенный 12 декабря 1991 года заместителем Председателя Правительства России:

«Была констатирована смерть СССР и выписано соответствующее свидетельство об этом. Это как врач, который ехал по вызову, а пока он ехал, больной умер. В такой ситуации обвинять врача в смерти – просто нонсенс. Но справка о смерти нужна, без нее нельзя похоронить, нельзя вступить в наследство.

Поэтому те государства, которые в 1922 году учредили СССР (а это момент принципиальный и политически, и юридически), зафиксировали тот факт, что Союза больше не существует. Но эта констатация содержится только в первой строке преамбулы большого документа, который, кстати, называется не “Соглашение о распаде”, а “Соглашение о создании СНГ”.

Так что в Вискулях[2] юридически и фактически был остановлен распад СССР и создана база, ядро для новой интеграции. А 21 декабря в Алма-Ате к этому ядру присоединились другие бывшие союзные республики.

Когда Горбачев узнал о подписании Соглашения о Содружестве, он первым делом позвонил министру обороны СССР маршалу Шапошникову, потом обзвонил всех командующих военными округами, просил поддержки. Нельзя сказать, что он открыто настаивал на применении силы. Михаил Сергеевич, как всегда, говорил неконкретно, мол, мужики, давайте что-то делать, страна разваливается. Но военные ему в поддержке отказали».

21 декабря над Кремлем всё еще развевался советский флаг. Однако в тот же день в Алма-Ате (Казахстан) 11 руководителей бывших союзных республик подписали Декларацию о целях и принципах СНГ, его основах. Декларация подтвердила Беловежское соглашение, указав, что с образованием СНГ СССР прекращает свое существование.

Ходят слухи, что Горбачёв даже предложил Ельцину стать вице-президентом, а через год – президентом СССР. Это была последняя попытка сохранить Советский Союз. Но Ельцин отказался. Впрочем, это лишь слухи.

25 декабря 1991 г. Михаил Горбачёв сделал заявление о своей отставке. В 19:00 по московскому времени он выступил в прямом эфире Центрального телевидения и объявил о прекращении своей деятельности на посту президента СССР. В тот же день с флагштока Московского Кремля был спущен государственный флаг СССР и поднят государственный флаг Российской Федерации.

На следующий день, когда Совет Республик Верховного Совета СССР принял декларацию, в которой говорилось, что в связи «с созданием Содружества Независимых Государств Союз ССР как государство и субъект международного права прекращает свое существование», закончилась политическая история СССР.

---

[1] В 2020 году для соблюдения политкорректности правообладатель, правнук писательницы Джеймс Причард, изменил название французского издания романа на «Их было десять», а негритят заменили фигурками из атрибутики культа вуду.

[2] Віскулі (белор.) — охотничья правительственная дача (усадьба) в центре белорусской части Беловежской пущи. В 1950-е годы здесь был построен комплекс зданий, служивший охотничьей резиденцией для руководителей бывшего СССР. В 1991 году тут были подписаны Беловежские соглашения о прекращении существования СССР и об образовании СНГ.

Рождение конституционной юстиции

Чтобы заменить ККН на КС пришлось изменить Конституцию

Пока от Советского Союза продолжали «отваливаться» большие фрагменты в лице союзных республик, заявивших о своем суверенитете, руководство России продолжало государственное, в прямом смысле этого слова, строительство. Совершенствовались структуры органов власти, механизмы управления, проводились серьезные кадровые перестановки. Очень много было сделано для укрепления судебной власти, которая постепенно выводилась из привычной для КПСС системы «телефонного права». Октябрь 1991 г. запомнился началом работы нового властного института, который на уровне Союза СССР так и не был создан, – Конституционного Суда Российской Федерации.

Советский недосуд

В СССР ожесточенные споры между сторонниками различных вариантов будущего закона начались еще в 1989 г., сразу после I Съезда народных депутатов, и продолжались довольно долго: одни предлагали сохранить Комитет конституционного надзора, другие выступали за создание нового органа – Конституционного Суда СССР, третьи считали необходимым передать функции конституционного контроля Верховному Суду СССР.

В итоге на II Съезде народных депутатов СССР осенью 1989 г. образованный по инициативе М.С. Горбачёва в рамках программы реорганизации системы органов государственной власти СССР и союзных республик Комитет конституционного надзора (ККН) СССР был избран во главе с председателем Сергеем Сергеевичем Алексеевым. Остальных членов ККН Съезд поручил избрать Верховному Совету. Тогда же были приняты законодательные акты, изменившие систему правовой охраны Конституции СССР.

Согласно союзному законодательству Комитет имел право проверять на предмет соответствия Конституции СССР проекты союзных законов и уже действующие акты, принятые Съездом народных депутатов СССР, Верховным Советом СССР и его палатами, акты Генерального прокурора СССР, Главного государственного арбитра СССР, нормативные акты других государственных органов и общественных организаций.

Комитет мог рассматривать разногласия между Союзом ССР и союзными республиками, а также между самими республиками и другими национально-территориальными образованиями.

Комитет имел право надзора за законодательной инициативой, а также особые права в процессе смещения с должности Президента СССР в случае нарушения им Конституции и законов СССР.

Во всех случаях Комитет не принимал каких-то окончательных и обязательных для исполнения решений, а лишь направлял свои заключения органу, издавшему акт, органу, ставшему инициатором рассмотрения вопроса, и Президиуму Верховного Совета СССР.

Заключение о несоответствии Конституции всего акта или его частей приостанавливало действие этого акта или его отдельных частей до устранения несоответствия. Орган, издавший акт, должен был устранить отмеченное несоответствие в течение трех месяцев. Если срок истек, а несоответствие не устранено, Комитет мог войти на Съезд народных депутатов, в Верховный Совет или в Совет Министров с представлением об отмене не соответствующего Конституции акта или его отдельных положений.

Отклонить заключение ККН могли лишь 2/3 народных депутатов СССР. Если предложение об отмене заключения не получало на Съезде необходимого числа голосов народных депутатов, то не соответствующий Конституции акт или его отдельные положения утрачивали силу.

Граждане СССР, обнаружившие несоответствие Конституции СССР того или иного акта, могли обращаться не непосредственно в Комитет, а лишь в тот орган, который вправе инициировать рассмотрение данного вопроса в ККН.

За время свой деятельности Комитет принял более 40 актов: заключения, постановления, решения и заявления. Среди них были такие поистине смелые и по сей день актуальные решения, как признание неконституционности разрешительного порядка прописки и порядка применения неопубликованных нормативных актов.

Чаще всего Комитет принимал заключения, являвшиеся итоговым документом, связанным с рассмотрением вопроса о соответствии Конституции, законам СССР, международным актам и обязательствам Советского Союза иных правовых актов.

В 18 случаях ККН СССР констатировал несоответствие рассмотренных актов Конституции, международным актам и международным обязательствам СССР, в 12 случаях признал не соответствующие Конституции акты утратившими силу (все они касались прав и свобод граждан). В двух своих заключениях Комитет приостанавливал действие актов, в четырех – указал на необходимость устранения выявленных несоответствий в ходе подготовки нового законодательства, в двух – обязал прокурорские органы принести протесты на правовые акты и еще в одном – освободить в предусмотренном законом порядке граждан, направленных на принудительное лечение, по основаниям, не связанным с нарушением общественного порядка или прав других лиц[1].

Комитет конституционного надзора СССР прекратил свое существование в декабре 1991 г. по собственной инициативе в связи с распадом Советского Союза. На базе ККН СССР был создан Исследовательский центр частного права при Президенте России, который возглавил бывший председатель ККН С.С. Алексеев.

Многие эксперты до сих пор уверены, что создание ККН было если не ошибкой, то очередным нерешительным детищем перестройки. Поэтому у не имевшего властных полномочий Комитета просто не было реальной возможности остановить процессы дезинтеграции страны путем признания неконституционными тех актов о суверенитете, которые принимались властями союзных республик. А решиться на создание полноценного Конституционного Суда «наш рулевой» в лице ЦК КПСС так и не смог, ведь подобный орган мог серьезно ослабить руководящую роль правящей партии.

Вишенка на торте судебной власти

В Советской России, которая нередко повторяла решения, принятые на союзном уровне, сначала также был создан Комитет конституционного надзора. 27 октября 1989 г. Верховный Совет РСФСР XI созыва принял поправки к Конституции РСФСР, утвердившие новую систему органов государственной власти республики в продолжение горбачевской реформы. Статья 119 новой редакции Конституции определяла состав, функции и полномочия ККН РСФСР.

Функции ККН – давать (по собственной инициативе, по поручению Съезда народных депутатов РСФСР или по предложению других органов власти) заключения о соответствии законов, законопроектов и «актов других государственных органов и общественных организаций» Конституции и законам РСФСР. При выявлении противоречия акта или его отдельных положений Конституции РСФСР или законам РСФСР исполнение этого акта или его отдельных положений приостанавливается. ККН направляет свое заключение органу, принявшему акт, для его отмены или изменения, а также может входить на Съезд народных депутатов, в Верховный Совет и Совет Министров РСФСР с представлением об отмене противоречащих Конституции или законам актов подотчетных им органов или должностных лиц.

В ст. 104 к вопросам исключительного ведения Съезда народных депутатов отнесено избрание ККН, а в ст. 115 к полномочиям Председателя Верховного Совета отнесено представление Съезду народных депутатов предложений о персональном составе ККН. В ст. 110 ККН перечислен среди субъектов права законодательной инициативы.

Однако I Съезд народных депутатов РСФСР, проходивший в мае–июне 1990 г., не включил в свою повестку дня вопрос о формировании ККН РСФСР. Более того, избранный на Съезде Председателем Верховного Совета РСФСР Борис Николаевич Ельцин заявил, что выступает за формирование не Комитета конституционного надзора, а Конституционного Суда, для чего следует внести поправки в Конституцию.

В тот период в России проходило большое количество научных конференций и круглых столов, на которых обсуждались перспективы создания полноценного органа конституционного контроля. В них участвовали политики, ученые, депутаты разных уровней, практикующие юристы и экономисты, политологи и даже журналисты. Создавалось впечатление, что проблема появления конституционного суда не беспокоила только самых ленивых и равнодушных.

Помню, как в подмосковном пансионате «Жаворонки» по инициативе помощников Бориса Ельцина состоялся многодневный «мозговой штурм», в котором свое отношение к перспективам создания конституционного суда высказывали журналисты, писавшие на политические и правовые темы.

Большинство из нас выступили за создание такого органа конституционного надзора, который мог бы «укоротить руки» не только нерадивым министрам и законодателям, но даже «самому президенту»!

К нашему мнению в верхах тогда прислушивались – как я думаю, потому, что формирование позитивного общественного мнения было необходимо для поддержки ельцинского предложения, к которому значительная часть народных депутатов РСФСР, имевших право изменять Конституцию, сначала отнеслись с изрядной долей скептицизма.

И это неудивительно. Если прежде полновластный конституционный суд воспринимался в качестве конкурента верхушкой Компартии, то теперь его стали побаиваться депутаты, которые согласно Конституции обладали всей полнотой власти в стране. А делиться властью, как известно, никто не хочет.

Тем не менее и под давлением председателя, и при поддержке прессы, и с учетом общественного мнения решение о внесении изменений в Основной закон было принято квалифицированным большинством депутатского корпуса. Поправки в Конституцию были внесены на II Съезде народных депутатов РСФСР 15 декабря 1990 г.

13 апостолов конституционного контроля

Съезд заменил подробную статью Конституции о ККН РСФСР короткой статьей о Конституционном Суде РСФСР, в которой установлено, что Конституционный Суд избирается Съездом народных депутатов РСФСР, а порядок его избрания и деятельности определяется Законом РСФСР о Конституционном Суде РСФСР, утверждаемым Съездом народных депутатов РСФСР. Одновременно в ст. 104 и 115 избрание ККН РСФСР заменено избранием Конституционного Суда РСФСР.

Верховный Совет РСФСР принял 6 мая 1991 г. проект Закона РСФСР «О Конституционном Суде РСФСР» и внес его на утверждение Съезда народных депутатов.

IV Съезд народных депутатов РСФСР 24 мая 1991 г. принял ряд поправок к Конституции, связанных с учреждением поста Президента РСФСР. В ст. 121-10 говорилось, что Президент может быть отрешен от должности Съездом народных депутатов «на основании заключения Конституционного Суда РСФСР». В дополнение к ст. 119 в Конституции появилось более подробное описание функций КС в главе «Судебная система РСФСР». В ст. 165 записали, что Конституционный Суд РСФСР является высшим судебным органом конституционного контроля в РСФСР, осуществляющим судебную власть в форме конституционного судопроизводства, и состоит из 15 судей.

Утверждение закона о Конституционном Суде и избрание судей КС, включенные в повестку дня IV Съезда, не состоялись: 25 мая 1991 г. Съезд постановил, что закон должен быть доработан Верховным Советом и внесен на рассмотрение V Съезда. И потому только 12 июля 1991 г. V Съезд народных депутатов утвердил Закон «О Конституционном Суде РСФСР», принятый Верховным Советом 28 июня 1991 г. в новой редакции.

29–30 октября 1991 г. V Съезд народных депутатов РСФСР на втором, осеннем этапе своей работы избрал 13 (из 15 по штату) судей Конституционного Суда. Выборы проходили непросто. В первом туре голосования абсолютное большинство голосов депутатов получили лишь 10 из 23 кандидатов. Среди тех, кто не прошел, были будущие судьи КС Анатолий Кононов и Виктор Лучин. Впрочем, Лучин был избран судьей во втором туре, а Кононов и ныне действующий судья КС Гадис Гаджиев – в третьем (на тот момент он был самым молодым судьей КС).

Так и не попали в состав КС такие известные юристы, как замминистра печати и массовой информации, профессор права Михаил Федотов, будущий генпрокурор России Алексей Казанник, уступивший Ельцину место в Верховном Совете, судьи Верховного Суда Виктор Жуйков и Владимир Демидов.

30 октября Съезд принял итоговое постановление об избрании Конституционного Суда в составе 13 судей, и в тот же день КС приступил к работе.

Первые шаги и слова

Конституционному Суду были выделены помещения в Белом доме, где одновременно размещались Верховный Совет и Совет Министров России. 14 декабря 1991 г. Президент России Борис Ельцин предоставил Конституционному Суду здание по адресу: Москва, ул. Куйбышева (ныне ул. Ильинка), дом 21.

Это здание – одно из комплекса зданий бывшего Северного страхового общества, построенных в 1909–1911 гг. по проекту И.И. Рерберга, М.М. Перетятковича, К. Олтаржевского. Во времена Советского Союза в этом здании находилась Контрольная палата СССР. А после переезда Конституционного Суда в Санкт-Петербург здание было передано Министерству труда и социальной защиты РФ. При этом в нем по сей день сохранилось Московское представительство КС РФ.

30 октября – 1 ноября 1991 г. Конституционный Суд провел организационное заседание, на котором председателем Конституционного Суда был избран Валерий Зорькин, заместителем председателя – Николай Витрук, секретарем Конституционного Суда – Юрий Рудкин.

14 января 1992 г. КС провел свое первое публичное заседание и первым же решением признал не соответствующим Конституции указ Президента России о создании Министерства безопасности и внутренних дел. Суд указал на то, что Президент, подписав этот Указ, превысил свои полномочия. Также в постановлении Конституционного Суда говорилось о том, что деятельность правоохранительных органов связана с реальными ограничениями прав и свобод граждан, в том числе права на неприкосновенность личности, личной жизни, жилища, тайны переписки, телефонных переговоров. Разделение и взаимное сдерживание служб государственной безопасности и внутренних дел призваны обеспечить демократический строй и являются одними из гарантий против узурпации власти.

Нам всем, кто присутствовал на этом заседании, хорошо запомнились не только сводчатые, мрачноватые, но очень торжественные помещения нового Высокого Суда, но и та замечательная атмосфера открытости и законности, которая царствовала в КС в первые годы его деятельности. Это был первый в России суд, где журналисты могли получить практически все необходимые им материалы до начала заседания, а после выслушать комментарий судьи-докладчика, который старался в доступной для всех форме изложить суть постановления КС. Ну а если и после этого кому-то не всё было ясно, то разъяснение можно было получить у коллеги-журналиста Анны Малышевой, которая прекрасно справлялась с обязанностями пресс-секретаря КС с первого дня его работы и до самого переезда Суда в Санкт-Петербург.

***

Одно из первых интервью в должности председателя Конституционного Суда Валерий Зорькин дал автору этих строк, в то время – корреспонденту газеты «Куранты».

Отвечая на вопрос, могут ли для исполнения решений Конституционного Суда и торжества законности использоваться силовые методы, Валерий Зорькин сказал: «Если государство разваливается, но хочет сохранить себя и стать правовым, защитить права человека на своей территории, то оно имеет и моральные, и юридические основания для того, чтобы защитить и своё право на существование. Любое государство строится не только на основе права. Но и на основе силы, соединенной с правом. И действия государства должны быть адекватны сложившейся ситуации. Всякое иное поведение превращает его из правового государства в страну, где торжествует анархический разброд и правят шайки разбойников, конкурирующих между собой в борьбе за власть. Компетентные органы должны восприниматься не как средство подавления народа, а как сила, защищающая граждан от правового беспредела». И далее: «Пропорции между силой и правом могут быть различными в зависимости от тенденций общественного развития. Для защиты прав человека и гражданина государство должно использовать все имеющиеся у него в распоряжении средства. Конечно, необходима политическая мудрость, чтобы не переборщить с силовыми методами и не уподобиться герою известной притчи, который в заботе о своем хозяине убивает не только муху на его лице, но и самого хозяина».

Уже тогда, в апреле 1992 г., Валерий Зорькин отмечал, что «у нас есть президент, но нет правовой президентской республики с разделением властей, с повседневным контролем парламента за соблюдением законодательства, но одновременно с мощными рычагами исполнительной власти. Я глубоко убеждён, что если у нас сейчас не будет своего российского Рузвельта или Аденауэра, то мы не сможем выбраться из кризиса. Поэтому склоняюсь к варианту президентской республики, хотя, подчеркиваю, и президент, и мэры должны быть поставлены под контроль Закона».

---

[1] В статье используются фрагменты из книги «Конституционный Суд: Справочник / Сост. М.С. Балутенко, Г.В. Белонучкин, К.А. Катанян; под общ. ред. К.А. Катаняна. М.: Панорама, 1996.

«Дело КПСС» в Конституционном Суде – начало

Оставшись без руля, «наш рулевой» инициировал громкое дело

После первого в истории Конституционного Суда дела, по итогам рассмотрения которого был признан не соответствующим Конституции Указ Президента России Бориса Ельцина о создании Министерства безопасности и внутренних дел, все с нескрываемым волнением ждали реакции главы государства. Мы прекрасно помнили, что именно Борис Ельцин был одним из инициаторов создания КС, но именно против его решения об объединении двух силовых ведомств и выступили судьи на своем первом заседании.

В то время заседания КС продолжались, как правило, один рабочий день. Судьи уходили в совещательную комнату сразу после окончания слушаний и уже через час-два оглашали свое решение. Для журналистов-газетчиков это было весьма удобно. За время совещания можно было спокойно подготовить текст новостной заметки, а после оглашения постановления внести точечную правку в заголовок и последнюю фразу, закончив статью словами «Суд признал оспоренный закон соответствующим (или не соответствующим) Конституции».

На первом заседании КС выступления сторон и экспертов были довольно спокойными, но по характеру вопросов, задаваемых судьями, сложилось устойчивое мнение, что созданный Ельциным «всесильный монстр» не должен получить властные полномочия.

Так и случилось. Однако, зная неуступчивый характер Президента России, во многих публикациях журналисты выражали сомнение, что решение КС будет беспрекословно выполнено. Тем не менее конфликта не случилось: Борис Ельцин незамедлительно отменил свой Указ и до сегодняшнего дня попыток объединить МВД и Службу госбезопасности, как бы она ни называлась (КГБ, ФСК, ФСБ), больше не предпринималось.

Конфликт произошел позже, причем между двумя другими ветвями власти, но жертвой этого конфликта в немалой степени стал и сам КС. Впрочем, это совсем другая история, о ней мы расскажем позже.

Рыцари без страха и упрека

А пока «новорожденный», которого с первого дня начали называть в обиходе «Высоким Судом», не только получил высочайший рейтинг в экспертном сообществе, но и удостоился уважения со стороны простых граждан, поверивших, что в России появился некий «судебный ареопаг», для которого нет авторитетов и который способен «поднять руку» на самого Президента.

А конституционных судей в какой-то газете даже назвали «рыцарями без страха и упрека».

Конечно, судьи КС, большинство которых были в прошлом представителями науки, относились к подобным эпитетам с иронией, понимая, что они лишь анализируют нормативные акты, сравнивая их с нормами Конституции. А все политические выводы – это скорее плод возбужденного сознания политологов и журналистов, который с удовольствием «разжевывают» в высоких кабинетах, подчеркивая не столько юридическую значимость принимаемых Судом решений, сколько их политическую подоплеку.

Сами судьи постоянно подчеркивали, что они не занимаются политикой, что у КС совсем другие задачи. В частности, приоритетом для него являются вопросы соблюдения прав человека, а также социально-экономических обязательств государства, невыполнение которых приводит опять-таки к нарушению гражданских прав.

Например, в интервью «Курантам» судья КС Эрнест Аметистов недвусмысленно заявил, что считает наиважнейшими решения о ликвидации института прописки и о свободе печати, более того, он высказался за судебную отмену «фантастических цен» на авиабилеты за границу, по сути, лишивших граждан права на въезд и выезд, и высоких тарифов на междугородние телефонные переговоры. По его мнению, государство должно выяснить, насколько обоснованны эти тарифы и цены, и, чтобы соблюдать права человека, либо обуздать монополистов, либо дотировать отдельные отрасли.

А если государство не сможет изыскать средства для реализации указанных и иных прав и свобод, которые нуждаются в материальной поддержке, то «тогда пусть государство распишется в своей неспособности обеспечить элементарные права граждан. И другого выхода я просто не вижу, – уверен Эрнест Аметистов. – Но тогда мы поставим другой, более глобальный вопрос – а в чьих вообще интересах существует государство, для чего оно вообще нужно?»

«А Конституционный Суд может способствовать соблюдению этих прав, пока государство от них не отказалось?» – спрашиваю я.

«Да, в Законе о Конституционном Суде предусмотрены такие возможности, – отвечает Эрнест Михайлович. – Первая – принять к производству вопрос об антиконституционности нормативных актов, утвержденных на любом уровне. Вторая – рассмотреть индивидуальные жалобы на неконституционность правоприменительной практики и третья – вынести решение о неконституционности действий высших должностных лиц. Кроме того, Суд обладает законодательной инициативой».

На уточняющий вопрос, можно ли решением КС инициировать изменение в бюджете России, ведь он определяется законом, судья КС ответил утвердительно. И напомнил, что своим решением по пенсионному делу суд уже указал на необходимость изменения соответствующей статьи в законе.

В этом интервью Эрнест Аметистов мог только намекнуть на то, что готовится рассмотрение вопроса о конституционности Указа Бориса Ельцина о запрете деятельности КПСС и что ожидается довольно длительное рассмотрение, так как суду предстоит изучить большое количество документов, и такое важное решение нельзя принимать «впопыхах». «Вопрос очень принципиальный, требует глубокого анализа, и мы просто не имеем права на ошибку», – завершил он.

Конституционный процесс века

В тот момент мало кто мог предположить, что слушания «дела КПСС» продлятся полгода, что они станут самыми массовыми и резонансными в первый период существования Конституционного Суда, который продлился до октября 1993 г. Впрочем, по числу опрошенных Судом представителей сторон, свидетелей и экспертов это дело до сих пор остается в истории КС РФ непревзойденным.

Дело о проверке конституционности Указов Президента РФ, которыми он в августе 1991 г. приостановил, а затем и прекратил деятельность Коммунистической партии и фактически объявил ее вне закона, рассматривалось с 26 мая по 30 ноября 1992 г. В рамках этого же дела Конституционный Суд проверял конституционность самих партий – КПСС и КП РСФСР.

Многие исследователи считают, что это дело оказалось самым недооцененным и непонятым. Вероятно, так случилось потому, что оно пришлось на разгар политического противостояния и раскола в обществе. И противоборствующие силы хотели радикального, крайне левого или крайне правого (в зависимости от того, левый или правый фланг они представляли) уклона.

Конституционный Суд принял миротворческое решение. Он признал, что сращивание партийных структур с государственной властью недопустимо, однако вывел из-под удара рядовых членов партии. Конституционный Суд указал на то, что запрета на идеологию в демократическом государстве быть не может, соответственно невозможен и запрет на объединение в организацию людей с теми или иными убеждениями.

В результате и те, кто защищал КПСС и КП РСФСР, и те, кто хотел от Конституционного Суда «благословения» люстрации и наказания всех бывших коммунистов, оказались страшно разочарованы. Они говорили, что «гора родила мышь», не понимая, что КС действовал исключительно в пределах своих полномочий. Подменять уголовный суд и тем более делать политические выводы он не вправе.

***

Попробуем вспомнить наиболее значимые моменты этого дела, не вдаваясь в подробности, которые изложены в моей книге, написанной по его горячим следам, причем большей частью – в ходе слушаний, в самом КС[1].

Еще до начала слушаний в прессе появлялись самые неожиданные прогнозы. Одни считали, что если КС назовет Указы Президента России не соответствующими действующей Конституции, то они потеряют силу, и в этом случае некогда правящая партия сможет, возродившись из пепла, снова морочить голову миллионам россиян. Другие ожидали «второго Нюрнбергского процесса», в ходе которого деятельность КПСС должна быть квалифицирована как преступная, а лидеры партии должны получить длительные сроки заключения.

Была ли вероятность такого исхода этого дела? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вернуться к событиям августа 1991 г., когда сразу после подавления гэкачепистского путча появился Указ Б. Ельцина «О приостановлении деятельности КП РСФСР», в котором содержались следующие положения:

«Министру внутренних дел РСФСР и Прокуратуре РСФСР провести расследование фактов антиконституционной деятельности органов КП РСФСР. Соответствующие материалы направить на рассмотрение судебных органов.

До окончательного рассмотрения в судебном порядке вопроса о неконституционности действий Компартии РСФСР приостановить деятельность органов и организаций КП РСФСР».

А 25 августа Президент подписал еще один Указ: «Об имуществе КПСС и Коммунистической партии РСФСР», согласно которому вся собственность партии переходила государству.

Партийное имущество было национализировано в считанные дни, но «сокровища Компартии», которые, как считали обыватели, представляли собой гору золотых слитков, так и не были найдены. Впрочем, были ли они в реальности? Сомневаюсь. И уж точно к тому времени, когда деятельность КПСС приостановили, никакого золота в ее закромах уже не было.

Недокрученный переворот

Политическую оценку содеянному КПСС и ее незарегистрированной российской организации должен был дать российский парламент. Однако из множества созданных в связи с августовским переворотом депутатских комиссий в конце концов осталась лишь одна, и результаты ее работы в 1991 г. так и не были вынесены на парламентские слушания, хотя предварительные итоги расследования, проведенного временной комиссией ВС России по изучению причин и обстоятельств государственного переворота, стали достоянием общественности.

4 ноября комиссия направила обращение Президенту России, в котором однозначно констатировалось буквально следующее: «…установлено, что организации, именующие себя как КП РСФСР и КПСС, как организации, подменившие собой законно избранные народом органы и узурпировавшие государственную власть, как организации, подготовившие антиконституционный путч в августе 1991 года, несут прямую ответственность перед народом за глубочайший экономический, политический, социальный и национальный кризис в стране».

На основании изложенного комиссия предложила Президенту принять меры, «не допускающие на территории РСФСР деятельность КП РСФСР и КПСС». При этом комиссия ссылалась на ст. 7 Конституции РСФСР, запрещающую насильственное изменение конституционного строя, подрыв безопасности страны, разжигание социальной и национальной розни.

Далее в обращении комиссии содержались предложения «распустить организационные структуры КП РСФСР, а также структуры КПСС, расположенные на территории РСФСР; обеспечить недопустимость привлечения к ответственности граждан РСФСР за факт принадлежности к КПСС и КП РСФСР; внести в ВС РСФСР в порядке законодательной инициативы проект закона об имуществе КП РСФСР и КПСС».

Как вспоминает народный депутат РСФСР (1990–1993), а ныне адвокат, вице-президент ФПА РФ и АП г. Москвы Вадим Клювгант, «поначалу эта комиссия, в состав которой я тоже входил, работала активно. Этого недолгого периода было достаточно, чтобы отпали всякие сомнения в том, что это была именно попытка государственного переворота – незаконного захвата власти. Но вскоре работа депутатской комиссии была свёрнута, но продолжалось расследование уголовного дела Генеральной прокуратурой России. Следствие пришло к тем же выводам и доказало их. Об этом недавно с интересными подробностями рассказывал Валентин Степанков – в то время Генеральный прокурор России и мой товарищ по российскому депутатскому корпусу»[2].

Куда уплывали народные деньги?

Через два дня, 6 ноября 1991 г., Президент подписал Указ «О деятельности КПСС и КП РСФСР».

«События 19–21 августа, – говорится в Указе, – высветили со всей очевидностью тот факт, что КПСС никогда не была партией. Это был особый механизм формирования и реализации политической власти путем сращивания с государственными структурами или их прямым подчинением КПСС. Деятельность этих структур носила явный антинародный, антиконституционный характер, была прямо связана с разжиганием среди народов страны религиозной, социальной и национальной розни, посягательством на основополагающие, признанные всем международным сообществом права и свободы человека и гражданина».

Ссылаясь на то, что, несмотря на принятые в отношении этих структур меры, они не прекратили свою противоправную деятельность, направленную на еще большее обострение кризиса и создание условий для нового антинародного переворота, а также учитывая, что КП РСФСР не зарегистрирована в установленном порядке, а регистрация КПСС осуществлена с грубыми нарушениями закона управлявшимися КПСС государственными органами СССР, на основании и во исполнение ст. 7 и 121-4 Конституции РСФСР Президент России постановил:

«Прекратить на территории РСФСР деятельность КПСС, КП РСФСР, а их организационные структуры распустить. Имущество КПСС и КП РСФСР на территории РСФСР передать в собственность государства».

Как мы видим, предложения парламентской комиссии были учтены лишь частично – Б. Ельцин решил разделаться с Компартией одним махом, не утруждая себя законодательной инициативой. Имущество КПСС было экспроприировано немедленно, в здания райкомов и обкомов вселились Советы, органы исполнительной власти, а архитектурный комплекс на Старой площади, где ранее располагался Центральный комитет КПСС, заняли правительственные структуры.

Казалось бы, радикальные меры оправданны, ведь любая затяжка во времени давала возможность партийной номенклатуре спрятать концы в воду, уничтожив компрометирующие документы, или перекачать остаток своих средств в созданные ими коммерческие организации, а то и за рубеж. Опыт такой финансовой деятельности у КПСС был богатый, причем для помощи «братским партиям» использовались не только собственные, но и государственные средства, изымаемые из казны на основании «совершенно секретных» постановлений Политбюро. Комиссия по расследованию причин и обстоятельств государственного переворота по итогам слушаний 8 февраля 1992 г. сделала вывод, что архивные и следственные материалы доказывают финансирование таким способом даже зарубежных подпольных формирований, ведущих вооруженную борьбу с законной властью, а также левой прессы, которой «бесплатно или за символическую плату передавались типографии, бумага, автотранспорт».

По сведениям комиссии, только за последние 10 лет «через специально созданный КПСС так называемый Международный фонд помощи левым рабочим организациям руководство КПСС с помощью КГБ СССР нелегально (наличной валютой) переправило за рубеж свыше 250 миллионов долларов». Причем лишь 10% этой суммы поступало от Компартий Болгарии, Венгрии, Чехословакии, Польши. Львиная доля изымалась из государственных средств Советского Союза, т.е. похищалась у нашего народа.

Комиссия установила, что наиболее щедро «одаривались» в этот период Компартии Франции (24 млн долларов), США (21,25 млн), Финляндии (16,62 млн), Португалии (9,5 млн). Свидетельские показания дали комиссии бывший работник КГБ М. Любимов и бывший сотрудник Международного отдела ЦК КПСС А. Смирнов.

Внутри страны накопленные за счет народа средства использовались, в частности, для создания партийных банков, совместных предприятий, акционерных обществ.

Комитету по законодательству ВС России совместно с другими парламентскими комитетами и Министерством юстиции рекомендовалось подготовить и внести на рассмотрение Верховного Совета проект закона об определении правового статуса КПСС и имуществе партии. Но и это предложение не было реализовано. Нерешительность депутатов была понятна – многие из них сами были членами КПСС. Именно благодаря этому промедлению стала возможной подача иска в Конституционный Суд, который не имел права принимать во внимание заключение комиссии и потому был вынужден оценивать только соответствие Указов Президента Конституции РФ. Формальный подход, которым обязаны руководствоваться судьи КС, мог привести к самому нежелательному исходу. Соображения политической целесообразности, из которых исходил Президент, Судом не принимаются во внимание, а противоречия даже между первым и двумя другими Указами Б. Ельцина сразу бросаются в глаза. Если в первом деятельность КП РСФСР приостанавливалась до судебного решения, то в третьем она запрещена окончательно, хотя правовых оснований для этого так и не появилось. Поэтому было очевидно, что экспертам, которые будут делать свои заключения, придется нелегко.

Впрочем, если выводы парламентской комиссии не могли приниматься во внимание Судом, то документы из архива КПСС не только были представлены в ходе процесса, но и попали в руки журналистам. К чему это привело, расскажу в следующей главе.

---

[1] Катанян К.А. Конституционный процесс века. Последние страницы истории КПСС. М.: Моск. обществ. науч. фонд, 1999. – 155 с.

[2] Фрагмент выступления В. Степанкова см. в главе 4 настоящих Воспоминаний.

«Дело КПСС» – страсти по Горбачёву

И как адвокат Клигман повернул процесс в нужную ему сторону

Процесс по «делу КПСС» в Конституционном Суде России вызвал огромный интерес не только в нашей стране, но и за рубежом. Каждый день заседаний отражался в прессе, прогнозы относительно его итогов делали все, от политиков до домохозяек, при этом от Суда ждали немыслимых решений, иногда даже не задумываясь о том, к каким последствиям они могут привести.

Уже первое заседание 26 мая 1992 г. началось с сенсационного заявления председателя КС Валерия Зорькина, сообщившего, что накануне на совещании судей было принято решение объединить рассмотрение двух ходатайств.

В одном из них, названном основным, содержалась просьба народных депутатов РФ – членов КПСС рассмотреть вопрос о конституционности указов Президента России, запретившего деятельность организационных структур КПСС и Компартии РСФСР и национализировавшего их имущество.

В другом ходатайстве, направленном в КС народным депутатом РСФСР Олегом Румянцевым, ставилась под сомнение конституционность самой Коммунистической партии. Параллельно с Румянцевым большая группа народных депутатов России направила в КС свое обращение, в котором также речь шла о проверке конституционности Компартии. Так что, по сути, можно говорить об одном встречном ходатайстве, поданном несколькими субъектами права. Суд решил считать его сопутствующим и рассматривать параллельно с основным.

Президенты на суд не явились

Представители Компартии заявили протест, утверждали, что они уполномочены представлять только интересы заявителя по первому ходатайству. Только народный депутат с 20-летним судейским стажем Юрий Слободкин, кинувшись грудью на амбразуру, заявил о готовности отстаивать интересы КПСС и КП РСФСР, отвечать за всю историю и за каждый день деятельности партии. И надо отдать ему должное – он так и не отказался от своего намерения. Однако КС принял решение отложить процесс и уведомить бывшего генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачёва, его заместителя Владимира Ивашко и бывшего первого секретаря ЦК КП РСФСР Валентина Купцова, что они в качестве официальных представителей стороны по должности приглашаются в КС для рассмотрения ходатайства о проверке конституционности КПСС и КП РСФСР.

Кроме того, председатель КС В. Зорькин направил Президенту России письмо с просьбой разрешить представителям КПСС и КП РСФСР доступ к национализированным партийным архивам и выделить им средства для покрытия расходов, связанных с подготовкой к заседанию. Президент не поскупился и выделил специально на эти цели почти миллион рублей.

К тому же в самом здании Суда обеим сторонам были выделены специальные помещения. Представителям Президента, правда, они были не столь необходимы – в их распоряжении находился целый комплекс правительственных зданий в Кремле и на Старой площади. Зато их оппонентам, в одночасье лишившимся всех своих хором, эти комнаты были весьма полезны.

Однако коммунистическая пресса всё равно была недовольна тем, что КС решил рассматривать вопрос о конституционности КПСС и КП РСФСР по существу. Пресс-служба Конституционного Суда даже сделала заявление, что некоторые статьи в газетах «Правда», «Гласность», «Советская Россия» и других могут рассматриваться как попытка оказать давление на суд, обратила внимание на то, что ожидания трансформации конституционного судопроизводства в международный трибунал над Коммунистической партией или в уголовный процесс над ее руководителями не соответствуют действительности, и высказала просьбу воздержаться от опережающих политических оценок еще не принятого Судом решения.

Заявление пресс-службы КС несколько охладило страсти, и следующее заседание началось без особых эксцессов.

Небольшая заминка возникла после того, как было объявлено, что на заседание не явился Михаил Горбачёв, который наряду с В. Ивашко и В. Купцовым должен был представлять Компартию по должности на момент издания президентских указов. Валерий Зорькин сообщил, что письменного извещения Горбачёв не прислал, но в личной беседе заявил об отказе участвовать в процессе в качестве представителя КПСС. После небольшого совещания судьи единогласно решили, что неявка бывшего генерального секретаря ЦК КПСС не препятствует рассмотрению дела.

Однако неожиданно из уст Юрия Слободкина прозвучало новое предложение: «Президент Ельцин находился в гуще событий. Конституционный Суд должен принять меры, чтобы была обеспечена явка Ельцина».

Вопрос, заданный председателем КС: «В каком качестве вы хотели бы видеть Ельцина?» – застал Слободкина врасплох. Однако после минутного замешательства он ответил: «Ну… или в качестве свидетеля, или хотя бы как лицо, которое отстаивает свои указы». Зорькину пришлось напомнить, что вопрос о вызове свидетелей будет решен позже, в отведенное для этого время.

Процесс шел своим чередом, выступали представители сторон, свидетели, эксперты, но в кулуарах КС по-прежнему муссировался вопрос, появится ли в стенах Суда бывший генсек ЦК КПСС Михаил Горбачёв, который к тому времени уже перестал быть Президентом СССР. Однако все ожидали, что ему будет что возразить тем, кто призывал считать Компартию преступной организацией.

Однако Горбачёв так и не появился в КС. Более того, на пресс-конференции он публично заявил, что не собирается участвовать в его заседаниях. «Даже если меня приведут туда в наручниках, я всё равно ничего не скажу», – отрезал бывший генсек ЦК КПСС.

Горбачёв vs Конституционный Суд

Позиция Горбачёва мне была вполне понятна. Если бы он предстал перед судом даже в качестве свидетеля, то ему неминуемо пришлось бы правдиво отвечать на весьма нелицеприятные вопросы, связанные с его деятельностью на посту лидера Компартии. В результате Горбачёв мог лишиться доверия со стороны Запада и окончательно подорвать свой имидж «творца перестройки». К тому же в то время его меньше всего волновала судьба КПСС. Но, оставаясь сторонником «социалистического выбора», он, конечно, не хотел содействовать тем, кто желал бы признания КПСС неконституционной и, тем более, преступной организацией.

В то же время Горбачёв выразил готовность принять участие в другом процессе. Отвечая на мой вопрос, готов ли он выступить свидетелем на суде над членами ГКЧП, экс-президент СССР заявил: «Я уже дважды давал показания, отвечая на вопросы следователей. Естественно, я готов выступить и в зале суда». Впрочем, этого не произошло, так как большинство членов ГКЧП в итоге были амнистированы. А на суд над генералом Варенниковым Горбачёва, насколько мне известно, не вызывали.

После того как заявления Горбачёва стали известными, КС решил пригласить его, а также ряд видных деятелей Компартии в качестве дополнительных свидетелей. Думаю, что суд был просто вынужден принять именно такое решение. В противном случае общественность была бы крайне озабочена, а кое-кто наверняка мог даже обвинить КС в нежелании предать гласности ту информацию о не всегда законной деятельности партии, которая известна только ее бывшим лидерам. К тому же слова Горбачёва, что он будет молчать, даже если его приведут в КС в наручниках, только подлили масла в огонь. Для большинства заинтересованных граждан это было лишним доказательством того, что бывшему генсеку есть что скрывать. А сам суд расценил такую позицию как вызов.

«Это вызов не только Конституционному Суду, но и общественному мнению. А точнее, всему российскому обществу, которое учредило КС как независимый орган власти. Этого не должен себе позволять ни рядовой гражданин, ни должностное лицо, неважно – бывшее или теперешнее. Я вообще удивляюсь, как человек, который провозгласил в свое время курс на строительство правового государства, вдруг говорит такое. Это же полностью противоречит его прежней позиции. Именно такая категоричность его высказывания во многом повлияла на решение суда вызвать Горбачёва для дачи свидетельских показаний. И в случае если он откажется прийти, суд может признать явку обязательной», – заявил Валерий Зорькин.

В ответ на это Горбачёв обратился в СМИ с открытым письмом следующего содержания:

«Глубоко уважая Конституционный Суд как важный демократический институт России, я, тем не менее, не считаю возможным участвовать в процессе, который он ведет по данному делу. Приняв его к рассмотрению, КС оказался втянутым в несвойственную ему деятельность, превратившись в заложника политического противостояния, что наносит ущерб его авторитету и в то же время способствует обострению общественно-политической ситуации в стране. Поэтому сколь бы профессионально с точки зрения судопроизводства этот процесс ни проводился, он не может не носить характера политического процесса.

Я не могу участвовать в этом процессе по моральным соображениям. <…>

Как гражданин России я чту Закон, Конституцию страны. Участвовал как свидетель в расследовании Прокуратурой дел о ГКЧП, о финансовой деятельности КПСС, встречался со следователями, давал показания. Думаю, я не дал повода заподозрить меня в неуважении к Закону.

Однако я не считаю возможным участвовать в политическом процессе, который может иметь лишь негативные последствия. Это для меня неприемлемо».

Итак, Горбачёв категорически отказался пойти в КС, сообщив на очередной пресс-конференции журналистам, что «это не Конституционный Суд, это в рамках КС пытаются устроить суд над историей и свести политические счеты. Я не могу своим участием способствовать тому, чтобы эта комедия продолжалась». Горбачёв также сказал, что он не может поступиться принципами, и пообещал не уступить в этом вопросе «ни одного сантиметра».

После этой пресс-конференции я успел вернуться в суд за несколько минут до начала вечернего заседания и решил спросить секретаря КС Юрия Рудкина, не хотят ли судьи послушать фрагмент выступления Горбачёва до того, как они будут принимать решение по его письму. Судьи ответили согласием и пригласили меня в святая святых – совещательную комнату, куда обычно посторонним вход строго воспрещается. Все собрались вокруг моего диктофона, вслушиваясь в запись. По мере того как динамик воспроизводил слова бывшего Президента СССР, удивление на лицах судей сменялось недовольством и даже негодованием. А Валерий Зорькин лишь молча записывал на листке бумаги эпитеты, которые использовал Горбачёв, давая характеристику процессу и своему отношению к Суду.

Особенно негативно судьи восприняли ярлыки, которые бывший Президент СССР навесил на КС. Такие формулировки, как «комедия», «политический процесс», «суд над историей», не оставляющие сомнений в истинном отношении Горбачёва к высшему органу судебной власти РФ, по мнению судей, не должны были остаться безнаказанными.

Кстати, именно так – «суд над историей» – назвал процесс и бывший первый секретарь ЦК КП РСФСР Иван Полозков.

Вечером Суд объявил, что Горбачёв не соблюдает обязанности гражданина России, провоцирует политический скандал, проявляет неуважение к Суду, и КС должен настоять на своем требовании и добиться его исполнения.

Впрочем, заместитель председателя КС Николай Витрук предположил, что Горбачёв получает искаженную информацию о ходе процесса и потому делает неправильные выводы.

Суд подтвердил свое решение о вызове Горбачёва и сообщил, что в случае его неявки собирается еще раз вернуться к этому вопросу.

Позже КС принял решение наложить на свидетеля М.С. Горбачёва штраф в размере 100 рублей за отказ от явки в заседание Конституционного Суда и вызвал его повторно. Горбачёв снова отказался. Тогда ему запретили выезд за границу, в Италию. Это вызвало открытое недовольство приглашавшей стороны. В итоге Борис Ельцин попросил КС снять ограничение на выезд свидетеля, после чего стало ясно, что в этом противостоянии победу по очкам одержал именно Горбачёв.

Адвокат поворачивает процесс

Интересный поворот в этом процессе произошел благодаря заявлению замечательного адвоката Александра Клигмана, который представлял в КС интересы сторонников КПСС.

Это заявление прозвучало после яркого выступления Сергея Шахрая, который обосновывал правомерность издания Указа о запрете Компартии кучей документов, свидетельствовавших о вмешательстве КПСС в деятельность государства, о ее противодействии ряду Указов Президента России, о пособничестве ГКЧП. Основания для запрета КПСС Шахрай также нашел в ряде международных пактов, где говорится о недопустимости создания организаций, разжигающих национальную, социальную и классовую рознь. Массовые репрессии, расправа с организаторами новочеркасской акции протеста, борьба с инакомыслящими, уничтожение священнослужителей – всё это звенья одной цепи преступлений, совершенных КПСС, заявил он.

Сразу после этого Александр Клигман обратил внимание судей, что по действующему законодательству РФ Конституционный Суд вправе проверять только документы партии, но не ее деятельность. Поскольку аргументы депутатов, поставивших вопрос о конституционности Компартии, во многом связаны именно с деятельностью ее организационных структур, не подтвержденных ее нормативными документами, Клигман посчитал «недопустимым и противозаконным рассмотрение ходатайства о признании КПСС и КП РСФСР неконституционными организациями» до тех пор, пока Верховный Совет не установит процедуру разрешения этого вопроса. В парламент, как сообщил Клигман, уже внесен проект соответствующего закона.

К тому моменту мне удалось познакомиться с этим проектом, внесенным в Верховный Совет фракцией «Коммунисты России». И было совершенно очевидно, что текст требует существенной доработки, поэтому коммунистам вряд ли следовало рассчитывать на то, что проект в ближайшее время будет рекомендован парламентскими комитетами и комиссиями для рассмотрения на сессии ВС. Клигман же высказал с трибуны Конституционного Суда предположение, что без соответствующих документов рассмотрение этого вопроса в КС может привести к «произволу и террору».

Заявление адвоката было поддержано и другими сторонниками Компартии. Они даже предложили Олегу Румянцеву отозвать свое ходатайство о проверке конституционности КПСС и КП РСФСР. Но Румянцев отказался. С ним солидаризировались и другие депутаты, поддержавшие это ходатайство.

Председатель КС был вынужден объявить небольшой перерыв для принятия решения по заявлению Клигмана. Как и следовало ожидать, просьбу, заявленную Клигманом, КС решил оставить без удовлетворения. Более того, адвокату было сделано замечание за некорректные высказывания и попытку оказать давление на суд.

Всё дело в том, что, давая оценку ряду представленных в суд документов ЦК КПСС, адвокат заявил, что «эти документы не такие уж и плохие по существу». Кроме того, Александр Клигман не раз отмечал, что он считает данный процесс политическим и что КС превысил свои полномочия, сделав предметом исследования деятельность партии, а не ее нормативные документы.

«Я не знаю, какое решение примет суд, – резюмировал Клигман, – но не может вся партия быть признана неконституционной. Иначе на каждом ее члене будет поставлено клеймо – состоял в неконституционной организации».

Но это замечание адвокату, как все прекрасно понимали, было лишь процессуальной формальностью. На самом деле эмоциональное, но очень выверенное с позиции права заявление Александра Клигмана стало тем краеугольным камнем, который был положен в основу решения Конституционного Суда, когда он по итогам многомесячных слушаний признал неконституционным роспуск оргструктур первичных парторганизаций, образованных по территориальному принципу. То есть по существу КС одобрил роспуск всех республиканских, областных, краевых и городских комитетов партии, освободив в то же время территориальные организации, объединявшие преимущественно пенсионеров, от ответственности за деяния своих лидеров. Поскольку КС не стал объявлять все структуры Компартии неконституционными, можно сказать, что позиция, которую поддерживал Александр Клигман, возобладала – даже вопреки сформировавшемуся тогда устойчивому мнению общественности о преступном характере КПСС.

Дело КПСС в КС. Документы и «утки»

Нельзя установить конституционность государственных структур, именовавших себя партиями

Кульминацией рекордно продолжительного процесса в Конституционном Суде по делу о конституционности Указа о запрете КПСС стало предание гласности секретных документов, которые Компартия десятилетиями хранила как зеницу ока и которые в одночасье обнародовали представители Президента России Сергей Шахрай, Андрей Макаров и Александр Котенков.

Доказательства из партийного архива

Член Московской городской коллегии адвокатов Андрей Макаров, представлявший в Конституционном Суде сторону, издавшую оспариваемый нормативный акт, т.е. Президента России Бориса Ельцина, привел большое количество доказательств, свидетельствовавших о том, что программа КПСС противоречила Конституции СССР.

Он цитировал статьи программы, из которых следовало, что партия принимала на себя чисто государственные функции, а затем огласил ряд партийных документов, свидетельствующих о том, что Компартия создавала специальные организации для осуществления террористических актов против «антисоветских элементов из числа граждан капиталистических стран, иностранных разведчиков, главарей эмигрантских организаций». В этих бумагах прямо указывалось, что «все представляемые МВД СССР мероприятия по линии 12-го специального отдела предварительно рассматриваются и санкционируются президиумом ЦК КПСС» (здесь и далее цитаты приводятся по книге автора: Катанян К.А. Конституционный процесс века. Последние страницы истории КПСС. М.: Моск. обществ. науч. фонд, 1999).

На еще одном документе, датируемом 16 марта 1990 г., значилось: «Совершенно секретно. Особая папка. Лично» (три таких грифа на одном листе встречаются крайне редко). Документ содержал Постановление Политбюро ЦК КПСС, в котором высший руководящий орган партии соглашался с предложениями КГБ СССР относительно специального боевого подразделения – группы А. Сегодня все отлично помнят, какую роль она сыграла в Афганистане при штурме дворца Амина. Но тогда об этом мало кто знал.

«Подразделение дислоцируется в Москве, укомплектовано профессионально подготовленными офицерами, беспредельно преданными коммунистической партии и социалистической родине, обеспечено современным стрелковым и специальным оружием, оснащено средствами связи и индивидуальной защитой».

КГБ СССР предлагал создать к маю 1991 г. еще 5 региональных отделений группы А для решения специальных задач. Увеличение штатной численности группы и финансирование будут осуществляться за счет внутренних возможностей КГБ СССР, отмечалось в Постановлении Политбюро. Причем оно было принято в тот самый момент, когда, как уверяли представители КПСС в суде, Компартия «сама отказывается от своей руководящей роли».

Среди лиц, которые согласовывали этот документ, – В. Ивашко, И. Полозков. Последний к тому времени еще не был первым секретарем ЦК КП РСФСР, но, видимо, это назначение уже было делом решенным.

Андрей Макаров также зачитал документы, которыми в состав политических органов Советской армии и ВМФ за счет штатной численности КГБ СССР вводились должности инструкторов по организационно-партийной работе. Эти должности замещались офицерами КГБ СССР. Так усиливался вооруженный отряд партии во всех сферах государственной жизни. Было рассказано о кадровой политике КПСС, ее финансовых операциях, благодаря которым часть партийной собственности была передана и продана созданным ею коммерческим организациям, и о менее значительных решениях, например о совместном Постановлении Совмина и ЦК КПСС от 4 мая 1990 г. о присуждении ленинских премий.

Еще один документ, с помощью которого адвокат доказывал неконституционность Компартии, обвиняет ЦК КПСС в подтасовке результатов выборов в Верховный Совет СССР. Оказывается, их итоги утверждались за несколько дней до самих выборов. Таким образом, сотни тысяч членов избирательных комиссий (как правило, там работали члены КПСС) были соучастниками огромной кампании лжи, результатом которой являлись сводки о том, что «99 процентов населения высказались за нерушимый блок коммунистов и беспартийных».

Именно в КС стали известны некоторые факты новейшей истории. Например, выяснилось, что брежневское Политбюро в нарушение Конституции и всех законов СССР развязало войну в Афганистане в 1979 г., не получив даже формального согласия Верховного Совета СССР. А уже после ухода Брежнева партийные лидеры делали всё возможное, чтобы скрыть эти документы и отвести обвинения от КПСС. Кровь тысяч погибших в «афганской мясорубке» – и на их совести, ведь все они были членами ЦК КПСС к моменту ввода «ограниченного контингента советский войск» в Афганистан.

Примерно в то же время всплыли факты расстрела польских военнослужащих в Катыни по распоряжению партийных руководителей СССР. Президент России Борис Ельцин, передав документы по Катынскому делу польской стороне, сказал в интервью российскому телевидению, что теперь ему понятно, почему Горбачёв не хочет появляться в Конституционном Суде. По мнению Ельцина, он просто боится, что ему будут задавать вопросы об этом деле и о том, почему эти документы так и не были им обнародованы.

Горбачёв, правда, сделал ответный ход, сообщив, что он познакомился с содержанием пакета #1 только в декабре 1991 г., т.е. за несколько дней до того, как сложил полномочия Президента СССР. По словам Михаила Сергеевича, он тогда передал эти документы Ельцину и сказал ему, что теперь Президент России должен решить, что же с ними делать. Горбачёв обвинил Ельцина в том, что тот специально придерживал эти сенсационные сведения, чтобы в подходящий момент использовать их против своих политических оппонентов.

Однако мне всё же не верится, что генеральный секретарь ЦК КПСС мог не знать о содержимом этого пресловутого пакета, в то время как с ним ознакомились его подчиненные – управляющий делами ЦК Валерий Болдин, выступавший в КС в качестве свидетеля заведующий международным отделом ЦК Валентин Фалин и другие.

Поскольку до вынесения окончательного решения ни один из судей КС не имел права комментировать происходящее, я попросил выступить в качестве эксперта доктора юридических наук, заведующего сектором Института государства и права РАН, профессора Александра Яковлева и спросил, убедили ли его аргументы в пользу неконституционности КПСС.

«Я считаю, что нужно сопоставить действующую конституцию с состоянием компартии и указами, законность которых оспаривается. Но исторические аргументы тоже страшно важны. Именно они способны либо подтвердить стабильность определенных способов политической деятельности партии, которые сохранились, скажем, с 1937 года, или зафиксировать, наоборот, что партия претерпела значительную эволюцию. Следовательно, исторический материал здесь должен привлекаться не как основание конечного решения, а в качестве доказательств, подкрепляющих или опровергающих те или иные характеристики партии на данный момент.

Я убежден, что совершены страшные преступления от имени партии или при прямом попустительстве ее руководства, но для меня также бесспорна мысль, что все, что здесь происходит, – следствие перестройки, которая шла и в партии после 1985 года», – ответил Александр Максимович.

Факты и шутки

Представителям КПСС все эти выступления очень не нравились. Владимир Ивашко даже пытался опровергать основные тезисы, звучавшие в выступлении Андрея Макарова. Когда тот процитировал Постановление Секретариата ЦК КПСС об уничтожении 25 млн партийных документов, Ивашко начал возмущаться, что «эту небылицу разнесли по всему миру», и утверждал, что Постановление, которое подписано им самим, основано на тезисе о необходимости не уничтожить, а, напротив, сохранить партийные документы, для чего они передавались в Центральный архив КПСС. Ивашко потребовал дезавуировать заявление А. Макарова и приобщить к делу указанное Постановление.

Надо заметить, что коммунисты начали оспаривать подлинность ряда документов чуть ли не на следующий день после того, как на дверях комнат, в которых работали представители сторон, появился очень странный «документ». В нем на бланке ЦК РКП(б) за подписью Иосифа Сталина содержался текст о необходимости приговорить к 10 годам без права переписки за дискредитацию великого детища Ленина предателей Компартии Геннадия Бурбулиса, Сергея Шахрая, Александра Котенкова и других представителей «противной стороны» (так не без ехидства коммунисты именовали в суде своих процессуальных оппонентов).

Бумагу со сталинским автографом внимательно читали, передавая из рук в руки, разглядывали с помощью лупы, делали выписки…

Всем было понятно, что это чья-то шутка. Но уж больно похожая на истину.

В 1992 г. компьютерная техника еще не была так развита, однако во многих редакциях уже активно пользовались не только принтером, но и сканером. Сейчас, спустя почти 30 лет, можно признаться, что это именно мы – аккредитованные в КС журналисты – отсканировали подлинный документ ЦК, оставили на нем «шапку», подпись и печать, а текст заменили, используя тот же шрифт, как на пишущей машинке 1930-х годов. Получилась идеальная «липа», которую трудно отличить от подлинника.

Представителям Президента России шутка явно понравилась. Особенно тем, кого предлагалось «упечь» на долгие годы в места не столь отдаленные. А вот представителям КПСС мы, как позже выяснилось, дали отличный повод заявить, что все архивные документы, которые Андрей Макаров и Сергей Шахрай демонстрировали в суде, являются такой же подделкой, как и шуточное постановление ЦК РКП(б). Они даже потребовали провести экспертизу всех предъявленных суду документов на предмет их подлинности, хотя прекрасно понимали, что это лишь затянет процесс.

После этого КС предложил председателю Государственного комитета РФ по делам архивов Рудольфу Пихоя дать справку о порядке подготовки документов, которые представлены суду. Отвечая на вопрос, почему среди этих документов так много незаверенных копий, Пихоя сказал, что в ЦК КПСС существовала разнообразная практика оформления документов и суд получил ксерокопии именно в том виде, в каком они хранились в архивах отделов ЦК. В ряде случаев в архиве сохранился только рабочий вариант документа, который при этом считается достоверным и вполне может быть приобщен к делу.

«Я гаpантиpую подлинность каждого документа», – подчеркнул Пихоя.

Не знаю, удовлетворил ли такой ответ судей КС, но коммунисты остались явно недовольными. Верные традиционной командной тактике, они постоянно бросали в бой новых представителей в надежде, что их численность поможет взять противников измором. Однако недостатки такой тактики сказались в последние дни процесса, когда обилие участников привело к разброду и шатаниям в команде. Оказалось, что некоторые даже не удосужились изучить Закон о Конституционном Суде, другие трактовали его по-своему, полагая, что КС может вынести политический приговор, а третьи были настолько недовольны несовершенством имевшейся правовой базы, что решили немедленно внести в парламент проект закона об изменениях и дополнениях действующего законодательства о Конституционном Суде.

Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет… Эта крылатая фраза напрашивалась, когда одни представители Компартии мрачно живописали перспективу неминуемых репрессий в отношении миллионов коммунистов, если неконституционность КПСС будет подтверждена судом, а другие, напротив, уверяли, что рядовые члены партии ни в чем не виноваты и никто не вправе возлагать на них ответственность за преступления вождей, причем как СССР, так и РСФСР.

Нельзя обманывать всех всё время

Так как в основном спор юристов, участвовавших в процессе, сводился к вопросу, должна ли вся партия отвечать за преступления своих лидеров, я решил спросить об этом у председателя КС, уточнив, что, поскольку Валерий Зорькин не имеет права комментировать рассматриваемое дело, он может дать чисто теоретический ответ, не соотнося его напрямую с КПСС.

Сразу же поняв подтекст вопроса, Зорькин, тем не менее, не отказался отвечать, но пояснил, что о преступлениях можно говорить только после того, как соответствующим деяниям даст оценку суд. Если же рассуждать о действиях руководителей любой общественной организации, совершенных от ее имени, то они классифицируются как действия всей организации, и потому она целиком несет за них ответственность.

Пожалуй, именно в тот момент у меня окончательно развеялись сомнения относительно того, каким может быть итоговое решение Конституционного Суда по вопросу о конституционности Компартии.

Однако «для подстраховки» я решил задать тот же вопрос министру юстиции России. Николай Фёдоров, процитировав известное высказывание Авраама Линкольна: «Можно обманывать всех некоторое время, можно обманывать некоторых все время, но нельзя обманывать всех все время», сказал, что нынешний конституционный процесс – это освобождение от обмана и движение к истине. Говоря о месте и роли партии в советском обществе, Фёдоров высказал суждение, что КПСС до последнего дня своего существования оставалась командной силой государства. «Так назовем, как говорится, кошку кошкою, – улыбнулся министр юстиции, – подчеркнем сращение партийных органов с государственными структурами, вспомним случаи грубейшего и неконституционного вмешательства партии в деятельность судебных органов и… сделаем вывод – нельзя говорить о законности такой партии».

«КПСС была, есть и будет вечно»

Резолютивная часть решения КС по этому резонансному делу была оглашена 30 ноября 1992 г. Пересказывать Постановление № 9-П нет смысла – оно за эти годы читано-перечитано вдоль и поперек. Ни к массовым репрессиям, ни к люстрации коммунистов-руководителей, ни даже к народным волнениям оно не привело. Более того, в то время мне казалось, что умиротворяющее решение КС больше на руку Президенту России, чем его оппонентам. Ключевые пункты всех трех указов признаны конституционными, а отдельные формальные несоответствия Основному закону не имеют принципиального значения – это признал и председатель КС Валерий Зорькин, заявивший журналистам: «Если вы имеете в виду, что с точки зрения политической различные пункты нашего решения имеют неодинаковый вес, то я с вами соглашусь. Одно дело – признать конституционным решение Президента о запрете руководящих структур КПСС, как мы это сделали, другое – поправить его в том смысле, что указы начинают действовать не с момента издания, а с момента опубликования».

Правда, многие представители демократического крыла политической элиты упрекали КС за отказ дать заключение по сопутствующему ходатайству – о конституционности КПСС. Однако от политиков и обозревателей ускользнула деталь, осмысление которой, как пояснил судья КС Эрнест Аметистов, «в корне изменит представление о причинах прекращения производства по ходатайству Олега Румянцева и группы народных депутатов РФ. Вынося решение, суд сослался на статью 165-1 Конституции РФ, позволяющую КС рассматривать вопрос о конституционности политических партий. Только политических партий! А никак не государственных структур, именовавших себя партиями. Из этого можно сделать вывод, что суд, убедившись в том, что КПСС (за исключением ее территориальных первичных организаций) никогда не была партией, просто не имел права продолжать рассмотрение вопроса о ее соответствии или несоответствии Конституции».

Народный депутат Олег Румянцев был еще более категоричен: «КПСС была, есть и будет вечно, потому что она – в генах каждого из нас. И потому решение КС не имеет никакого значения. Гораздо важнее другое – будет ли райкомам возвращено их имущество или его оставят государству, где его все равно расхватают алчные коммерческие структуры еще до того, как что-либо перепадет бедным судам или медицинским учреждениям». Он как в воду глядел – здания партийных структур достались совсем не тем, кому следовало.

И всё-таки уже тогда, в начале 1990-х, можно было сделать вывод, что ценность закончившегося «процесса века» даже не в итоговом Постановлении КС, а в том, что благодаря публичным слушаниям стали известны многие секретные документы КПСС, которые должны раз и навсегда выработать у россиян (а также у жителей стран СНГ) иммунитет к большевизму, какой бы личиной он ни прикрывался.

А если бы суд попытался найти более жесткие формулировки, то, по мнению судьи КС Владимира Олейника, «можно было дойти до абсурда и признать неконституционной саму Конституцию». Олейник назвал этот процесс «эпохальным», хотя и оговорился, что все громкие эпитеты следует считать весьма условными.

«Мои коллеги скромничают. – уточнил судья КС Николай Ведерников. – Нам не хочется выпячиваться, но в целом для истории нашего государства это был слишком важный вопрос, и в определенном смысле можно сказать, что решение суда символизирует переход к новой эпохе».

Новая эпоха, впрочем, продлилась недолго. Страну ожидали катаклизмы, которые оказались еще более резонансными, чем события 1991–1992 гг. Но об этом вспомним в следующих главах.

Фото из архива автора

Эксперимент над населением целой страны

Как происходил переход от плановой экономики к рыночной

1992 год запомнился не только небывалым по продолжительности судебным процессом по делу о конституционности Указа о запрете КПСС. Это был первый полноценный год нового государства, образовавшегося после распада СССР на большей части его территории. И весь этот год в стране происходили важнейшие политические и экономические реформы.

Поскольку нас когда-то учили, что «бытие определяет сознание», начать, наверное, лучше с экономических преобразований. 2 января граждане России, традиционно отдыхавшие предыдущий день после встречи Нового года, проснулись в совершенно новых, непривычных для всех реалиях. Началась экономическая реформа, получившая название «гайдаровской», и люди сразу же почувствовали перемены, как говорится, «на своей шкуре».

К тому времени государство стало фактически банкротом. К этому привели низкие цены на нефть и изжившая себя плановая экономическая система, ориентированная на оборонный комплекс. Золотовалютный резерв практически иссяк, рубль был ничем не обеспечен. В России наблюдался ужасный дефицит товаров народного потребления. Зерно и другие товары первой необходимости частично закупались за границей. И если даже у людей были в «кубышке» какие-то деньги, купить на них что-то было весьма проблематично.

Не могу не вспомнить те кошмарные дни 1991 года, когда московские власти, стараясь хоть как-то обеспечить горожан непродовольственными товарами, раздали всем специальные талоны, позволявшие посетить в определенный день один из крупных универсальных магазинов, куда специально завезли импортную одежду, обувь и аксессуары. Милиция, видимо, не захотела обеспечивать порядок в торговых центрах, поэтому основная нагрузка легла на плечи депутатов районных советов. Мне, например, довелось дежурить в универмаге «Сокольники».

Мы организовали дежурства, чтобы хоть как-то упорядочить вход в магазин, у которого уже утром начала собираться толпа. У каждого москвича на талоне было указано конкретное время посещения универмага, но привыкшие к тотальному дефициту люди решили прийти пораньше, уже к открытию, полагая, что к вечеру в магазине будет пусто. Началась давка. Несмотря на все старания народных депутатов, которых местные жители хорошо знали, двери буквально трещали под натиском недовольных покупателей. Запускали всех по времени на талоне, но всё равно кто-то стремился пролезть вне очереди, кто-то слезно умолял впустить его, так как в положенное время у него работа (учеба, прием в поликлинике и т.д.).

Магазин быстро заполнился, стало душно и шумно. Покупали всё, что могло пригодиться, порой даже без примерки, понимая, что главное – успеть «отоварить» свой талон. То, что впоследствии оказывалось мало или велико, люди рассчитывали перепродать или обменять. Лишь бы успеть, лишь бы не оказаться перед пустым прилавком. И хотя на один талон можно было купить только две вещи, к концу третьего дня распродажи в магазине не осталось ничего из действительно качественных вещей, закупленных к данной акции.

Шаг через пропасть

Однако 2 января, когда началась реализация программы первого вице-премьера, а также министра экономики и финансов Егора Гайдара и были отпущены цены, магазины мгновенно оказались заполненными, что называется, «под завязку». В продмагах выложили и сыры, и колбасы, и рыбные продукты, и другую невиданную прежде снедь, а промтоварные магазины тут же заполнились одеждой и обувью, на полках появились импортные телевизоры, бытовая техника, парфюмерия и вообще всё, что душе угодно. Дело в том, что временно были отменены пошлины на импорт.

Итак, Россия шагнула в рыночную экономику. Однако только за один месяц цены в среднем поднялись в 3,5–4 раза. Из-за этого лишь малая часть населения могла себе позволить дорогостоящие покупки. А кому-то уже не хватало и на привычные продукты. Неудивительно, что граждане, которые в целом адекватно оценивали сложившуюся в экономике страны ситуацию, в подавляющем большинстве высказывались против такой либерализации цен, которая больно ударила по их почти пустым карманам.

А в конце января вышел указ о свободе торговли. Все начали устанавливать цены на товары по собственному усмотрению. Фиксированные цены на социально значимые категории продуктов (хлеб, молоко и др.) продержались недолго. Колхозы и совхозы не хотели отпускать зерно буквально за копейки, ведь если всем разрешили зарабатывать деньги, то почему нельзя им?

Вскоре вышел и указ о приватизации государственных предприятий, метко прозванной в народе «прихватизацией». Российские предприятия остались без оборотных средств, что привело к острейшему кризису взаимных неплатежей. Стремительно росли долги по зарплатам, возникла угроза остановки жизнеобеспечивающих производств: водоснабжения, электроэнергетики, транспорта и т.п.

Сам Гайдар говорил по этому поводу: «Решение было одним из самых рискованных в мировой истории. Эксперимент над населением целой страны. Над живыми людьми. Многие из них его не выдержали – погибли». Однако он настаивал на том, что страна находилась на грани пропасти, а перепрыгнуть ее в два шага невозможно, поэтому и пришлось прибегнуть к «шоковой терапии».

Академик ВАСХНИЛ Алексей Емельянов заявил в интервью газете «Куранты», что не испытывает особой эйфории по поводу программы российского руководства и что людям надо «набраться терпения, мужества и спокойствия и выжить в эту самую тяжелую зиму».

Первая отставка

Люди терпели и выживали. Но депутаты Верховного Совета России не хотели мириться со сложившейся экономической ситуацией. Уже в начале года в стенах парламента начались разговоры о необходимости отправить Правительство Гайдара в отставку. А по истечении трех месяцев парламентарии и вице-президент России Александр Руцкой потребовали не только отставки Правительства, но и коренного поворота в экономическом курсе страны. При этом они предложили совершенно немыслимый рецепт выхода из кризиса: снизить налоги и цены, а зарплаты повысить. Поскольку такие предложения предполагали взаимоисключающие пункты, Гайдар и его команда немедленно отреагировали заявлением об отставке кабинета министров из-за невозможности взять на себя популистские обязательства, навязываемые Верховным Советом. Но депутатов такой шаг Правительства явно не устраивал, они, конечно, хотели, чтобы Правительство ушло, но брать реальную ответственность за происходившее в стране не решились. И потому Верховный Совет 15 апреля неожиданно одобрил проводимые реформы.

Интересно, что в общий хор возмущений по поводу отдельных аспектов экономической реформы неожиданно влился голос Конституционного Суда РСФСР, который в феврале решил рассмотреть вопрос о проверке конституционности действий высших должностных лиц Верховного Совета Российской Федерации в связи с законом о бюджете России на первый квартал 1992 г. Прежде всего это было связано с резким сокращением средств на деятельность… нет, не школ, театров или больниц, а самого КС. Ему вместо утвержденных 12,8 млн рублей отвели всего 2,8 млн. Судьи даже высказали мнение, что депутаты не заинтересованы в нормальной работе одного из высших органов судебной власти. Правда, уже через пару дней заместитель Председателя Верховного Совета Юрий Воронин прислал в суд объяснительную записку, из которой следовало, что при перепечатке документа механическую ошибку допустила машинистка, это и привело к казусу. Присутствовавший на заседании КС председатель Комиссии Совета Республики по бюджету, планам, налогам и ценам Александр Починок заверил судей, что ошибка уже устранена и на подпись Борису Ельцину направлен исправленный текст закона.

Однако КС решил не ограничиваться полученным объяснением, а изучить факты и лишь после этого сделать окончательный вывод о конституционности практики прохождения вообще всех законов после их принятия и до подписания Президентом. В тот же день КС обсудил проблему защиты конституционного строя в ходе экономической реформы на современном этапе, отметив многочисленные нарушения законности, и указал на необходимость следовать принципам федеративного устройства России. На этом заседании, кстати, впервые было заявлено о необходимости принятия новой российской Конституции, в которой будут четко разграничены права федерального центра и территорий, поскольку попытки заменить законы страны нормативными актами республик, краев и областей подрывают целостность государства и выгодны только отстраненным от власти региональным партийным структурам.

Опасность для новой российской власти представляли и некоторые структуры бывшего СССР, руководители которых не желали признавать новую реальность и стремились сделать вид, будто с отставкой Михаила Горбачёва Советский Союз не распался, а продолжает существовать в каком-то параллельном мире.

В середине марта был созван так называемый Чрезвычайный съезд народных депутатов СССР, прошедший в подмосковном совхозе «Вороново». Место проведения съезда держали в тайне. Журналисты исколесили весь Подольский район Московской области, прежде чем догнали автобусы с делегатами съезда, стартовавшие от гостиницы «Москва» в самом центре столицы. В итоге мы всё-таки сумели попасть на это мероприятие.

В «Вороново» заседание пришлось проводить в темном зале, где якобы по приказу местного руководства вдруг отключили электричество. Но партизанские условия не смутили «подпольщиков». Выступавшие использовали мегафон, много шумели, суетились, но в итоге всего за два часа сумели принять несколько «эпохальных» документов. Среди них заявление о необходимости защиты конституционного строя, а также о недопустимости прекращения деятельности народных депутатов СССР, негативная оценка добровольной отставки М. Горбачёва и требования сохранить единую армию и не допустить втягивания нашей страны в НАТО. Было также поддержано предложение воссоздать Межреспубликанский экономический комитет, введя в него заместителей глав правительств республик бывшего СССР. Наконец, съезд «отменил» Постановление Верховного Совета СССР о даче согласия на арест Анатолия Лукьянова и других союзных депутатов. Был также избран Президиум, которому поручили подготовить проведение следующего съезда. В состав этого Президиума вошли такие известные народные депутаты СССР, как С. Умалатова (председатель), А. Денисов, Р. Медведев, А. Крайко, А. Макашов, Л. Сухов, В. Алкснис, В. Носов, А. Оболенский и др.

Временный компромисс

Но вернемся к экономике. Поддержав Постановление Верховного Совета об одобрении гайдаровских реформ, народные депутаты России в апреле 1992 г. на своем очередном, VI Съезде, названном Гайдаром «первой фронтальной атакой на реформы», приняли Декларацию «О поддержке экономической реформы в Российской Федерации», в которой не только одобрили действия кабмина, направленные на принципиальные преобразования экономики, но и согласовали порядок назначения членов Правительства, предложенный Президентом. Те, кто выступал за отставку Гайдара, в итоге остались в меньшинстве. А тут еще «прокололся» спикер парламента Руслан Хасбулатов: из-за его некорректных высказываний все члены Правительства дружно покинули заседание Съезда, а некоторые депутаты тут же начали сбор подписей за отставку самого спикера.

Хасбулатов нашел в себе мужество принести извинения, но как на грех в тот же день подтвердились сведения о том, что в своем интервью газете «Республика» спикер сравнивал членов Правительства с червями, это слово четко звучало на записи. И хотя Руслан Имранович долго открещивался от этих слов, недовольство группы депутатов возросло до такой степени, что смена спикера уже не казалась невероятной. Однако, как известно, Хасбулатов в итоге остался на своем посту, а отставка Правительства хотя и произошла, но много позже, лишь в конце года.

Тем временем Правительство, собравшись в мае под председательством Бориса Ельцина, старалось хоть как-то нивелировать негативные последствия, вызванные некоторыми элементами экономической реформы. В частности, был взят курс на восстановление объемов традиционного экспорта (нефть, газ), создание условий для прогрессирующего роста экспорта продукции машиностроения, обеспечение конкурентоспособности российских товаров и сохранение рынков сбыта, введение единого обменного курса рубля. Предусматривались также меры по расширению безналичных форм расчетов с населением за товары и услуги. Суммы свыше 10 тысяч рублей предполагалось оплачивать только по специальным расчетным чекам. Было также принято решение об увеличении в 1,5 раза процентных ставок по вкладам населения в Сбербанке. И, что самое важное на тот момент, Правительство решило скорректировать указ о свободе торговли, имея в виду упорядочение торговых мест и усиление там санитарного контроля. Иначе, как ехидно отмечали критики реформ, страна постепенно превращалась в одну большую «барахолку».

Однако Президент и Правительство также были вынуждены идти на компромиссы. В мае–июне, выполняя договоренности, достигнутые на VI Съезде, Ельцин назначил в Правительство представителей «красных директоров» – Владимира Шумейко, Георгия Хижу и др. Вице-премьером по топливно-энергетическому комплексу был назначен глава Газпрома Виктор Черномырдин. По утверждению члена Правительства Петра Авена, то, что Ельцин согласился на размен министров из «команды Гайдара» на кандидатуры оппозиции, для Правительства «стало шоком». Сам Гайдар в июне 1992 г. был назначен Председателем Правительства.

Тем не менее первая попытка финансовой стабилизации, основанная на сокращении государственных расходов и введении новых налогов, заняла 3–4 месяца и привела к снижению инфляции в апреле–мае 1992 г. Однако затем под давлением Верховного Совета и директоров предприятий жесткую денежную политику Правительства пришлось смягчить, что вызвало очередной виток инфляции.

Из-за инфляции в то время встал вопрос об отмене металлических денежных знаков, прежде всего копеек. Однако Верховный Совет принял закон, согласно которому единой денежной единицей на территории страны остался рубль, состоящий из 100 копеек. Таким образом, населению был дан сигнал, что мелочь еще может понадобиться. Так и случилось, но много позже, когда цена рубля упала до такой черты, что уже не только копейки, но и рубли перестали котироваться, а за купюру достоинством в 100 рублей можно было купить разве что буханку хлеба. И тогда решено было провести деноминацию. В 1998 г. у рубля «отняли» два нуля, что подарило копейкам еще несколько лет жизни. Правда, сейчас, спустя 24 года, копейка снова «выдохлась». Магазины ее еще обязаны принимать, но делают это неохотно. Выдавая сдачу, округляют ее до рубля в пользу покупателя. Копейки, правда, еще значатся на товарах в аптеке, а также их использует налоговая служба, вычисляя проценты с дохода граждан и организаций.

Плюсы и минусы реформ

Осенью снова возникла проблема неплатежей. В целом объем кредитов Центрального банка увеличился во втором полугодии в 2,9 раза. По мнению четвертого министра экономики России д.э.н. Евгения Ясина, «с приходом Геращенко в Центробанк первая попытка финансовой стабилизации была окончательно сорвана» (новый глава ЦБ Виктор Геращенко, уже занимавший эту должность в Советском Союзе, выступал против реформы Гайдара, предполагавшей сокращение расходов). Летом 1992 г. на увеличении расходов также сказался сезонный фактор, так как нужно было выделять кредиты для обеспечения Северного завоза. К тому же Верховный Совет одобрил решение о масштабных кредитах сельхозпроизводителям под уборку урожая. Всё это еще больше ускорило рост денежной массы и инфляции (с 8,6% в августе до 22,9% в октябре). И хотя осенью Правительство вновь начало резко сокращать расходы, чтобы не допустить гиперинфляции, и даже сумело снизить дефицит бюджета (с 10,8% ВВП в августе до 4,4% в октябре), в целом за 1992 год в России была зафиксирована гиперинфляция с ростом цен на 2508,8% (т.е. цены за год выросли в 26 раз).

Таким образом, в результате деятельности Правительства Егора Гайдара именно в 1992 г. произошел переход от плановой экономики к рыночной. Были созданы государственные институты современной России: налоговая система, таможня, банковская система, финансовый рынок. Но обнищание народа, фактическое разорение большинства предприятий несырьевого сектора, рост теневой экономики, коррупции и преступности заметно девальвировали те достижения, которые ставило себе в заслугу Правительство. И хотя большая часть демократически ориентированных сил продолжала поддерживать реформаторскую деятельность команды Гайдара, отставка премьера была предрешена.

В декабре 1992 г. Егор Гайдар подал в отставку с должности Председателя Правительства. Его уход стал своеобразным компромиссом в осложнившихся отношениях Верховного Совета и Президента. Соглашаясь на смену премьера, Ельцин рассчитывал безболезненно провести референдум о новой Конституции. Однако этим его надеждам не суждено было сбыться. В 1993 г. новый конфликт Правительства и Президента закончился известными октябрьскими событиями. Той осенью Гайдар еще раз вернулся в Правительство и ненадолго стал первым вице-премьером, а также министром экономики. 20 января 1994 г. он окончательно ушел из высших государственных структур. К тому времени основные экономические реформы уже были проведены и страна жила в новой экономической реальности.

Призрак новой Конституции

Попытка принять ее с первой попытки была обречена на неудачу

После распада СССР в России заговорили о необходимости принятия новой Конституции. И вскоре появились первые проекты важнейшего для страны нормативного акта. Об их обсуждении повествует очередная глава воспоминаний обозревателя «АГ» Константина Катаняна.

К марту 1992 года многие печатные издания констатировали, что у начавшихся в стране демократических реформ весьма зыбкая правовая основа. «Россия живет по Конституции сталинско-брежневского образца», – отмечала газета «Куранты». И вот наконец 9 марта члены Конституционной комиссии, созданной по поручению Съезда народных депутатов РСФСР (далее – Съезд) и действовавшей на основании Положения, утвержденного Верховным Советом (далее – ВС) РСФСР, сообщили, что проект нового Основного закона практически готов для обсуждения на Съезде. Но все понимали, что предстоят серьезные политические баталии за ключевые положения проекта, который еще не был опубликован.

«Проект новой российской Конституции после доработки приобрел высокую степень зрелости, он внесен в комитеты и комиссии Верховного Совета РФ и готов к обсуждению», – сказал ответственный секретарь Конституционной комиссии Олег Румянцев. Он также дезавуировал заявление народного депутата России Владимира Лысенко, который высказал мнение, что даже после доработки главы о федеральном устройстве страны, где теперь сохраняется номинальное различие между республиками и другими территориями, бывшие автономии не согласятся одобрить данный проект.

«Республики в составе РФ даже не успели ознакомиться с новым документом. Предварительная публикация для всенародного обсуждения планируется на следующей неделе, а официальный текст проекта появится в печати только перед самым Съездом, так как в него могут быть внесены некоторые уточнения», – сказал Олег Румянцев. Он заметил, что главная задача комиссии – учесть печальный опыт Союза ССР. Там попытка заменить устаревшую Конституцию принципиально новым документом – союзным договором – привела к распаду страны.

На мой вопрос, что планируется предпринять в том случае, если Съезд не согласится принять проект даже в первом чтении, народный депутат России Виктор Шейнис сказал, что он не исключает варианта, при котором вопрос: «Одобряете ли Вы новую Конституцию?» придется вынести на референдум.

На этой пресс-конференции многих журналистов особенно заинтересовало положение ст. 68 проекта, где говорилось о возможности запрета тех общественных организаций, которые призывают к национальной, социальной и классовой вражде, так как это можно было напрямую соотнести с деятельностью КПСС и ряда новых партий коммунистической и социалистической ориентации. Члены Конституционной комиссии, в частности Виль Кикоть, пояснили, что марксизм-ленинизм допускает доведение классовой борьбы до уровня вооруженной вражды, поэтому те партии, которые используют этот тезис в своих программах, действительно могут быть объявлены вне закона.

Хочу напомнить, что эта пресс-конференция прошла в марте, когда члены ГКЧП еще находились под стражей, а процесс в Конституционном Суде, куда уже поступили обращения по поводу прекращения деятельности Компартии, еще не начался.

Кошка гуляет сама по себе

Тем временем все ждали очередного, VI Съезда народных депутатов, на котором предстояло первое предметное обсуждение проекта Конституции. Приближение Съезда ощущалось с каждым днем – всё позже гасли огни в окнах Белого дома, где тогда находился российский парламент, всё больше разгоралась политическая борьба между фракциями, всё чаще парламентарии, словно отчаявшись решить наболевшие вопросы, грозились обратиться в КС РФ как персонально, так и от имени всего Верховного Совета. Обстановку, которая была напряжена до предела, в один из последних дней сессии смогла разрядить лишь обычная кошка. Она внезапно появилась на сцене и с важным видом прошествовала до стола президиума, лениво увертываясь от погнавшихся за ней оперативников из службы режима. Создалось впечатление, что голодную кошку очень волнуют проблемы колхозов и фермерских хозяйств, о которых в то время говорили депутаты.

«Не знаю, может быть, урожай зерновых влияет на поголовье мышей, только в отличие от незваной гостьи официально приглашенных на заседание министров в зале почему-то не оказалось, что вызвало справедливый гнев парламентариев. В ответ на их требование прервать обсуждение вопроса, пока не появятся сановные “прогульщики”, Руслан Хасбулатов со смехом предложил считать, что как раз вместо них на сессии и сидит кошка», – написал я 10 марта в своей редакционной колонке в «Курантах».

Медведь или орел?

А буквально на следующий день в ходе парламентских слушаний о государственной символике Российской Федерации обсуждался вопрос о том, каким будет новый герб России.

Специальной комиссией Совета Министров были рассмотрены три концепции: модернизировать советские символы, создать принципиально новую символику или вернуться к традиционной российской геральдике. Совмин предложил вернуться к традиционному символу – золотому двуглавому орлу на красном фоне.

Если не считать нескольких выступлений в пользу символа российской народности – медведя, то в основном спор велся исключительно по поводу сохранения у орла атрибутов государственной власти (корона, скипетр, держава), которые некоторыми воспринимались как намек на возврат к самодержавию и конфессиональный исключительности, неприемлемым в наше время.

Вместе с тем многие депутаты предлагали не изобретать велосипед и просто восстановить старый герб Российской империи. Предложение по цветовым деталям и некоторым другим атрибутом герба сыпались как из рога изобилия. Кто-то предложил посадить орла на плечо медведя, кто-то просил вложить в лапы орла серп и молот, а один из участников слушаний требовал (надеюсь, что в шутку) изобразить на гербе обнимающихся медведя и орла с бутылкой водки. Впрочем, медведь и сейчас присутствует в геральдике российских регионов и городов.

Государственный герольдмейстер России Георгий Вилинбахов был вынужден объяснять парламентариям, что кроме личного вкуса и политических симпатий существуют еще определенные нормы геральдики, отступать от которых недопустимо. Он, кстати, напомнил, что двуглавый орел в качестве государственного символа на Руси был утвержден при Великом князе Иване III. Герб был лишен церковных символов, отождествляя единство всех народов России. В разные периоды истории изображение двуглавого орла дополнялось коронами, скипетром, державой, цепью и знаком ордена Святого Андрея Первозванного. После Февральской революции 1917 года орел изображался без императорских реалий. Цветовое сочетание – двуглавый орел на красном фоне – характерно для доимперского периода российской истории. Лишь при Петре I цветами государственного герба стали черный и золотой.

Как принимать Конституцию

В преддверии обсуждения проекта новой Конституции Российской Федерации на Съезде народных депутатов выступления как разработчиков проекта, как и депутатов, юристов, других экспертов всё чаще заканчивались прогнозом, будет ли поддержан проект Конституционной комиссии. Мнения разделились. Оптимисты рассчитывали на торжество разума народных избранников, которые не могли не понимать, что устаревшие консервативные нормы всё еще действующего Основного закона РСФСР препятствовали развитию демократического общества. Пессимисты в свою очередь разделились на «радикалов» и «плебисцитников». И те, и другие были уверены, что оппозиция завалит проект, поскольку, для того чтобы он не получил квалифицированного большинства, требовалось не так много голосов. Разногласия были связаны с вопросом, что же делать дальше. Радикалы предлагали распустить депутатский корпус и созвать Учредительное собрание, дав ему специальные полномочия принять Конституцию. Плебисцитниками в шутку называли сторонников всенародного голосования, в ходе которого сказать проекту «да» должно было большинство взрослого населения России.

Однако оба предложения вызывали критику. Одни сомневались, что Учредительное собрание окажется демократичнее Съезда народных депутатов, другие опасались, что в случае принятия Конституции на референдуме каждую поправку к ней также придется принимать всенародно, чего бюджет России просто не выдержит.

Председатель Совета Национальностей ВС РФ Рамазан Абдулатипов искал выход в срочном подписании Федеративного договора. Однако ему указывали, что любые федеративные соглашения должны подписываться на основе Федеративной Конституции, где каждому субъекту гарантируется максимальная экономическая самостоятельность, в то время как попытки обретения политической независимости трактуются как незаконные, подрывающие государственный суверенитет России.

В то же время оппоненты соглашались, что главы о правах человека и демократическом государственном устройстве страны должны соответствовать общепринятым в цивилизованном мире нормам, а любое ограничение прав наций не следует воспринимать как имперские амбиции Центра, поскольку это необходимо для единства страны.

По поводу Федеративного договора высказал своё мнение и председатель Конституционного Суда Валерий Зорькин. По его словам, такой договор открывает в России путь к миру и благоденствию. Однако юристы видят два варианта дальнейшего развития взаимоотношений внутри Федерации: либо этот процесс фиксируется в новой Конституции и положение договора становится её составной частью, либо, если проект Конституции не принимается, возникает двусмысленная ситуация, так как будет неясно, сохраняется ли приоритет конституционного строя или отношения республик и Центра строятся на договорной основе. Но в таком случае возможен конституционный кризис и следует ожидать непредсказуемых последствий, в результате которых Россию может постигнуть судьба СССР.

Как подчеркнул Валерий Зорькин, действия Татарстана и Башкортостана вызывают опасения, что и другие республики захотят перейти на ультимативный тон в переговорах с федеральными властями. Суверенитет во имя блага своего народа для руководства этих регионов является только предлогом, открывающим истинную цель – «сохранить власть удельных князей даже ценой воссоздания империи, только меньшего размера». Поэтому такие действия Зорькин назвал преступлением в первую очередь против своего народа. По его словам, если государство хочет защитить себя от развала, а своих граждан – от попрания их прав и свобод, то оно имеет основание применить силу, неукоснительно соблюдая, конечно, все правовые процедуры.

Проект готов для обсуждения

В начале апреля народный депутат РФ, ответственный секретарь Конституционной комиссии Олег Румянцев сказал мне в интервью, что комиссия одобрила доработанный вариант проекта новой российской Конституции, однако он не был опубликован, потому что до последнего дня приходилось оттачивать статьи, касающиеся распределения полномочий между федеральным центром и субъектами Федерации. Олег Румянцев напомнил, что проект готовился с августа 1990 г., а с декабря 1991 г. комиссия по решению V Съезда народных депутатов стала постоянно действующим органом и работала каждую неделю, однако такой глобальный проект нельзя подготовить очень быстро, так как было необходимо обсудить каждое концептуальное положение.

«Во-первых, у нас изменился политический строй, но деидеологизация, пришедшая на смену партийно-государственной идеологии, вовсе не означает отмены системы ценностей. Общечеловеческие идеалы должны остаться, их надо декларировать.

Мы должны избежать судьбы Союза, где в расчете на подписание союзного договора была, по существу, отменена старая Конституция, а новый документ так и не появился. У нас же Федеративный договор дополняет Конституцию, органически в нее вписывается. Во-вторых, этот документ для всех политических сил и для общества должен стать приемлемым и обязательным. Наконец, в-третьих, мы должны создать систему институтов власти, прежде всего судебной. Наша Конституция станет документом прямого действия на всей территории РФ. Так что написать проект – это полдела. Важно сделать этот Основной закон общеприемлемым, общеобязательным и общеприменительным», – заявил Олег Румянцев.

Когда в товарищах согласья нет

VI Съезд народных депутатов, начавшийся 6 апреля, стал первым форумом законодательной власти самостоятельного государства, у которого уже не было возможности ссылаться на происки злого Центра, т.е. СССР.

Спикер Руслан Хасбулатов призвал депутатов работать в духе гражданского согласия и конструктивности. Однако этот призыв услышан не был. Столкновения мнений начались еще при обсуждении повестки Съезда. Затем депутаты не пожелали выслушать выступление Егора Гайдара, требуя, чтобы перед ними отчитался президент России. Борису Ельцину потребовалось время, и его выступление прозвучало лишь на следующий день. Он обрисовал причины распада экономики, перешедшего за критическую черту, при этом сослался на тенденции, характерные для экономики предыдущих лет, когда с полок магазинов исчезли последние товары, а над рублем нависла смертельная угроза.

«Наша экономика осталась затратной, больше брать – вот ее главный закон. Такая экономика прорвала все наши линии защиты, но сегодня у нас появилась база, чтобы нанести экономике ответный удар, – заявил Ельцин, имея в виду понижение налоговых ставок, льготы предприятиям, инвестировавшим средства в развитие производства, приватизационные вклады. – Первый этап реформ население, скрипя зубами, выдержало. Велось организованное отступление по вопросам социальной защиты, но ключевые позиции удалось удержать», – сообщил президент РФ.

Весь второй и последующие дни Съезда были посвящены проблемам экономики. К политической дискуссия перешли лишь 10 апреля. Борис Ельцин охарактеризовал Федеративный договор как документ, который, став частью новой Конституции, сохранит Россию от распада, и она сможет стать «сильной, неделимой и цельной». Сразу после этого на голосование вынесли предложение одобрить Федеративный договор. Подавляющее большинство депутатов (848) поддержали это предложение, лишь 10 человек проголосовали «против». Под аплодисменты зала Хасбулатов и Ельцин пожали друг другу руки. Прозвучало предложение считать дату подписания договора Днем национального согласия в России.

После этого предатель Комитета по законодательству Михаил Митюков представил проект закона об изменениях и дополнениях действующий Конституции, подчеркнув, что данный закон ни в коем случае не является альтернативой новой Конституции РФ.

Большинство поправок, обеспечивающих гарантии прав и свобод человека, не встречали активного сопротивления и принимались квалифицированным большинством. Зато политические вопросы, в той или иной степени затрагивающие основы государственного строя, натыкались на разногласия депутатских групп и нередко блокировались. Ни один из вариантов нового названия России также не получил необходимого числа голосов, т.е. при всех изменениях в Конституции там еще сохранялась аббревиатура РСФСР.

Лишь 16 апреля в ходе рейтингового голосования народные депутаты, не мудрствуя лукаво, поддержали новое и наиболее простое наименование страны – Россия. Казалось, на этом всё и закончится. Но нет. 17 апреля Съезд вновь вернулся к этому вопросу, и 759 депутатов пошли на определенный компромисс, позволив каждому выбирать из двух наименований нашей страны то, которое ему больше по душе, – Россия или Российская Федерация.

Первая попытка

После этого с развернутым докладом о проекте новой Конституции РФ выступил Руслан Хасбулатов. Свободная личность, гражданское общество и демократическое федеративное государство – вот те «три кита», на которые опирался проект, в основном одобренный палатами Верховного Совета. По мнению спикера парламента, проект был сбалансирован, он закреплял принцип разделения и равновесия властей и вполне мог быть одобрен Съездом в первом чтении.

Неожиданно выяснилось, что в порядке законодательной инициативы были официально внесены четыре альтернативных проекта Конституции, однако Съезд решил их не рассматривать.

В конце третьей недели работы Съезда проект новой Конституции всё же был поставлен на голосование, но не был принят в первом чтении. В итоговом постановлении содержалась довольно неопределенная формулировка, предложенная фракцией «Смена – Новая политика» — «одобрить общую концепцию конституционной реформы в РФ, положенную в основу новой Конституции РФ, а также основные положения проекта, одобренного Верховным Советом РФ».

Съезд также принял решение опубликовать проект для всеобщего ознакомления и доработать его с учетом предложений президента России, результатов широкого обсуждения и данных, полученных при изучении общественного мнения по его принципиальным положениям.

Дальнейшую дискуссию о новой Конституции пришлось отложить.

Противостояние в эшелонах власти

Споры по Основному закону решили вынести на суд народа, но сначала пришлось определить судьбу президента и парламента

В начале мая 1992 г. президент во время поездки по районам Севера предложил собрать предусмотренный законом 1 млн подписей граждан России для проведения референдума по новой Конституции, в которой уже не будет места Съезду народных депутатов, образно названному Борисом Ельциным «большой говорильней, где мало что решается».

Обмен первыми ударами

Слова президента не могли не вызвать беспокойство у руководителей депутатского корпуса и политических партий. К идее референдума негативно отнеслись не только коммунисты, но и их политические оппоненты: Народная партия «Свободная Россия», Демократическая партия России, Международное движение демократических реформ, кадеты, социал-демократы и другие. Идею Ельцина не поддержал даже его соратник, на тот момент заместитель председателя Верховного Совета России Сергей Филатов (с 1993 по 1996 г. занимал пост руководителя Администрации Президента РФ). Он заявил: «До этого высказывания Бориса Николаевича я встречался с ним, но тогда у него была совершенно твердая позиция – та же, что и у нас в Верховном Совете, а именно: никакие ветви власти сегодня трогать нельзя»[1]. Впрочем, Филатов не отверг полностью идею плебисцита, считая, что «референдум необходим, но лишь по основным, принципиальным положениям проекта новой российской Конституции». К таким положениям он отнес, в частности, вопрос о земле – следует ли отдать ее в частные руки с правом купли-продажи, а также о структуре власти – президентской или парламентской республикой должна быть Россия. Референдум, по мнению Филатова, должен был защитить ключевые положения готовившегося Основного закона от всяких неожиданностей.

А такие неожиданности были вполне возможны, особенно после того, как Борис Ельцин наложил вето на Закон РФ от 5 марта 1992 г. № 2449-I «О краевом, областном Совете народных депутатов и краевой, областной администрации». Верховный Совет быстро преодолел президентское вето. Тогда Ельцин предложил объявить мораторий на этот закон, но и эта просьба президента была проигнорирована.

Тем временем конфликты Советов обеих российских столиц с городскими администрациями грозили перейти в фазу обмена ударами. Если раньше обе мэрии могли опереться на указы президента, регламентировавшие их деятельность, то после принятия неугодного главе государства закона правовой статус вновь созданных органов исполнительной власти Москвы и Санкт-Петербурга мог быть изменен в одночасье решением городского Совета. Депутаты, которые получили право утверждать и вносить изменения в систему управления территорией и структуру местной администрации, уже не раз пытались поставить под сомнение мэрские новообразования.

Моссовет даже направил обращение в Конституционный Суд России, требуя признать неконституционными решения о создании префектур и муниципальных округов, считая, что они нарушают принцип разделения властей. Все понимали, что возможность упразднить эти структуры греет душу консерваторам, которых поддержали районные Советы, лишившиеся своих исполнительных комитетов и фактически – реальной власти на местах. Они потеряли не только влияние на руководителей муниципальных округов, но и возможность контролировать распределение квартир и нежилых помещений, которое сопровождалось государственным рэкетом «на благо избирателей».

Справедливости ради должен признать, что личную выгоду от дележа муниципальной собственности имели не только и не столько депутаты, сколько чиновники, умело использовавшие свое должностное положение. Для того чтобы свести к минимуму число злоупотреблений, достигшее к тому моменту пика из-за номенклатурной приватизации и коррупции в государственных учреждениях, следовало привести в соответствие территориальное деление исполнительных органов власти. Встал вопрос, нужно ли восстанавливать старое районирование, базировавшееся на равномерности распределения членов КПСС, а вовсе не жителей городов, или всё же утвердить новую схему управления, сохранив наиболее работоспособные муниципальные структуры, но не реанимируя исполкомы. Точку в этом споре поставил КС РФ.

В интервью «Курантам» председатель Конституционного Суда РФ Валерий Зорькин объяснил, что суд не встал на сторону мэрии или президента, а руководствовался появившейся в Конституции ст. 72, где говорится о том, что «федеральные органы власти решают лишь вопрос об установлении общих принципов организации системы органов представительной и исполнительной власти краёв и областей. Только принципов! А закон о местном самоуправлении расписывает детали.

Как мог Конституционный Суд сказать, что постановление Верховного Совета конституционно, если там вместо толкования Основного закона содержится констатация, что в Москве действует Закон о местном самоуправлении, и поставлена точка?»

Зорькин подтвердил, что Закон «О краевом, областном Совете народных депутатов и краевой, областной администрации» действует на территориях Москвы и Петербурга, но оба города федерального значения получили право издавать собственные уставы, которые можно приравнять к местным конституциям.

«Устав – это, конечно, суррогат названия. И в этом уставе Моссовет может записать всё что пожелает, в соответствии, конечно, с Федеративным договором». Председатель Конституционного Суда выразил беспокойство по поводу того, что нагнетаются страсти между ветвями власти: «Создаётся впечатление, что обе стороны стремятся решить возникшую проблему не правовым путём, а силовым». Тогда как Суд, по его словам, действует по правилам, установленным законодателем, а если попытается действовать иначе, то это будет называться самоуправством.

«Уважая Конституцию, законодателей и президента, мы вправе и от них ожидать такого же уважения принятых норм поведения. Представьте себе шахматную партию, где фигуры белых ходят не так, как фигуры чёрных. До абсурда можно довести всё», – констатировал Валерий Зорькин.

Обратите внимание, что эти предупреждения председателя КС были опубликованы 27 мая 1992 г., т.е. задолго до тех событий, которые привели к вооруженному противостоянию на улицах столицы. Однако они в какой-то мере оказались пророческими. Отношения между ветвями власти действительно были доведены до абсурда, который стал причиной многих бед, прежде всего кровопролития. Впрочем, до него было еще далеко. И потому тогда к словам Зорькина никто особенно не прислушался.

Конституционный строй в опасности

Тем временем продолжалась дискуссия относительно высказывания президента о необходимости досрочно распустить Съезд народных депутатов. Порой она принимала извращенные формы. Одни публично заявляли, что такую идею можно обнародовать лишь в большом подпитии, другие соглашались, что нужно как можно скорее разогнать «весь этот коммунистический сброд в парламенте».

А по всей России уже начались собрания инициативных групп по сбору подписей о референдуме, на котором кроме решения вопроса о частной собственности на землю предлагалось также предоставить президенту право самостоятельно выносить на всенародное голосование важнейшие вопросы государственной и общественной жизни РФ. А заодно ограничить возможность Съезда изменять действующую Конституцию без согласования с президентом и одобрения народа.

Не обошлось без иезуитства самоназванных «противников демократии». Коммунисты на сей раз решили не бойкотировать референдум, а дополнить его своими вопросами. Один – о досрочном прекращении полномочий Бориса Ельцина – был явно рассчитан лишь на усиление конфронтации в обществе. Зато предлагаемая альтернативная формулировка вопроса о земле, где упоминалась возможность ее «немедленной купли-продажи», должна была отпугнуть многих россиян и превратить намечавшуюся частную собственность на земельные участки в фикцию.

Параллельно обсуждался вопрос о возможной приватизации собственности государственных и муниципальных предприятий. Представители промышленного лобби категорически требовали закрепить это право за коллективами предприятий, чтобы они были заинтересованы в результатах своего труда. Их оппоненты при поддержке правительства пытались доказать, что в этом случае не будут учтены интересы работников бюджетных сфер, которые окажутся лишенными права на часть государственной собственности. Размеры именных приватизационных счетов не могли изменить это неравенство: в любом случае выходило так, что в итоге бюджетники получат при приватизации в 10–15 раз меньше, чем те, кто работает на промышленных предприятиях.

Противостояние не только социальных групп, но и политических элит вынудило Конституционный Суд сделать в июле 1992 г. заявление о том, что конституционный строй находится в опасности, что всё чаще раздаются призывы к насильственному свержению конституционной власти, продолжается разжигание социальной, национальной и религиозной розни, нередко сопровождаемое насильственными действиями, а государственные органы, на которые законом возложена обязанность защищать конституционный строй, права и свободы граждан, проявляют недопустимую пассивность, не используют предоставленные им Конституцией и законами полномочия.

Если Верховный Совет России, другие представительные органы власти, президент и правительство, правоохранительные органы будут и далее проявлять медлительность в осуществлении возложенных на них функций по защите конституционного строя, то страна не гарантирована от социального взрыва, анархии и разрушения, отметил КС РФ.

Жизненно важно, чтобы все противоборствующие политические силы осознали серьезность и драматичность момента, проявили чувство гражданской ответственности перед Отечеством и перешли от конфронтации к диалогу, к общественному согласию на основе Конституции России, говорилось в заявлении.

КС РФ предупредил, что преодолеть угрозу конституционному строю невозможно без четкого и последовательного исполнения всеми органами законодательной, исполнительной и судебной власти своих конституционных обязанностей. В противном случае КС окажется перед необходимостью рассмотреть вопрос об их конституционной ответственности.

КС обратился ко всем государственным органам, политическим партиям и общественно-политическим движениям, гражданам России с настоятельным призывом внять голосу разума и права, поскольку будущее возможно только при строгом соблюдении Конституции и законов страны.

Это заявление мы обсудили с бывшим министром внутренних дел России, экс-кандидатом в президенты РФ (1991) Вадимом Бакатиным. Поддерживая в целом свободу слова, он заметил: «Когда твои слова начинают задевать права других, когда в них содержится призыв к свержению законной власти, к насилию, когда речи насыщены националистическими, шовинистическими, античеловеческими, просто фашистскими лозунгами, это должно пресекаться в корне. Соответствующие структуры – прокуратура, милиция, суд – обязаны применять меры. Это совершенно очевидно.

Однако правоохранительные органы – это только часть власти. Есть парламент, правительство России, есть представительные и исполнительные органы и в Москве. И их единство должно способствовать стабилизации ситуации. Сегодняшнее соперничество властей до добра не доведёт. Причём виноватой во всём оказывается милиция. То её упрекают, что она бездействует, а как только она попробовала кого-то чуть-чуть потеснить, тут же раздаются обвинения в грубости, начинается подсчёт синяков и шишек».

Бакатин посетовал на недостаток профессионализма как в органах внутренних дел, так и в политической сфере.

«Откуда у нас возьмутся сейчас новые, демократические политики? Нашим политическим лидерам новой формации не мешало бы чаще советоваться с опытными специалистами, не отвергая с порога их знания только на том основании, что они работали и при прежних режимах. А то ведь даже потенциал профессиональных дипломатов, которые работают в МИДе, зачастую не используем», – возмущался он.

Бакатин выразил большие сомнения в том, что рыночные законы сразу же заработают в антирыночной среде. «Если мы не хотим социального взрыва, нужны коррективы», – подчеркнул он.

«В истории не было и нет ни одного политика, ни одного правительства, которые не делали бы ошибок, а уж в нашей сверхсложной обстановке найти безошибочный путь просто нереально. Но нужно быть терпимым к чужому суждению и готовым учитывать общественное мнение», – заключил бывший министр внутренних дел СССР.

Оппозиционная деятельность не должна нарушать закон

Говоря о нараставшем конституционном кризисе, вызванном не только реформистскими (порой весьма жесткими и непоследовательными) действиями исполнительных структур, но также постоянным внесением изменений в Конституцию, нарушавших баланс между ветвями власти, нельзя не вспомнить многочисленные предупреждения о недопустимости усиления конфронтации в политических структурах, которое может привести к нежелательным последствиям для всех.

В беседе с государственным секретарем при Президенте России Геннадием Бурбулисом мы несколько раз касались возможного развития ситуации при попытке реформировать Съезд народных депутатов России.

«Баталии предстоят большие. Хотя, мне кажется, вряд ли Верховный Совет пойдёт на какие-то отчаянные решения, поскольку нужно не только ставить задачи, но ещё и уметь их решать. Взять на себя ответственность…

Гражданский мир не исключает политической оппозиции власти в рамках закона. Но наша беда сегодня, что необольшевики, а точнее сказать, реваншисты по стилю сознания все свои убеждения как раз употребляют на то, чтобы нарушать законы. От нас, с одной стороны, требуется сознавать, что убеждения этих людей могут быть совершенно искренними, и не надо слишком гневаться, осуждать, надо стараться их понять. С другой стороны, надо, чтобы их оппозиционная деятельность не нарушала закон. А если таковое допускается, тут должны быть соответствующие меры наказания.

Думаю всё же, что коммунистическая идеология так долго угнетала души российских людей, что у этой политической группировки нет никаких шансов завоевать достаточную часть населения в это очень опасное состояние», – предположил госсекретарь.

Бурбулис абсолютно исключил реванш любых сил по отношению к перспективам российских преобразований при условии, что мы будем целеустремленными, бдительными и не будем бояться признаваться в своих ошибках.

Однако признаться в своих ошибках никто не спешил, обстановка накалялась, и вскоре Бурбулис изменил свою оптимистичную позицию. К тому же реваншисты разных мастей пытались (и не раз) повернуть вспять начавшиеся преобразования.

В октябре Координационный совет движения «Демократическая Россия» даже принял специальное заявление, в котором выразил тревогу в связи с активизацией сил реакции. За попытками Верховного Совета РФ созвать Съезд народных депутатов до завершения работы над проектом новой Конституции Координационный совет усмотрел намерение значительной части депутатов отказаться от конституционной и земельной реформ, стремление прежней номенклатуры предотвратить развертывание народной приватизации.

Поддержав проникнутое тревогой заявление ряда министров и госсекретаря при Президенте РФ о недопустимости реализации сценария «партийных проработок», который предполагает возвращение реальной власти Коммунистической партии, активисты «Демократической России» сообщили, что «оставляют за собой право добиваться референдума с требованием о досрочном роспуске нынешнего состава Съезда народных депутатов России, избранного в условиях существования СССР и монопольного контроля КПСС, до появления Российской Федерации как независимого государства».

Не сдавать «правительство реформ» призвала и советник Президента России, народный депутат РФ Галина Старовойтова. Отвечая на мой вопрос, будет ли на очередном Съезде осуществлена попытка отрешить Ельцина от власти, она высказала мнение, что на такую крайнюю меру депутаты пойти не решатся, но они изберут более хитрую и гибкую тактику – попытаются не столько отстранить главу государства, сколько ограничить его возможности и сделать институт президентства чисто декоративным. В интервью она также сообщила, что Ельцин обратился к своим советникам с просьбой дать ему рекомендации, как вести себя на Съезде. Однако она предпочла воздержаться от обнародования всех выводов и предложений, которые намеревалась направить президенту.

***

В итоге Борис Ельцин, как известно, инициировал референдум, но не о новой Конституции, а о доверии президенту, курсу реформ правительства, о перевыборах президента и парламента. Но об этом – в одной из следующих глав.

---

[1] Все цитаты взяты из газеты «Куранты» за 1992 г.

Дело ГКЧП глазами адвокатов

Просчеты следствия и задачи защиты

Политические и экономические проблемы, с которыми столкнулась новая Россия в самом начале своего пути, не смогли отодвинуть на задний план юридические коллизии вокруг так называемого дела ГКЧП. Почти год участники событий, названных попыткой государственного переворота, провели в заключении. Однако уже в 1992 г. их внезапно отпустили под подписку о невыезде. Многие полагали, что следствие собрало достаточно улик, чтобы путчистов удалось привлечь к ответственности, однако они вначале оказались на свободе, а затем и вовсе были амнистированы.

Напомним, что формальным главой ГКЧП стал вице-президент СССР Геннадий Янаев, однако основным идеологом путча называли председателя КГБ Владимира Крючкова. Кроме них в Комитет вошли: министр обороны Дмитрий Язов, министр внутренних дел Борис Пуго, премьер-министр Валентин Павлов, первый зампред Совета обороны Олег Бакланов, председатель Агропромышленного союза Василий Стародубцев и заместитель главы правительства СССР, зампредседателя Научно-промышленного союза Александр Тизяков.

В период с 22 по 29 августа почти все члены ГКЧП и их соратники были арестованы, за исключением главы МВД Бориса Пуго, который застрелил жену и покончил с собой, начальника Генштаба маршала Сергея Ахромеева, повесившегося в своем рабочем кабинете, и управделами ЦК КПСС Николая Кручины, который выбросился из окна своей квартиры.

Допросы и позиция защиты

Первые допросы арестованных прошли в санатории МВД «Сенеж» в Солнечногорском районе Московской области. Затем Генпрокуратура решила отправить подследственных в специально подготовленный изолятор в городе Кашине Калининской (ныне Тверской) области. А в итоге они оказались в СИЗО «Матросская тишина».

Для защиты подсудимых были приглашены самые именитые адвокаты страны: Генри Резник, Дмитрий Штейнберг, Генрих Падва, Юрий Иванов, Александр Клигман и др. Процесс имел широкий общественный резонанс, в нем было крайне заинтересовано российское правительство. Однако первое заседание суда по делу ГКЧП, рассматриваемому Военной коллегией Верховного Суда СССР во главе с зампредом коллегии Анатолием Уколовым, состоялось лишь 14 апреля 1993 г. По словам Анатолия Уколова, власти давления на суд в традиционном понимании этого выражения не оказывали, но требовали, чтобы процесс был скорым и жестким.

А пока проходили допросы и другие следственные действия, адвокаты искали правовые возможности доказать невиновность своих доверителей, опираясь на закон и выстраивая свою тактику с учетом позиций подзащитных. Эти позиции не всегда совпадали. Тем не менее большинство адвокатов были намерены требовать оправдания своих подзащитных, так как пришли к выводу, что преступления, в котором их обвиняли, путчисты не совершали. Одним из главных обвинений была измена Родине, и в качестве наиболее сурового наказания по этой статье им грозила смертная казнь. Однако защите удалось обойти это обвинение. Адвокаты настояли на том, что подзащитные выступали как раз за сохранение суверенитета и территориальной целостности Союза, а потому об измене Родине речи идти не могло.

Вот что спустя 30 лет рассказал в интервью журналу «Российский адвокат» (№ 4 за 2021 г.) защитник Владимира Крючкова, адвокат АП Московской области Юрий Иванов, незадолго до этого на торжественной церемонии награждения Национальной премией в области адвокатской деятельности и адвокатуры получивший знак «За честь и достоинство» – главную корпоративную награду как признание особых заслуг в деле защиты прав и свобод граждан.

Карт-бланш адвокату

«С самого начала защиты Крючкова он дал мне полный карт-бланш на любые инициативы вплоть до критики его личности, а теплая дружба с ним и его семьей была существенной частью моей жизни.

Прежде всего, надо отметить, что по политическим делам с подзащитными, как правило, возникают особые отношения. Следствие и суд нередко длятся годами, и складывается ситуация, когда в этот период у арестованного в буквальном смысле значимее адвоката никого нет. Именно адвокат участвует в следственных действиях, может постоянно и непосредственно контактировать с ним, обсуждать его поведение и давать рекомендации по этой линии.

Если же попытаться свой опыт перевести в форму советов, то я отмечу необходимость понимания двух важных моментов, с которыми почти наверняка предстоит столкнуться.

Первый. Когда возникает предложение об участии в таких делах, прежде всего выясняйте, признает ли будущий подзащитный предъявленное обвинение или же занимает позицию жесткого противостояния.

В последнем случае приготовьтесь: предстоит идти с ним в унисон, а значит, вам гарантировано попадание в зону рисков и сопутствующих стрессов. <…>

Так что требуется предельное внимание к соблюдению собственной безопасности в самом широком смысле.

Второй. Учитывайте, что в информационный век силовики научились организовывать поддержку своих дел в СМИ. Они не только сопровождают возбужденные дела краткой информацией, но излагают намечаемые версии, нередко искажая факты или разыгрывая различные комбинации для воздействия на общественное мнение.

Жесткие войны между обвинением и защитой по политическим делам – это объективная реальность, которая была, есть и будет. Больше того, они будут нарастать как по технологиям, так и по объемам.

Положительных изменений для защиты тут можно не ждать, как раз заметно, что тренд идет в противоположном направлении. Но и адвокаты, готовые жить под девизом “бодался теленок с дубом”, не исчезнут, палитру своих приемов будут отрабатывать, да и в общественном мнении симпатии будут нарастать».

В своем интервью Юрий Иванов рассказал, что первоочередной задачей защиты в этом деле было заручиться поддержкой некоторых политических сил и их ведущих политиков. Не менее важно, по его словам, было установить контакты с сотрудниками центрального аппарата КГБ, связь с которыми должна была позволить владеть обстановкой, и не только в рамках предстоявшей защиты по официальному обвинению. Адвокаты попросили Владимира Крючкова заявить следствию письменное ходатайство, в котором он признавал свою полную ответственность за действия «всех причастных к делу подчиненных», подчеркнув, что они действовали на основании его приказов, а арестованным просил изменить меру пресечения. После программы на телеканале ТВЦ, в которой Юрию Иванову удалось вставить несколько предложений о том, как Крючков берет всё на себя и переживает за судьбы своих подчиненных и глупые расправы над ними, на связь с адвокатами «стали выходить чекисты-симпатизанты. В итоге установились стабильные контакты, помогавшие, как бы это сказать, улучшить качество защиты».

Отвечая на вопрос «РА», возможен ли эффективный тандем адвоката с подзащитным, если они исповедуют противоположные идеологии, Юрий Иванов сказал:

«Если речь идет о работе адвоката на следствии и в суде, то проблемы не вижу; тут главное – не идеология, а уровень профессионализма адвоката.

К примеру, ГКЧП именовался “путчем коммунистов”, но среди адвокатов были и те, кого коммунистами никак нельзя назвать. Тем не менее каких-то идеологических обсуждений никогда не возникало. Еще удивительнее для меня были поразительно корректные, даже, сказал бы, дружеские отношения между адвокатами: за два года ни одного конфликта, хотя “фехтовальщиков” было предостаточно. На мой взгляд, причина понятна: собрались не просто острые, но, извините, умные люди. Главной целью каждого было освобождение своего подзащитного, в данном случае шансы добиться этого были выше в единой связке.

При этом у нас, естественно, существовали и локальные интересы. Это было первым, что мы определяли с моим напарником Юрием Пилипенко. Мое знакомство с ним произошло в УДН, где я вел студенческий кружок. Юрий был его старостой, а затем связал свою жизнь с адвокатурой. По сути, в “кипящий котел” сложнейшего дела ГКЧП он попал на первом году своей адвокатской практики. Тем не менее синхронность между нами установилась мгновенно, по делу во всех его аспектах мы были на одной волне, а что было еще важнее – так это симпатия к нему Крючкова. Интересно, что еще тогда, в начале 90-х, в разговорах со мной Владимир Александрович предсказывал Юрию большое политическое будущее, что и оказалось истиной, когда более чем через два десятилетия (!) адвокаты избрали его президентом Федеральной палаты».

«“Политические” подзащитные бывают разные, и, конечно же, для части из них белый флаг неприемлем, поскольку означает потерю репутации. Предстоящий судебный процесс и даже будущий длительный срок – для них лишь составная часть борьбы. Они желают, чтобы адвокат не просто устраивал стенания о здоровье, а активно работал в медийном поле и противостоял обвинительным трактовкам. Тут и наступает непростой момент выбора для адвоката, – продолжает Юрий Иванов. – Если всё же адвокат решился пойти навстречу пожеланию об активизации на этом направлении, надо быть предельно внимательным, детально оговаривая с подзащитным эту часть своей работы».

Законные процедуры большей частью соблюдались

Совсем недавно об участии в деле ГКЧП мы поговорили и с президентом ФПА РФ Юрием Пилипенко. Приведу эту беседу полностью.

– Расскажите, как Вы вступили в «дело ГКЧП».

– В тот период я был совсем еще молодым адвокатом. В Московскую областную коллегию меня незадолго до этих событий рекомендовал суперизвестный тогда адвокат Юрий Павлович Иванов, с которым я был знаком. Когда начался так называемый августовский путч, я, как и почти все жители больших городов, был взбудоражен этим эпохальным событием. Ни на какие баррикады я не ходил, хотя мои симпатии очевидно были на стороне «свободы, равенства и братства» – простительная слабость для молодых людей. После 21 августа прошла череда задержаний участников путча. Помню, я был в городе Видном на дежурстве, когда последовал звонок Иванова. «Выпиши ордер и завтра вступаешь в дело, – сказал он. – Будешь со мной защищать Крючкова».

Может быть, я вначале и не сумел оценить всю мощь этого предложения, но интуитивно сразу согласился, тем более что я относился и отношусь к Ю.П. Иванову с огромным пиететом. Его просьбы мне в тот момент было совершенно достаточно, чтобы не сомневаться. Спустя пару дней мы вместе с ним оказались в «Матросской тишине», где я увидел Владимира Александровича Крючкова, защитником которого наряду с Ивановым стал и я.

Моральных терзаний по этому поводу у меня не было, уже тогда я понимал, что адвокат вряд ли может позволить себе какие-то сомнения по поводу защиты человека, который в ней нуждается. Тем более что и антипатий наш подзащитный не вызывал, более того, впоследствии мы прониклись, как мне кажется, вполне взаимными симпатиями. Что касается юридических перспектив, то они не были очевидными. Советский Союз находился в крайне шатком состоянии, и ситуация могла качнуться в любую сторону. В том числе в сторону «жертвенных приношений», т.е. «зрелищ».

– Были ли у вас как у юриста сомнения в правомерности выдвинутого обвинения?

– Такого рода сомнения возникли в первые же дни. Стоило открыть Уголовный кодекс РСФСР, взглянуть на статью 64 «Измена Родине», сравнить всё то, что происходило на наших глазах, с текстом этой статьи, как сразу становился очевидным абсолютный диссонанс. Сам подзащитный был, мягко говоря, удивлен такого рода обвинениям. «Если я что и делал, то защищал Родину», – говорил он.

Ю.П. Иванов, надо отдать должное его мастерству, отметил, что с такой формулировкой будет даже удобнее работать. По большому счету, финал этого дела был отчасти предопределен теми первыми шагами, которые были сделаны следствием. Шагами популистскими, созвучными настроениям общества.

– Были ли неожиданности во время самого процесса или он проходил юридически безупречно?

– Там были не только юридические, но и фактические сюрпризы. Не могу сказать, что все действия были безупречными.

Например, со слов В.А. Крючкова я знаю о попытке его отравления в изоляторе, которую он описывал при встрече в следственной комнате очень детально. Не исключаю, что тщательность и точность этих деталей адресовались не только мне, хотя эта часть встречи происходила наедине. Было ли это на самом деле, я утверждать не берусь. Но с учетом слов моего подзащитного, его психологических особенностей (а он не был склонен к истерикам или панике) и тех фактических обстоятельств, которые были известны, вполне допускаю, что сообщение В.А. Крючкова имело под собой основание. По этому поводу мы обращались к начальнику изолятора и требовали принятия соответствующих мер. То есть в процессе происходили какие-то события, которые не вписываются в представление о том, что так и должно быть.

Что касается сугубо юридических процедур. Я не присутствовал при задержании моего подзащитного, но от него известно, что в тот момент от некоторых лиц звучали реальные угрозы, в том числе физической расправы. При этом сам Крючков позднее говорил, что большинство людей, с которыми он сталкивался с момента задержания и до помещения в изолятор, относились к нему уважительно. И законные процедуры большей частью соблюдались.

Допросы же проходили достаточно миролюбиво, мы имели дело с разными следователями, иногда выходили за рамки протокола, вели какие-то политические дискуссии. Особенного нажима на подзащитного не было, напротив, следователи порой просили его, если не умоляли, хоть как-то ответить на поставленные вопросы, чтобы заполнить хоть чем-то протокол. Забавными были пассажи такого рода: «Я сам член партии с 70-го года, но прошу Вас пояснить, как Вы…» – и дальше сам вопрос.

Опять же, следует отдать должное Ю.П. Иванову, который сумел создать определенную атмосферу во взаимоотношениях со следствием и стать, на мой взгляд, центром притяжения или, если хотите, идеологом всей системы защиты. При этом у него была наступательная позиция, которую он предлагал занять и другим участникам процесса. Линии, предложенной Ивановым, безоговорочно и до самого конца следовал только генерал Варенников, который достиг определенного успеха, отказавшись от амнистии и добившись оправдательного приговора. Правда, я убежден, что такого рода успех был возможен только по отношению к одному из обвиняемых. У всех вместе мог бы быть и иной результат. Да и среди подзащитных наблюдались колебания, соглашаться или нет на предложенную амнистию. И с учетом их почтенного возраста и полутора лет, проведенных в изоляции, никто не вправе упрекать их за то, что они пошли по пути наименьшего сопротивления. Адвокаты тоже не могли навязывать им свою позицию.

– А вы как адвокат испытали облегчение в связи с амнистией ваших подзащитных? Или было обидно, что не удалось довести до конца перспективное дело?

– Никакой обиды не было, потому что «адвокатская слава», которую можно было получить в этом процессе, была всеми получена сполна. Может быть, мне повезло больше других, потому что все адвокаты, вовлеченные в этот процесс, уже были «с именем», и только два-три относительно молодых адвоката – Светлана Володина, Елена Львова и я – получили впервые «дивиденды» от участия в этом процессе, определенное внимание прессы и т.д.

Так что никакого разочарования я не испытал. С точки зрения материальной ни для кого из защитников участие в этом процессе не было сильно выгодным, а в условиях назревавшего капитализма у адвокатов в стране появились другие возможности для приличных гонораров. Стоит только вспомнить, например, дела с «чеченскими авизо».

Процесс ГКЧП длился долго, впечатления от него скорее позитивные. Отношения с моим подзащитным и его супругой оставались хорошими до их последних дней. О Крючкове много говорили и писали, как плохое, так и хорошее. Я его вспоминаю с теплом. Ну а от политических оценок воздержусь даже спустя 30 лет.

(Окончание в следующей части)

Дело ГКЧП глазами адвокатов

Окончание

Процессуальные уроки и судьбы амнистированных путчистов

Я к вам пишу. Чего же боле?

Известно, что спустя два дня после ареста Владимир Крючков в письме своему преемнику на посту главы КГБ Вадиму Бакатину сознался, что он участвовал именно в «государственном перевороте», однако Юрий Иванов заявил, что это письмо его подзащитный написал под психологическим давлением. Зато еще днем позже Крючков написал покаянное письмо Президенту СССР Михаилу Горбачеву. В нем о «перевороте» уже нет ни слова. И с этого момента он твердо стоял на том, что руководство ГКЧП действовало исключительно в целях спасения страны и даже надеялось найти общий язык с лидерами России и других союзных республик.

Вот текст этого письма (цитируется по книге: В. Степанков, Е. Лисов. «Кремлёвский заговор: Версия следствия». — М.: Акционерное Издательское Общество «Огонёк», ОГИЗ, 1992).

Уважаемый Михаил Сергеевич!

Огромное чувство стыда – тяжелого, давящего, неотступного – терзает постоянно. Позвольте объяснить Вам буквально несколько моментов. Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам, Раисе Максимовне, семье, и сам от этого приходил в ужас, в отчаяние. Какая все-таки жестокая штука эта политика! Будь она неладна. Хотя, конечно, виновата не она.

18.8 мы последний раз говорили с Вами по телефону. Вы не могли не почувствовать по моему голосу и содержанию разговора, что происходит что-то неладное. Я до сих пор уверен в этом. Короткие сообщения о Вашем пребывании в Крыму, переживаниях за страну, Вашей выдержке (а чего это стоило Вам!) высвечивали Ваш образ. Я будто ощущал Ваш взгляд. Тяжело вспоминать об этом. За эти боль и страдания в чисто человеческом плане прошу прощения. Я не могу рассчитывать на ответ или какой-то знак, но для меня само обращение к Вам уже стоит что-то.

Михаил Сергеевич! Когда все это задумывалось, то забота была одна – как-то помочь стране. Что касается Вас, то никто не мыслил разрыва с Вами, надеялись найти основу сотрудничества и работы с Б.Н. Ельциным. Кстати, в отношении Б.Н. Ельцина и членов российского руководства никаких акций не проводилось. Это было исключено. В случае необходимости полагали провести временное задержание минимального числа лиц – до 20 человек. Но к этому не прибегли, считали, что не было нужды.

Было заявлено, что в случае начала противостояния с населением, операции немедленно приостанавливаются. Никакого кровопролития. Трагический случай произошел во время проезда дежурной военной машины “БМП” по Садовому кольцу. Это подтвердит следствие.

К Вам поехали с твердым намерением доложить и прекращать операцию. По отдельным признакам уже в Крыму мы поняли, что Вы не простите нас и что нас могут задержать. Решили доверить свою судьбу Президенту. Войска из Москвы стали выводить еще с утра в день поездки к Вам. Войска в Москве были просто не нужны.

Избежать эксцессов, особенно возможных жертв, – было главной заботой и условием. С этой целью поддерживали контакты. У меня, например, лично были контакты с Г. Поповым, Ю. Лужковым, И. Силаевым, Г. Бурбулисом и, что важно, многократно с Б.Н. Ельциным.

Понимаю реальности, в частности мое положение заключенного, и на встречу питаю весьма слабую надежду. Но прошу Вас подумать о встрече и разговоре со мной Вашего личного представителя.

С глубоким уважением и надеждами

В. Крючков, 25.8.91

А год спустя, 3 июля 1992 года Владимир Крючков выступил с обращением к Президенту России Борису Ельцину, в котором, в частности, обвинил Ельцина в перекладывании вины в развале СССР на членов ГКЧП. Тем не менее, в конце года руководством страны было принято политическое решение о том, что держать путчистов под стражей далее нет смысла. В январе 1993 г. Крючков освобождён под подписку о невыезде (вместе с другими членами ГКЧП Янаевым, Павловым, Тизяковым, Баклановым и Язовым, Стародубцева освободили раньше).

Кстати, могло так случиться, что Крючкова защищал бы другой адвокат – вице-президент ФПА РФ, первый вице-президент АП г. Москвы Генри Резник.

Но все, как нередко бывает, решил случай. Вот что рассказывает об этом сам Резник, отвечая на вопрос, имеет ли для него значение личность подсудимого, ведь он защищал и Бориса Ельцина, и подсудимых по делу ГКЧП.

– Август 1991 года – это было интересно. Я оказался в те дни путча в Ровно – защищал одного ветерана войны. Возвращаюсь 24 августа, жена Лариса рассказывает – накануне раздался звонок: «Здравствуйте, это звонит Крючков». И Лариса выдает: «Ой, знаете, вам с такой фамилией, наверное, сейчас жить трудно». Оказывается, звонит сын (председателя КГБ СССР) Крючкова, для того чтобы меня пригласить. Но меня нет. А его уже арестовали, и поэтому его защищал Юра Иванов. Кстати, хорошо защищал.

А тут звонит жена Плеханова (Юрий Плеханов – начальник Службы охраны КГБ СССР, член коллегии КГБ СССР, был под арестом до декабря 1992 г. – Прим. Ред.). А я твердо решил: буду защищать первого, кто ко мне обратится. Вот здесь у меня были расхождения с моим другом, который недавно от нас ушел, с Юрой Шмидтом. Юра занял такую позицию, что он будет защищать только по правозащитным делам, то есть он будет политический адвокат. Я эту позицию не принимал и не принимаю, адвокат должен вести все дела. Право на защиту универсально и предоставляется всем обвиняемым. Но в итоге дел, которые я называю народническими, резонансных правозащитных дел я провел больше, чем все адвокаты России, может быть, вместе взятые.

– Почему все-таки дело ГКЧП закончилось, по сути, пшиком?

– Не надо было предъявлять измену Родине, как им предъявили, – надо было предъявлять превышение власти. Потому что тут никуда не денешься, чрезвычайное положение было объявлено, безусловно, незаконно. Здесь защите уже пришлось бы очень трудно, потому что надо было бы доказывать, что была крайняя необходимость для введения ЧП, хотели спасти СССР.

В адвокатуре нет слова «нет».

Первого заместителя председателя КГБ Владимира Крючкова по контрразведке Виктора Грушко защищали адвокаты Александр Клигман (к сожалению, он ушел из жизни 20 декабря 2001 г.) и Светлана Володина – в настоящее время вице-президент ФПА РФ, вице-президент АП Московской области. Я попросил Светлану Игоревну рассказать, что она помнит об этом деле.

«К Александру Клигману В.Ф. Грушко обратился в самый первый день после ареста, –начала она. – Здесь произошла интересная история. После ареста участников путча в Московскую областную коллегию приехал адвокат Юрий Иванов, чтобы обсудить, кто кого будет защищать. Я в этом обсуждении не участвовала и могу пересказать эту историю со слов Клигмана. Он сказал, что уже знает своего подзащитного. И хотя Ю.П. Иванов предлагал ему другую, более политически значимую фигуру, но Клигман заявил, что значимость фигуры не играет роли. В результате у него оказался в качестве подзащитного очень интеллигентный и образованный человек с чётким пониманием ролей участников августовских событий и значения произошедшего. У меня осталось удивительное ощущение от общения с ним. Он испытывал гордость от того, что в ведомстве, которое он представлял, работают яркие личности и профессионалы с большой буквы».

– Скажите хотя бы несколько слов о вашем подзащитном.

– Виктор Федорович Грушко обладал блистательной памятью и очень быстрым мышлением, понимал, что происходит, и всегда был готов освоить что-то новое, в том числе процессуальные аспекты, с которыми он раньше не сталкивался. При этом он хорошо понимал политическую обстановку в стране. Работать с ним было удивительно интересно, потому что для меня – очень молодого адвоката – такой процесс значил многое.

– Можете привести пример?

– Этот процесс преподнес мне один фантастический урок. Подзащитный сказал, что он болен, что у него очень серьёзное заболевание, что он всегда лечился в госпитале КГБ и что эффективную медицинскую помощь ему могут оказать только там. Поскольку именно там находится его история болезни. Александр Викторович сообщил мне, что мы будем писать ходатайство следователю, чтобы подзащитного отправили лечиться именно в этот госпиталь. Я ответила, что Грушко находится под стражей в «Матросской тишине» и что в изоляторе есть медицинское учреждение для лиц, которые в нём содержатся. Поэтому нет смысла писать ходатайства, так как нашего подзащитного никуда не переведут. Но Клигман не согласился, сказав, что в адвокатуре нет слова «нет».

Я сейчас уже не вспомню, какое по счёту ходатайства было нами написано – 12-е или 15-е, но нашего подзащитного всё-таки перевели, и мы ходили беседовать с ним в клинику, расположенную около метро Щукинская, где у входа и по периметру стояли автоматчики, которым было приказано его охранять, – в тапочках. Да-да, в тапочках, ведь это было медучреждение с очень строгими требованиями.

Этим и отличался А.В. Клигман. Он всегда делал то, чего до него никто ещё не делал. А ведь мне поначалу казалось, что мы делаем совершенно бесполезную работу. Но оказывается, что даже невозможное иногда оказывается возможным. На самом деле в этом процессе было много уроков, но этот – один из самых запоминающихся.

– А ваш подзащитный категорически не признавал предъявленного ему обвинения?

– Да.

– Понимали ли адвокаты, что если бы их подзащитным было предъявлено какое-либо другое обвинение, например, превышение должностных полномочий, то исход процесса мог быть бы иным?

– Да, понимали, и они были готовы к чему угодно, но только не к 64 статье УПК РСФСР.

Перспектив у этого процесса не было

Председателя Правительства России Валентина Павлова (с этого поста он был смещен сразу после путча) защищал вице-президент ФПА РФ, президент АП Московской области Алексей Галоганов. Он тоже согласился вспомнить события 30-летней давности и ответить на несколько моих вопросов.

– Расскажите, как в 1991 г. вы приняли защиту члена ГКЧП Валентина Павлова, как готовились к процессу, как собирались строить тактику защиты, если бы он не согласился на амнистию? Выступая по делу ГКЧП как независимый советник в области права, вы понимали, что настрой общества в то время был крайне невыгоден для защиты? Не опасались ли вы политического процесса, где судьба обвиняемых предрешена?

– В то время страна и общество переживали не лучшие времена. На этом фоне начался сложный процесс над членами ГКЧП, защитниками в котором выступали большей частью адвокаты Московской области.

Процесс был очень тяжёлым, вступать в него было очень непросто, потому что общество, разделённое на «красных» и «белых», как мы помним, было настроено очень агрессивно. Беда в том, что адвокаты во многом ассоциировались со своими подзащитными. Этого не должно быть. Во многих зарубежных законах имеется такое указание. Возможно, такая поправка не помешало бы и нам. А то получалось, что если я защищаю Павлова, то значит, что я тоже коммунист и чуть ли не враг народа.

Было тяжело и морально и физически, но Юрий Павлович Иванов, защищавший Владимира Крючкова, и Александр Викторович Клигман, защищавший первого заместителя председателя КГБ Виктора Грушко, приняли на себя основной удар.

Кстати, сын того Грушко – Александр Викторович – сейчас заместитель министра иностранных дел РФ и представитель России в НАТО.

Было тяжело еще и потому, что мы не знали, что может произойти завтра. Мы понимали нелепость предъявленного обвинения. Ну, какая измена Родине? Люди старались спасти свою страну, может быть выбрали неверные методы, но это никак не измена…

Но больше всего мы боялись, чтобы не случилось так, как в Румынии, где руководителей государства просто расстреляли без суда и следствия.

Через месяц-два мы немного успокоились и поняли, что нашим подзащитным такая участь не грозит. После этого процесс перешёл в нормальное правовое русло. Мы боролись, заявляли ходатайства, и хотя нам часто оказывали, но я благодарен судьям, прежде всего председательствующему в военной коллегии – генералу Анатолию Уколову, который вёл этот процесс. Это был блестящий профессионал, и с ним у нас складывались нормальные человеческие отношения. Пример: когда у экс-премьера Павлова умерла мать, его отпустили на похороны, хотя и под охраной.

Вскоре мы поняли, что перспектив у этого процесса нет, поэтому амнистия стала единственным выходом из этого положения. Все подзащитные, за исключением Варенникова, согласились с амнистией, а Варенников со своим адвокатом Дмитрием Штейнбергом пошли до конца и добились, как вы помните, оправдательного приговора. А наши подзащитные, кстати, согласились с такой, отработанной с адвокатами формулировкой: «Виновным себя не признаю, но на амнистию согласен».

Об этом процессе можно очень много рассказывать, если будет время, возможно напишу книжку воспоминаний. Потому что там было много интересных процессуальных моментов. Было очень много новелл и в самой защите. Например, мы впервые обратились в КГБ с просьбой дать официальную справку, что нас никто не прослушивает и что за нами никто не следит. И нам такую справку выдали. Впервые в процессе мы тогда сели рядом со своими подзащитными. Нас хотели рассадить и установили таблички, где кто должен сидеть в Верховном Суде. Но мы вышли, держась за руки, переставили таблички и сели рядом. И председательствующий не возражал против этого, хотя это и вызвало у всех большое удивление.

– Правильно ли я понял, что главным направлением в тактике защиты было то, что именно инкриминируемого преступления ваши подзащитные не совершали?

– Конечно. Не было того состава преступления, который вменялся нашим подзащитным. Это все прекрасно понимали. И потому даже трудно было переквалифицировать обвинение на другую статью.

Должен заметить, что после амнистии многие из обвиняемых заняли высокие посты в государстве. Лукьянов стал депутатом и председателем комитета в Государственной Думе, Бакланов также стал депутатом Государственной Думы, а Стародубцев даже стал губернатором Тульской области.

Судьбы амнистированных заговорщиков

6 июня 1992 года по состоянию здоровья из СИЗО был освобожден Василий Стародубцев. 26 января 1993 года на свободу под подписку о невыезде вышли, как уже сообщалось, остальные члены ГКЧП.

О том, как все обвиняемые попали под амнистию, и почему только Валентин Варенников решил судиться «до победного конца, речь пойдет в следующей главе.

А пока можно только напомнить, что Геннадий Янаев после прекращения уголовного дела являлся консультантом Комитета ветеранов и инвалидов государственной службы “Родина и честь”, также возглавлял Фонд помощи детям – инвалидам с детства. В 2002-2010 годах занимал должность заведующего кафедрой отечественной истории и международных отношений Российской международной академии туризма. Умер 24 сентября 2010 года в возрасте 73 лет.

Владимир Крючков с 1997 года входил в оргкомитет Движения в поддержку армии, оборонной промышленности и военной науки, созданного генерал-лейтенантом, депутатом Госдумы РФ II созыва Львом Рохлиным. 7 мая 2000 года в качестве гостя принимал участие в инаугурации президента РФ Владимира Путина. Умер 23 ноября 2007 года в возрасте 83 лет.

Валентин Павлов в 1994-1995 годах занимал пост президента Часпромбанка, в 1996-1997 годах был главным финансовым советником президента Промстройбанка. Он возглавлял Институт исследований и содействия развитию регионов и отраслей при Международном союзе экономистов, был вице-президентом Международной академии менеджмента и председателем ее ученого совета. В 2002 году перенес инфаркт. Умер 30 марта 2003 года на 66-м году жизни.

Дмитрий Язов с 1998 года занимал должность главного военного советника Главного управления международного военного сотрудничества Минобороны РФ, был главным советником-консультантом начальника Академии Генштаба ВС РФ. Также возглавлял фонд «Офицерское братство» Национальной ассоциации объединений офицеров запаса Вооруженных сил (создан в сентябре 2001 года), общественную организацию “Комитет памяти маршала Жукова”. Умер в возрасте 95 лет 25 февраля 2020 года.

Олег Бакланов с 2005 года был председателем совета директоров ОАО “Корпорация “Рособщемаш”, затем являлся советником гендиректора Ракетно-космической корпорации «Энергия» им. С. П. Королева, членом консультативного совета при Министерстве промышленности и торговли РФ. Умер 28 июля 2021 года в возрасте 89 лет.

Василий Стародубцев 23 марта 1997 года был избран губернатором Тульской области, переизбран в 2001 году. Занимал этот пост до 29 апреля 2005 года. В 2007-2011 годах – депутат Государственной думы РФ V созыва. 4 декабря 2011 года вновь был избран в нижнюю палату парламента по списку КПРФ. 30 декабря того же года скоропостижно умер в возрасте 80 лет.

Александр Тизяков был председателем екатеринбургского регионального общественного движения 2В поддержку армии и оборонной мощи РФ2. Умер 25 января 2019 года на 93-м году жизни.

Чековая приватизация

Показуха, афера века или интеграция в мировую финансовую систему?

Отечественную экономику последнего десятилетия прошлого века постоянно испытывали на прочность как объективные факторы, так и деятельность представителей разных эшелонов власти. Начало было положено в 1992 г., когда стартовала так называемая реформа Гайдара, которую эксперты назвали шоковой терапией.

Такой термин обозначает комплекс радикальных мер, направленных на оздоровление экономики. Шоковая терапия в России, начавшаяся в 1992 г., была далеко не единственным примером использования подобного инструмента в мировой истории. Подобный комплекс мер применялся в различных странах мира как раньше, так и позже, причем имел различный успех. Однако набор мероприятий, призванных способствовать быстрому выходу государства из кризиса, далеко не всегда позволяет получить тот эффект, которого стремятся достичь экономисты. В некоторых случаях такие меры при неправильном их применении могут даже усугубить ситуацию.

Как правило, при проведении шоковой терапии предпринимаются попытки сократить количество денег в обороте, ввести свободное ценообразование, принять бездефицитный бюджет, снизить уровень инфляции и провести приватизацию ряда государственных предприятий.

После распада СССР экономическое положение в России начало обостряться. Некоторые эксперты, в том числе заместитель председателя правительства по вопросам экономической политики Егор Гайдар, считали, что Россия находится на пороге голода из-за перебоев поставки продовольствия. Именно поэтому в правительстве, возглавляемом Борисом Ельциным, приняли решение провести коренные экономические реформы, полагая, что полумеры при существующем положении вещей не помогут.

До сих пор вспоминаю образное заявление Егора Гайдара, который, объясняя простым россиянам суть своей реформы, сказал, что «невозможно перепрыгнуть пропасть в два прыжка». То есть мы должны были понять: либо граждане поднатужатся и сразу прыгнут в «прекрасное далеко», либо они по привычке будут двигаться маленькими шажками, что неминуемо приведет к смертельному падению в экономическую бездну.

О первом шаге, с которого начала реализовываться шоковая терапия в России, т.е. о либерализации цен, мы уже вспоминали в Главе 11. Попытка формировать стоимость товаров и услуг с помощью рыночных механизмов несколько выправила катастрофическую ситуацию. На полках магазинов появились продукты и товары, которые прежде были недоступны. Однако в стране, где до последнего времени применялось государственное регулирование при формировании цен на подавляющее большинство видов продукции, резкий переход к свободному ценообразованию оказался достаточно сильным потрясением для экономики.

Изначально предполагалось ввести в действие постановление Правительства РСФСР о либерализации цен лишь в середине 1992 г., однако пришлось сделать уже в начале января, так как проблемы с поставками продовольствия, угрожавшие голодом, вынудили Белый дом поторопиться.

Предпосылки для разгосударствления экономики

Как уже отмечалось, одним из основных принципов шоковой терапии является проведение приватизации государственных предприятий. Закон РФ «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации», согласно которому приватизацию государственного имущества организует Государственный комитет Российской Федерации по управлению государственным имуществом (Госкомимущество России), был принят еще летом 1991 г. Но методика осуществления данного процесса начала разрабатываться лишь после либерализации цен.

Указ Президента РФ от 29 декабря 1991 г. № 341, утвердивший «Основные положения программы приватизации государственных и муниципальных предприятий на 1992 год», стал временным документом, действовавшим до принятия Верховным Советом соответствующей госпрограммы. А 29 января 1992 г. в его развитие был подписан Указ № 66 «Об ускорении приватизации государственных и муниципальных предприятий», которым утверждались основные нормативные документы, регламентировавшие порядок главных приватизационных процедур: проведение конкурсов и аукционов, порядок оплаты и т.п. В них были сформулированы принципы, идеология и технология приватизации, действовавшие до 1996 г.

Лишь 11 июня 1992 г. в России была утверждена программа ваучерной приватизации, которую в народе связывали с именем председателя Государственного комитета Российской Федерации по управлению государственным имуществом Анатолия Чубайса. Он и другие «отцы» программы обещали каждому жителю России скорое процветание. Конечно, при определенных условиях – полагавшийся каждому ваучер нужно было правильно «вложить».

«Команду Чубайса» составили М. Бойко, Д. Васильев, А. Евстафьев, А. Казаков, А. Кох, П. Мостовой, которые активно занялись подготовкой изменения отношений собственности в России в контексте намеченных на 1992 г. радикальных экономических перемен.

Ваучер номиналом в 10 тыс. рублей (такова была рассчитанная Чубайсом «доля» каждого россиянина в общенародном имуществе) должен был получить каждый гражданин нашей страны.

За каждый ваучер необходимо было заплатить 25 рублей независимо от того, кто его получал – взрослый человек или ребенок.

Формально обменять приватизационный чек (ваучер) на деньги было нельзя. Его можно было лишь вложить в инвестиционные фонды, созданные приближенными к правящим кругам предпринимателями (большинство из них впоследствии оказались аферистами). Однако на деле ваучеры мгновенно стали предметом купли-продажи. Продавали их те, кто не понимал, куда же вложить (читай – «засунуть») эту «бумажку», а покупали те, кто успел сообразить, где и как можно использовать ваучер, чтобы за копейки приобрести целые предприятия.

Чубайс говорил, что на один ваучер можно будет купить две автомашины «Волга». Однако машины за ваучеры никто не продавал. Зато продавали якобы обанкротившиеся предприятия, которые, как правило, скупали приближенные к власти бизнесмены. Кто-то избавился от ваучера на черном рынке, кто-то передал в специально созданные чековые инвестиционные фонды, рассчитывая, что их цена вырастет. Но нет, фонды вскоре канули в Лету, после чего ваучерную приватизацию в народе стали считать мошеннической схемой, позволившей правящей элите заполучить всенародное достояние и встроиться на правах младших партнеров в мировую финансовую систему.

14 августа 1992 г. Борис Ельцин подписал Указ Президента РФ № 914 «О введении в действие системы приватизационных чеков в Российской Федерации», а спустя неделю, 21 августа, он вступил в силу и все россияне – от младенцев до стариков – стали «счастливыми обладателями ваучеров».

Горсть «живых» рублей вместо «мертвой» бумаги

Выдача приватизационных чеков началась 1 октября 1992 г. Активы всех предприятий оценили тогда в 4 трлн рублей (еще советских). Из них 1,5 трлн (35% национального богатства страны) отдавалось россиянам в виде 150 млн ваучеров. Хочешь – продавай, хочешь – обменивай на акции моментально возникших чековых инвестиционных фондов (ЧИФ) и получай ежегодный доход, а хочешь – вкладывай в акции какого-нибудь предприятия на чековом аукционе.

Народного акционирования предприятий в итоге не получилось, так как их работники не понимали, что могут стать реальными владельцами «заводов, газет, пароходов». А поскольку ваучер можно было свободно продать по рыночной цене, в том числе своему директору, стремление получить хоть несколько «живых» рублей вместо «мертвой» бумаги поставило окончательный крест на народной приватизации.

Не оправдались надежды включившейся в приватизацию части населения и на получение дивидендов. С прибылью работали в 1994 г. не более 10% приватизированных предприятий. Поступление в бюджет доходов от приватизации, на которые рассчитывало правительство, также оказалось куда меньше предполагавшегося. Вопреки ожиданиям сократились и иностранные инвестиции в экономику.

Двумя годами позже, 9 декабря 1994 г., Государственная Дума РФ приняла постановление, в котором признала итоги первого этапа приватизации (ваучерного) неудовлетворительными.

По неподтвержденным данным, из 732 чековых инвестфондов 328 просто «пропали», а 205 были ликвидированы решениями судов или собраний самих акционеров. Купленные этими фондами акции приватизированных предприятий по балансовой стоимости перемещались с баланса ЧИФов на баланс иных структур, оставляя номинальные активы в фонде для последующей фактической ликвидации. Самые «честные» 136 ЧИФов заплатили своим акционерам за каждую акцию от нескольких копеек до пары рублей.

По данным опросов общественного мнения, которые проводились в 1993 г., более половины (50–55%) респондентов считали раздачу ваучеров «показухой, которая реально ничего не изменит». Большинство (74%) опрошенных изначально полагали, что в результате приватизации основная часть государственных предприятий перейдет в собственность «ограниченного круга лиц», а не «широких слоев населения». Подавляющее большинство граждан выступали за пересмотр результатов приватизации госсобственности, особенно крупных предприятий энергетики, добывающих отраслей и т.д., считая, что она была незаконной.

Чем закончилась ваучерная приватизация

Однако приватизация всё же состоялась.

Например, к 1 июля 1994 г. около 50% легкой и пищевой промышленности стали частными. Были также приватизированы 35% строительного сектора, 42% предприятий автотранспорта, около половины предприятий госторговли, 55% объектов общественного питания и 21% предприятий быта.

Итого за период 1992–1994 гг. в РФ было приватизировано 135,6 тыс. госпредприятий. Федеральный бюджет получил издевательскую сумму 5,5 млрд долларов. Акционерами стали около 40 млн российских граждан, однако только 2,5% приезжали на чековые аукционы и предъявляли бумажки организаторам торгов.

Многие граждане, работавшие в реальном секторе экономики, пытались стать акционерами своих же заводов и фабрик, других предприятий. Но им морочили голову, говорили, что завод еще не готов к аукциону, всячески затягивали торги. В этом и был главный смысл. Рабочие ведь имели (формально) льготные права на акции. Но когда человеку год не платят зарплату, он либо пошлет родной завод подальше и уволится, либо будет где-то подрабатывать, но, в любом случае, не станет вкладывать свои ваучеры в разваливающееся предприятие, а скорее продаст их по дешевке скупщикам. Учителя, врачи, ученые и творческие работники вообще не имели льгот, они могли только вложить ваучеры в ЧИФы или продать их на черном рынке.

Кому-то повезло. Мой коллега – журналист известного издания долго хранил свои два ваучера дома, пока в какой-то момент за газету не стали бороться два известных на всю страну олигарха. Каждый рассчитывал получить больше 50% акций, которые можно было приобрести в обмен на ваучеры. Когда у каждого оказалось около 50% акций, за любой дополнительный ваучер разгорелась нешуточная битва. Цены росли, и в итоге коллега, которому настоятельно предлагали продать ваучеры одной из сторон конфликта, получил за свои приватизационные чеки сумму, равную стоимости как раз двух заветных автомобилей «Волга». Но таких счастливчиков были единицы.

Другой пример – семья близких мне людей, которые совсем не разбирались в экономике. Однако у них был сын-школьник, который недаром родился в эпоху перемен и быстро освоил азы рынка. Ему вручили все четыре семейных ваучера, предложив делать с ними то, что он считает нужным. Подросток оценил свои возможности, изучил конъюнктуру спроса и предложения и вложил по два ваучера в акции знаменитого кондитерского предприятия и известной гостиницы в Москве. Он был бы рад использовать ваучеры для приобретения акций «Газпрома» или какого-либо нефтеперерабатывающего завода, но их предлагали только своим работникам. Впрочем, кондитерская фабрика и гостиница, как выяснилось, приносили ежегодный доход, поэтому акционеры получали какие-то небольшие проценты. Школьник к тому времени стал студентом, он посещал собрания акционеров и как-то раз даже нашел ошибку в годовом финансовом отчете предприятия. Миллионером он, конечно, не стал, но такие навыки помогли ему успешно защитить диплом, а потом и кандидатскую диссертацию по вопросам экономической политики.

Однако для большинства наших соотечественников ваучерная приватизация так и осталась «китайской грамотой» с элементами, как им кажется, изощренного жульничества.

В итоге 24 млн россиян вообще не использовали ваучеры – оставили их в домашнем архиве как исторический артефакт, 25 млн отдали ваучеры в ЧИФы (а они вскоре закрылись, лопнули, исчезли без следа), 40 млн купили акции каких-либо предприятий, но дивидендами даже не интересовались. И лишь особо настырные, как в нашем примере, могли получить какие-то копейки в виде процентов с прибыли заводов или фабрик. Оставшиеся граждане России, а это более 60 млн человек, просто продали свои чеки через посредников неизвестно кому, получив за каждый ваучер сумму, на которую реально можно было купить две… нет, не «Волги», а бутылки водки. Неудивительно, ведь водку у нас во все времена считали самой надежной валютой.

Наиболее широкие обороты приватизация приобрела в 1993 г., т.е. уже после отставки Егора Гайдара. Однако именно его кабинет заложил основы для проведения этого важного мероприятия, которое многие до сих пор именуют «прихватизацией». И многие до сих пор считают виновным в «разграблении» госпредприятий и иного всенародного имущества страны именно Анатолия Чубайса. Некоторые даже требуют (спустя 30 лет!) отменить результаты приватизации и обязательно судить Чубайса и его соратников. Хотя это невозможно: иных уж нет, а те далече…

Сам Чубайс после ухода из Госимущества возглавил Администрацию Президента РФ, затем успел поработать в должности первого заместителя Председателя Правительства РФ, а потом долгие годы возглавлял РАО «ЕЭС России» (1998–2008) и государственную корпорацию «Российская корпорация нанотехнологий» (2008–2020).

Впрочем, в те годы, когда еще никто не мог знать, чем закончится эта шоковая терапия, ее тоже многие критиковали, но остановить не решались. Ну и саму приватизацию не остановили ни противники Гайдара в парламенте, прежде всего коммунисты, ни новый председатель Совета министров Виктор Черномырдин. И хотя далеко не все планы авторов шоковой терапии были реализованы, общий курс на развитие рыночной экономики ими был задан, России удалось избежать гуманитарной катастрофы, прежде всего голода, и постепенно заложить фундамент рыночного механизма.

К негативным результатам шоковой терапии обычно относят рост инфляционных процессов, граничивших с гиперинфляцией, стремительное сокращение реальных доходов граждан и обнищание населения, увеличение разрыва между различными слоями общества, падение объема инвестиций, сокращение ВВП и промышленного производства.

Кроме того, в конце августа 1992 г. официальный курс национальной валюты резко упал. Свободный курс рубля был введен с 1 июля, сразу после этого Банк России уравнял официальный курс доллара США с биржевым, повысив его с 56 коп. до 125 руб. Понятно, что дальнейшие девальвации были также неизбежны.

К позитивным результатам можно отнести то, что практически полностью был преодолен дефицит товаров. А впоследствии в значительной мере снизился уровень инфляции, что позволило провести деноминацию рубля, сохранить экономику страны и создать предпосылки для ее роста в начале XXI в.

Как мы уже отмечали, более половины опрошенных социологами россиян еще в 1993 г. называли раздачу ваучеров «показухой, которая реально ничего не изменит». А приватизацию госсобственности, особенно крупных предприятий, они вообще считали незаконной. Президент России Владимир Путин высказался по этому поводу спустя десятилетия следующим образом: «В обществе много говорят о том, что приватизация 1990-х годов, включая залоговые аукционы, была нечестной. И я с этим полностью согласен».

И всё же, подводя итоги политики приватизации, следует отметить, что она рассматривалась как важнейшая часть процесса системной трансформации, предполагавшей утверждение рынка, либеральной демократии и открытости внешнему миру. При этом инициаторы курса исходили из неподготовленности большинства населения к решительному движению в этом направлении. Тем не менее они считали допустимым осуществить намеченные реформы «сверху», используя имевшийся властный ресурс. В первые годы после распада СССР экономическая политика нашей страны была подчинена задачам сохранения государства и упрочения сложившейся в России к началу 1992 г. системы властных отношений.

Принуждение к рынку

Конец 1992 г. запомнился временным компромиссом, который не спас страну от назревавшего политического кризиса

Первый год независимости оказался довольно непростым для большинства россиян, которые за несколько месяцев новой экономической реальности так и не смогли к ней привыкнуть. Да и трудно, если честно, признаться в том, что определенная финансовая стабильность, пусть даже на довольно низком уровне, осталась в прошлом. От знаменитого «равенства в нищете» мы отказались довольно быстро, но сразу же обозначившееся неравенство различных социальных групп было неприемлемо для тех, кто привык думать не столько о своем семейном благополучии, сколько о высоких материях, что было весьма свойственно советскому человеку – строителю коммунизма.

Как снег среди жаркого лета на россиян обрушились совершенно непонятные материи, которые изучались единицами по программе курса «Политэкономия капитализма».

Мы уже вспоминали первые шаги на пути к экономической реформе, из-за чего наши соотечественники лишились своих денежных накоплений, причем даже тех, которые хранились в самом, как казалось, надежном банке. Что уж говорить о денежных купюрах в тумбочке или под подушкой – они вообще перестали быть законным платежным средством.

Именно эти причины привели к обострению отношений не только по вертикали (народ против власти), но и по горизонтали.

На VII Съезде народных депутатов России, проходившем с 1 по 14 декабря, отношения между Верховным Советом и правительством накалились до предела.

Оппозиция резко критиковала рыночные реформы, либерализацию цен, приватизацию и жесткую бюджетную политику. Больше других возмущались коммунисты, которые за день до Съезда смогли вздохнуть полной грудью, ознакомившись с решением Конституционного Суда РФ по проверке конституционности указов Ельцина о запрете КПСС. Те, кто ожидал превращения КС в отечественный Нюрнберг, остались разочарованными. КПСС, в отличие от нацистской партии Третьего рейха, не была признана преступной организацией, а коммунизм, в отличие от нацизма, – человеконенавистнической идеологией. В какой-то мере переживал из-за этого и я сам, но не потому, что мне не давала покоя судьба Компартии (я прекрасно понимал объем полномочий КС), а в связи с отказом иностранного издателя опубликовать мою книгу о процессе по «делу КПСС». За рубежом, как выяснилось, до последнего лелеяли надежду, что КС не только запретит Компартию и ее идеологию, но и вынесет жесточайший приговор руководящим функционерам КПСС, причем ожидался именно уголовный приговор, а вовсе не политическое осуждение. Компромиссное решение Суда, который разрешил восстановить Коммунистическую партию, но признал законным роспуск ее руководящих структур и конфискацию большей части ее имущества (речь шла о государственном имуществе, которым незаконно пользовалась партия), не устраивало ни отечественных радикал-демократов, ни зарубежных идеологов, жаждавших разрушения СССР до основания, для чего были нужны сакральные жертвы. В результате такого юридически выверенного, но политически «беззубого», по мнению ряда обозревателей, решения КС уже через два месяца на основе сохранившихся первичных структур КПСС была создана Коммунистическая партия РФ (КПРФ) во главе с Геннадием Зюгановым. Ставшая в то время главной силой политической оппозиции, КПРФ сразу же начала противостоять политике президента России Бориса Ельцина и экономическому курсу его правительства.

Все народные депутаты, избранные в качестве членов КПСС, сохранили свои мандаты и немедленно возложили на Ельцина вину за спад производства и, как они выражались, «обнищание народа». Имея квалифицированное большинство на Съезде, оппозиционные депутаты приняли новые поправки в Конституцию РСФСР, согласно которым правительство должно было подчиняться прежде всего парламенту, а лишь затем – президенту.

Вот что сообщалось в газете «Куранты» в ноябре 1992 г. после принятия заявления на совещании полномочных представителей парламентских фракций, которые входили в блок «Демократический выбор».

«Принятый Верховным Советом РФ законопроект “О Совете министров – правительстве РФ” фактически изменяет форму правления в России, закрепляет ряд основополагающих принципов, характерных для парламентской работы. Однако даже в отличие от цивилизованных парламентских республик глава государства – президент, исполнительные и судебные органы зависимы от законодательной власти и не имеют никаких противовесов в отношении её. По сути, возникающая система власти не имеет аналогов в мировой практике». Участники совещания высказали мнение, что законопроект о правительстве представляет собой «прямое посягательство на конституционные принципы разделения властей, что налицо попытка узурпировать полномочия, делегированные источником всей законодательной власти – народом России – президенту, то есть существенное ущемление конституционных прав народа».

Члены фракций, входящих в «Демократический выбор», обратились ко всем государственным органам, на которые возложена защита Конституции, с призывом использовать все предоставленные законом полномочия для восстановления конституционного принципа разделения властей.

Тем временем и.о. председателя Правительства России Егор Гайдар представил «Программу неотложных мер по выводу экономики России из кризиса», подготовленную группой экспертов правительства, «Гражданского союза» и Российского союза промышленников и предпринимателей. В этом документе правительство выступило против денежной накачки, которая резко усиливала инфляционный процесс, и предложило освободить от налогов финансы предприятий, направляемые на инвестирование производства. Однако депутаты, настроенные на отставку правительства, уже не воспринимали предложенные Гайдаром меры.

Не имея рычагов давления на Съезд, Борис Ельцин решил использовать инструменты прямой демократии. Он выступил против превращения России в парламентскую республику и предложил провести референдум, чтобы с его помощью выяснить, кому народ доверяет проведение реформ – президенту или Съезду. О референдуме, который был назначен на 11 апреля 1993 г., мы еще поговорим. А пока стороны попытались прийти к временному компромиссу. При посредничестве председателя Конституционного Суда Валерия Зорькина было подписано Соглашение о конституционной стабилизации.

В этот непростой для страны момент в интервью «Курантам» Валерий Зорькин заявил, что «все мы сидим в одной лодке, на одном большом корабле, который дал течь», и предложил всем «побыстрее выбраться из штормовой зоны».

«У нас есть только один путь – сесть за стол переговоров, цивилизованно разрешить конфликтную ситуацию. Если стороны перестанут думать, как бы обмануть друг друга, попытаются использовать и наш, и зарубежный опыт, то мы сможем урегулировать этот процесс. Нужно понимать, что любое обострение ситуации стороной приведёт к углублению конфронтации. Нужно остановиться, пока не поздно, иначе каждая сторона будет считать, что именно она единственный суверен, и тогда может начаться неуправляемая цепная реакция», – предупредил председатель КС России. Он также заметил, что «ключевые проблемы сегодня прежде всего экономические, так катастрофически падает жизненный уровень, и неясно, сколь долго такое положение будет терпеть народ. Если это терпение истощится, то конституционный строй взорвётся».

Фактически договоренность, достигнутая при посредничестве Валерия Зорькина, сводилась к согласию Гайдара пожертвовать премьерским креслом в обмен на согласие депутатов принять новую Конституцию. Президент и Верховный Совет до 31 марта 1993 г. должны были выработать совместный вариант будущей Конституции или два самостоятельных варианта и вынести их на всенародное голосование.

14 декабря 1992 г. председателем Правительства РФ был назначен Виктор Черномырдин. Эпоха Гайдара фактически закончилась, но повернуть вспять реформы уже не удалось.

Важно, что в тот момент стороны еще раз попытались найти выход из политического кризиса без гражданской войны. Реформаторы пошли на это соглашение, надеясь, что Россия проголосует за тот вариант Конституции, который предложит Ельцин, справедливо полагая, что это будет вариант, провозглашающий полупрезидентскую республику с верховенством принципа разделения властей. Оппозиция в свою очередь опиралась на обнищавшую часть населения и рассчитывала, что, пока снижаются доходы граждан, популярность Ельцина будет падать с каждым днем.

Можно только предполагать, по какому пути развития пошла бы наша страна, если бы на референдуме была принята умеренно-реформаторская Конституция. Но поскольку в дальнейшем Верховный Совет отказался от достигнутых договоренностей и возможность для компромисса была утеряна, проект новой Конституции, подготовленный после октябрьских событий 1993 г. и принятый в декабре, оказался суперпрезидентским, власть Съезда и парламентских структур была нивелирована, а правительство подчинено только главе государства. Но об этом мы расскажем в следующих главах.

* * *

А пока хотелось бы остановиться на том, что происходило в российском обществе, которое выживало, как могло, стараясь приноровиться к новым условиям, но совершенно не понимая, можно ли только выжить или есть шанс даже немного преуспеть.

Как мы уже отмечали в главе 11, рассказывая о первых шагах экономической реформы, 1992 год оказался одним из самых сложных в постсоветском периоде новой России. Чего стоила только инфляция, достигшая по итогам года 2600%. Впрочем, уже в первые постновогодние дни, очнувшись от недолгих праздников, россияне очумело разглядывали в магазинах новые ценники и думали, как им жить дальше.

И тут как гром с небес грянул указ Бориса Ельцина «О свободе торговли», вступивший в силу 29 января и разрешавший частным лицам осуществлять торговлю «в любых удобных для них местах, за исключением проезжей части улиц, станций метрополитена и территорий, прилегающих к зданиям государственных органов власти и управления». По сути, вся страна стала огромной торговой точкой. Народ, которому не хватало получаемой зарплаты, а особенно та его часть, кому зарплату задерживали или вовсе перестали платить, высыпал на улицы в надежде продать что-то ненужное, что он успел купить в прежние времена, по завету Кота Матроскина.

Толпы москвичей, предлагавших купить всё, что только можно пожелать, сконцентрировались в центре столицы: у «Детского мира», возле ЦУМа, около Малого театра, хватало продавцов и у любой станции метро.

Основной контингент – это пенсионеры, женщины бальзаковского возраста из бюджетной сферы и немолодые мужики с руками, которые еще помнили слесарный или шанцевый инструмент.

Торговля с рук постепенно начала приобретать «цивилизованные формы», и уже спустя год в «горячих точках» появились многочисленные ларьки, в которых можно было купить всё что угодно, от бутылки водки до раритетных книг. Работали в этих киосках большей частью женщины, многие из которых сохранили на челе печать интеллекта, однако не сохранили здоровье, так как согревались зимой не только троллейбусными печками, но и изрядной порцией алкоголя.

Студенты в свою очередь проявляли предпринимательскую инициативу активной перепродажей купленных в магазинах прохладительных напитков на привокзальных площадях или в электричках. В киосках эти напитки стоили дороже.

Мужики постарше, особенно те, кто купил в советское время «Жигули» или «Москвич», подрабатывали частным извозом, а у таксистов можно было купить водку, причем круглосуточно. В ночное время, когда магазины были закрыты, она стоила гораздо дороже, чем днем.

Торговля в киосках отличалась от стихийной не только тем, что у продавца была хоть какая-то крыша над головой. Ему товар поставлял работодатель – владелец киоска или целого ряда киосков. То есть он работал за зарплату, пусть даже мизерную, и если торговля шла бойко, то мог рассчитывать даже на какую-то премию. Чаще, впрочем, его штрафовали – за любую провинность, а особенно за утрату товара, поэтому текучесть кадров в таких торговых точках была неизмеримо выше, чем на еще работавших предприятиях.

Кто-то постепенно «переходил» в сферу услуг, кому-то удалось вернуться в производственный сектор, но многие, как мне кажется, нашли себя в сфере «челночного бизнеса», мотаясь по странам Ближнего и Дальнего Востока, где можно было купить подешевле различные «шмотки», которые у нас продавались явно подороже, – импорт всё же…

Еще одним весьма прибыльным бизнесом казалась продажа видеокассет с зарубежными фильмами, которые можно было размножать с оригинального носителя с помощью весьма примитивной техники. А в киосках эти кассеты не только продавались, но и сдавались напрокат. Действительно, зачем каждый раз покупать фильм, который ты явно не будешь смотреть по несколько раз, если можно его взять в прокате на пару дней за копейки, а потом сдать и получить другой.

Когда в России началась приватизация, о которой мы рассказали в главе 15, экономическая активность некоторых граждан получила новое направление. Кто-то, обладая значительными возможностями, создал приватизационные фонды, кто-то скупал ваучеры десятками и даже сотнями, а для кого-то удачей стала спекуляция приватизационными чеками в ограниченном количестве. Так или иначе, весь этот бизнес сводился к торговым операциям различного масштаба.

Существует мнение, что «смысл приватизации сводился к справедливому распределению государственной собственности между гражданами страны и созданию класса “эффективных и ответственных” собственников, по факту же целью была передача собственности небольшой группе “инициативных” граждан, причем заведомо без какого-либо возмещения с их стороны и выгоды абсолютного большинства граждан».

То есть, продолжает юрист Дмитрий Морев, в России процесс приватизации, состоявший из нескольких связанных между собой последовательных мероприятий, якобы направленных на достижение обозначенной выше публичной цели, на самом деле трансформировался в популярную на тот момент схему технических действий (сделок), которые маскировали конечную цель.

Однако экономисты придерживаются другой точки зрения. «В принципе, приватизацию можно было бы и делать потихонечку, но в моем представлении это не является серьезной проблемой экономической. Это является результатом прежнего, тоже ненормального отношения к государству», – полагает научный руководитель Института экономики РАН Руслан Гринберг. При этом эксперты обычно сходятся во мнении, что «спешный порядок проведения приватизации дал возможность множеству иностранных инвесторов получить в ходе продажи государственной собственности контроль за рядом стратегически значимых предприятий различных отраслей промышленности – в 1992–1993 гг. отсутствовали ограничения на допуск иностранных инвесторов к приватизации». Так считают, например, и политолог Сергей Марков, и декан факультета экономики и бизнеса Финансового университета при правительстве РФ Екатерина Безсмертная.

Неудивительно, что все приватизационные фонды в итоге прекратили существование, граждане, вложившие в эти структуры свои ваучеры, ничего не получили, а какие-то персоны, в том числе иностранцы, сумели, напротив, вовремя избавившись от бумажных активов, сколотить солидный капитал.

Неслучайно сегодня эксперты открыто говорят о том, что абсолютное большинство граждан страны было введено в заблуждение в отношении реальных целей приватизации, а сам процесс передачи государственных активов в частные руки носил притворный характер: формальный смысл приватизационных мероприятий не совпадал с действительным.

Ну что же, по крайней мере мы все поняли, что бизнес непременно связан с определенными рисками и в любом случае, выиграл ты или проиграл, накопленный опыт позволяет каждому принять обдуманное решение, стоит ли ему заниматься предпринимательством. Понятно, что в любом обществе число людей, готовых рискнуть своим имуществом, всегда уступает числу тех, кто предпочитает работать по найму, стараясь минимизировать свои финансовые риски.

Мне, например, никогда не приходило в голову открыть собственное дело. Многие мои друзья и знакомые решили рискнуть, но в итоге «прогорели». Лишь один приятель, начавший бизнес с выпечки и продажи пирожков, в итоге сумел открыть собственный цех, который функционирует по сей день. Истории «челноков», которые сумели подняться до уровня владельцев крупных магазинов или даже торговых центров, изредка встречались в прессе, однако в жизни с такими «удачниками» мне встречаться не приходилось.

В середине 1990-х, когда и у нас в редакции начались перебои с выплатой заработной платы, я вынужденно «таксовал» на своих «Жигулях» несколько месяцев, никак не легитимизируя это занятие. На хлеб какое-то время хватало, но как только ситуация стабилизировалась, я предпочел вернуться в журналистику: это было интереснее и безопаснее.

Хотя… О том, насколько в реальности может быть безопасной профессия журналиста, мы поговорим в одной из следующих глав, где речь пойдет о событиях 1993 г., который всем запомнился вооруженным противостоянием президента и парламента.

Да‒да‒нет и снова ‒ да

1993 год выявил усиливавшееся противостояние между президентом и парламентом в подходе к важнейшим вопросам экономической и политической жизни России. В условиях, когда парламент начал разработку конституционных изменений в пользу законодательной власти, Борис Ельцин предпринял 20 марта 1993 г. попытку приостановки законодательной деятельности Съезда народных депутатов и Верховного Совета, озвучив по телевидению указ, устанавливавший «особый порядок управления страной».

Часть 1. Кризис несогласия

В начале марта состоялся VIII Съезд народных депутатов России, который большинство народных избранников вначале не хотели проводить, чтобы избежать назначения предложенного президентом референдума о доверии органам власти. Только после вмешательства председателя Верховного Совета РСФСР Руслана Хасбулатова дата проведения Съезда всё-таки была определена.

10 марта перед Залом заседаний Большого Кремлевского дворца, где и проходил Съезд, я спросил президента, на что он рассчитывает в диалоге с народными депутатами.

– Рассчитываю только на мирный исход, – ответил Борис Ельцин. – Ни на какой другой вариант рассчитывать нельзя. Мы не можем себе позволить конфронтацию. Необходимо согласие всех ветвей власти.

– Но на какой основе может быть достигнуто такое согласие?

– Съезд должен оставить в силе максимум из того соглашения, что было принято на VII Съезде[1]. Я надеюсь на благоразумие народных избранников, готов к переговорам, но на принципиальные уступки пойду лишь в том случае, если и Съезд сделает шаги навстречу президенту.

Однако таких шагов Ельцин не дождался. На Съезде редакционная комиссия не пожелала учесть ни одного предложения президента. И тогда Борис Ельцин обратился к депутатам с требованием сделать наконец выбор и честно сказать гражданам России, намерены ли они сотрудничать с исполнительной властью или нет.

Однако депутат Михаил Челноков в ответ предложил начать процедуру отстранения президента от власти. Борис Ельцин в гневе вышел из зала, а министр юстиции Николай Фёдоров и небольшая часть парламентариев назвали это примером того, как Верховный Совет, его Президиум и председатель нарушают Конституцию. В то же время один из наиболее пропрезидентских депутатов – Виктор Миронов – назвал события, произошедшие на Съезде, началом коммунистического переворота.

В результате введения в действие «размороженных» Съездом статей Конституции, нарушающих принцип разделения властей, Съезд, по сути, изменил конституционный строй и установил всевластие Советов, которым вернули полномочия осуществлять руководство всеми ветвями государственной власти.

У президента осталась лишь одна возможность – опротестовать решение Съезда в Конституционном Суде. В связи с этим в Москву, прервав свой визит в США, досрочно вернулся председатель Конституционного Суда России Валерий Зорькин. Он даже отменил ряд запланированных лекций, в ходе которых мог невзначай затронуть вопросы, ставшие предметом ходатайства депутатов, обратившихся в КС с просьбой отменить постановление VIII Съезда. Валерий Зорькин, как и весь Конституционный Суд, в тот момент старался сохранить объективность и беспристрастность. Тем не менее на пресс-конференции по итогам визита в США председатель КС сказал: «Власти совершают большую ошибку, когда они превращают нормальную конкуренцию властей в неконституционную конфронтацию». Оценивая решение VIII Съезда, он заметил: «Я боюсь, что, вместо того чтобы учить шофера, депутаты разобьют прекрасный автомобиль в виде президентской республики».

Вечером 20 марта Борис Ельцин выступил с обращением к гражданам России. Он, в частности, заявил: «Сегодня предельно ясно: корень всех проблем кроется не в конфликте между исполнительной и законодательной властью, не в конфликте между Съездом и президентом. Суть глубже, суть в другом – в глубоком противоречии между народом и прежней большевистской антинародной системой, которая еще не распалась, которая сегодня опять стремится восстановить утраченную власть над Россией».

Ельцин объявил, что он подписал указ об особом порядке управления до преодоления кризиса власти, и назначил на 25 апреля 1993 г. всенародное голосование о доверии президенту и вице-президенту РФ. Одновременно с референдумом о доверии, по словам Ельцина, будет проведено голосование по проекту новой Конституции и проекту закона о выборах федерального парламента. Согласно этому закону будут проведены выборы не Съезда народных депутатов, а нового парламента, и до вступления в силу новой Конституции съезды созываться не будут, но работа Верховного Совета не приостанавливается.

В указе, по словам Ельцина, особо подчеркивалось, что он гарантирует соблюдение прав и свобод человека в полном объеме, никоим образом не ограничивается их судебная защита.

Поздней ночью с 22 на 23 марта Конституционный Суд признал не соответствующими Конституции ряд положений телевизионного обращения президента к гражданам России от 20 марта. В заключении КС говорилось, что заявление Бориса Ельцина означает ограничение органов представительной и судебной власти, а введение особого порядка управления нарушает установленное федеративным договором разграничение предметов ведения и полномочий между Российской Федерацией и ее субъектами.

Это заседание КС до сих пор считают самым скандальным. Оно проходило ночью, без публики, судьи даже не надели мантии. Но самое главное – КС оценивал устное обращение, не имея в своем распоряжении текста нормативного акта – указа, о котором говорил президент.

Вот что заявил мне тогда в интервью судья КС Анатолий Кононов: «Я слышал обращение президента по телевизору. Там на слух некорректные с точки зрения права фразы и термины, например злосчастный “особый порядок управления”. Но ведь это обращение, а отнюдь не нормативный акт. То есть речь идет лишь о намерениях политического характера, и толковать их можно по-разному.

В особом мнении судьи Тамары Морщаковой хорошо подмечено, что под особым порядком могла пониматься просто система мероприятий по наведению порядка в сфере управления. И такие меры вполне конституционны. Так что ничего серьезного я в этом выступлении не услышал. И оценок относительно угрозы государственного переворота я не разделяю. Следовало вначале дождаться указа, который можно было бы приостановить. А имела место оценка выступления президента, причем оценка политического, а не юридического характера. Судьям КС запрещено давать такие оценки. И вообще в этом деле были нарушены все процессуальные нормы».

Позже, когда обращение президента приняло форму указа и документ был опубликован, внезапно выяснилось, что высказанные в обращении сомнительные с правовой точки зрения положения (например, об особом порядке управления) в тексте указа полностью отсутствуют. Тем не менее Верховный Совет принял решение созвать IX внеочередной Съезд народных депутатов 26 марта и попросил президента принять участие в его работе.

***

Открывая внеочередной Съезд, Руслан Хасбулатов заявил, что депутаты собрались для защиты демократии. Валерий Зорькин в свою очередь сказал о необходимости немедленно внести изменения в статьи действующей Конституции, декларирующие всевластие Съезда и Верховного Совета, приведя эти пункты в соответствие с принципом разделения властей. Председатель КС, кстати, предложил отказаться в дальнейшем от Съезда народных депутатов и провести выборы в двухпалатный парламент.

Борис Ельцин поддержал большинство предложений, оглашенных Зорькиным, и согласился, что конфликтовать дальше бессмысленно, но не отказался от своего намерения провести 25 апреля всенародное голосование о доверии президенту и Съезду.

Обсуждение этих предложений показало крайнюю поляризацию депутатского корпуса, выступления депутатов порой переходили за рамки парламентских выражений. А кто-то даже обвинил президента, что он явился на Съезд пьяным.

Слушать эту вакханалию было довольно сложно, нервозность зашкаливала. В какой-то момент мне захотелось спуститься в «курилку» (в то время курение в органах власти еще не было запрещено). Проходя по одному из залов Большого Кремлевского дворца, я увидел, что навстречу двигается небольшая группа людей во главе с Борисом Ельциным. Рядом не оказалось ни депутатов, ни коллег-журналистов, и я пошел наперерез главе государства, демонстративно держа в руках аккредитационное удостоверение.

«Константин Катанян, газета “Куранты”, – представился я. – Борис Николаевич, только что на Съезде депутаты обвинили вас, что вы явились на Съезд, мягко выражаясь, подшофе. Вы можете как-то это прокомментировать?»

Ельцин резко остановился, посмотрел на меня, на секунду задумался и неожиданно спросил: «Хочешь, дыхну?»

Я не успел ничего ответить. Президент сделал еще два шага, сократил дистанцию до минимума, слегка наклонился, поскольку он был выше ростом, и выдохнул в мою сторону струю воздуха.

Я машинально вдохнул носом.

«Запаха алкоголя я не чувствую, – сказал я, – зато сильно пахнет лекарствами, кажется, это корвалол или валокордин».

Ельцин немного расслабился, грустно взглянул на меня и заявил: «Я на днях потерял маму, очень близкого для меня человека. Я три ночи не спал. Мне тяжело, слишком близки мы были с матерью, очень дружили, войну прошли, в бараке на полу спали вместе, и вообще нам досталось от жизни. Трудно свыкнуться с ее потерей. Вот врачи и пичкают меня разными успокаивающими и другими таблетками. А депутаты этого не понимают, ну так Бог им судья»[2].

«Примите мои соболезнования», – ответил я.

Ельцин молча кивнул, пожал мне руку и быстро зашагал в нужном направлении.

Только в этот момент к нам подбежали несколько журналистов, в основном из иностранных изданий, и спросили, о чем я говорил с президентом. Я пересказал нашу краткую беседу и направился в «курилку».

Об этой встрече с Ельциным зарубежные корреспонденты только на основании моего рассказа написали несколько заметок, в которых говорилось о том, как российский журналист провел «медицинское освидетельствование» президента. Подобная заметка появилась даже в таком солидном издании, как «Вашингтон пост».

Но за месяц до референдума, 26 марта 1993 г., в Москве собрался IX чрезвычайный Съезд народных депутатов. И там 28 марта депутаты проголосовали по проекту постановления о назначении досрочных президентских выборов. За объявление импичмента президенту Борису Ельцину высказались 617 депутатов при необходимых 689 голосах из 1097.

29 марта, после того как не удалось провести импичмент, Съезд народных депутатов в целях преодоления политического кризиса в России и учитывая предложения Бориса Ельцина о проведении референдума о доверии президенту РФ, принял постановление «О Всероссийском референдуме 25 апреля 1993 года, порядке подведения его итогов и механизме реализации результатов референдума».

***

«Когда импичмент не прошел, депутаты сами вздохнули с облегчением. Это стало толчком для обращения к референдуму, – говорил тогда вице-премьер Сергей Шахрай. – У каждой из сторон была иллюзия, что так можно добиться победы, а главное – люди пошли не на баррикады, а к избирательным урнам». По его словам, борьба шла по двум направлениям: как сформулировать вопросы, которые будут вынесены на референдум, и как считать голоса – от числа пришедших на избирательные участки или от общего числа избирателей. В итоге этот далеко не технический вопрос также пришлось решать Конституционному Суду.

Как известно, гражданам предложили ответить на четыре вопроса: о доверии президенту и правительству, а также о необходимости досрочных выборов президента и народных депутатов. Конституционный Суд установил, что по первым двум вопросам референдума, имевшим нравственно-оценочный и политический характер, для принятия положительного решения требуется большинство голосов от числа проголосовавших. Положительное решение по третьему и четвертому вопросам носило конституционный характер и должно было быть принято большинством от общего числа избирателей (постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 21.04.1993 г. № 8-П).

Часть 2. Референдум о доверии власти

25 апреля 1993 г. состоялся референдум, который должен был, но не смог вывести страну из конституционного кризиса и запомнился благодаря рекламному слогану «Да‒да‒нет‒да». Кампанию по подготовке к плебисциту сегодня принято считать первым случаем массового использования в России PR-технологий. 10 лет тому назад в газете «Коммерсантъ» вспоминали, на кого и на что опирались при подготовке к референдуму команда президента Бориса Ельцина и ее оппоненты из Верховного Совета. Ельцин призвал граждан отвечать «да» на все четыре поставленных вопроса. Поддерживавшая его команда выработала и раскрутила ставший знаменитым слоган «Да‒да‒нет‒да». Однако разрешить кризис референдум не смог. Хотя формально по всем четырем вопросам граждане ответили именно так, как им предлагала президентская команда, необходимые 50% общего числа избирателей за досрочные выборы народных депутатов так и не проголосовали. Легитимных оснований для разгона Верховного Совета Борис Ельцин не получил, однако в октябре 1993 г. сделал это другим способом.

Руководитель администрации президента в 1993‒1996 гг. Сергей Филатов утверждал, что при подготовке к референдуму президентская команда опиралась в первую очередь на внутренние ресурсы: «Нас поддерживало телевидение, полпреды президента в регионах, где-то губернаторы были сторонниками Бориса Николаевича». Эксперты и сторонники Бориса Ельцина настаивали, что административный ресурс в ходе подготовки того референдума не применялся, поскольку элиты были расколоты из-за противостояния двух ветвей власти.

По словам оппонентов ельцинской команды, свои медиа были и у сторонников Верховного Совета, но это были большей частью региональные СМИ, которые по традиции опирались на местные советы. Однако в эпоху телевидения их возможности были несравнимы с тем, чем оперировала исполнительная власть. А парламентский печатный орган – «Российская газета» – в те времена был маловлиятельным. «Большинство губернаторов нас поддерживали, но они побаивались и старались особенно никому не подыгрывать», – вспоминал Руслан Хасбулатов.

Региональные элиты заняли в тот момент выжидательную позицию и старались публично не поддерживать ни одну из сторон. Пожалуй, лишь Юрий Лужков и Анатолий Собчак заняли однозначно проельцинскую позицию. Нельзя не вспомнить знаменитое выступление Лужкова на Съезде народных депутатов, где он четко изложил свою позицию, сильно разозлив парламентариев. Из зала немедленно понеслись возгласы: надо снять Лужкова с должности. Но тот лишь ехидно улыбнулся: «Ничего у вас не получится. Не вы меня назначали, не вам меня и снимать», – отчеканил избранный всенародно москвичами мэр.

Многие участники тех событий сходятся в одном: главным достижением команды Бориса Ельцина стал ударный слоган «Да–да–нет–да», который до сих пор помнит любой россиянин, участвовавший в том референдуме. Телевизионная реклама шла не так активно, но этот речитатив доносился отовсюду. Его даже напевали на мотив мелодии из фильма «Весна».

***

Всероссийский референдум состоялся 25 апреля 1993 г. и оказался одним из поворотных моментов в конституционном кризисе 1992‒1993 гг.

На голосование, как уже отмечалось, были вынесены четыре вопроса:

1. Доверяете ли Вы Президенту Российской Федерации Б.Н. Ельцину?

2. Одобряете ли Вы социально-экономическую политику, осуществляемую Президентом Российской Федерации и Правительством Российской Федерации с 1992 года?

3. Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов Президента Российской Федерации?

4. Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов Российской Федерации?

На момент проведения референдума число граждан, имевших право в нем участвовать, составляло 107 310 374 человека. Бюллетени для голосования получили 69 222 858 человек (64,51%).

По официальным данным, в результате голосования на референдуме ответы избирателей на вопросы распределились следующим образом.

По первому вопросу: число граждан, принявших участие в голосовании, – 68 869 947 (64,2%), из них «Да» ответили 40 405 811 (58,7%), «Нет» – 26 995 268. Число бюллетеней, признанных недействительными, – 1 468 868.

Результаты референдума по первому вопросу по субъектам РФ.

По второму вопросу: число граждан, принявших участие в голосовании, – 68 759 866 (64,1%) из которых «Да» сказали 36 476 202 (53,0%), «Нет» – 30 640 781. Число бюллетеней, признанных недействительными, – 1 642 883.

По третьему вопросу: число граждан, принявших участие в голосовании, – 68 762 529 (64,1%), из них «Да» ответили 34 027 310 (31,7%), «Нет» – 32 418 972. Число бюллетеней, признанных недействительными, – 2 316 247.

По четвертому вопросу: число граждан, принявших участие в голосовании, – 68 832 060 (64,1%). «Да» сказали 46 232 197 (43,1%), «Нет» – 20 712 605. Число бюллетеней, признанных недействительными, – 1 887 258.

5 мая 1993 г. Центральная комиссия Всероссийского референдума признала его состоявшимся.

Несмотря на юридическую неопределенность по третьему и четвертому вопросам, результаты голосования свидетельствовали о победе команды Ельцина. После этого он отстранил от должности вице-президента Александра Руцкого и начал готовить проект новой Конституции.

В то же время президент признал: «…в глобальном, стратегическом плане вся эта “черная полоса” от седьмого съезда до референдума была проиграна нами ‒ именно потому, что мы дали втянуть себя в этот обмен ударами, в это противостояние. В эту борьбу с пирровыми победами и липовыми поражениями. Да, затеял борьбу не я. А те, кто решил испытать президентскую власть на прочность. Но пострадало-то общество! Обществу, народу всё равно, кто “первый начал”.

Я это понимал. И стремился как можно быстрее закончить, завершить эту глупую борьбу, это смертельно опасное для демократии кулачное выяснение отношений. Не прошли поправки ‒ предложил нового премьера. Не подошел и новый премьер ‒ поставил вопрос о референдуме. Однако и саму идею референдума, казавшуюся мне бесспорной, съезд отверг. Пошел на нее только после провалившегося импичмента.

С помощью демократического инструмента ‒ съезда ‒ шла элементарная борьба на уничтожение. Но понял я это слишком поздно», – заметил Борис Ельцин в своей книге «Записки президента».

***

Многие эксперты полагают, что главной неожиданностью был ответ на второй вопрос референдума. Чуть больше половины ‒ но всё-таки больше ‒ людей, принявших участие в голосовании, а это был очень приличный процент работоспособного населения, ответили «да» экономическим реформам, свободным ценам, приватизации. Этого противники Ельцина не ожидали. Они думали, что население голосует за Ельцина ради сохранения гражданского мира, но не признает его экономической политики. Однако выяснилось, что люди голосуют не просто за Ельцина, но и за то, чтобы что-то происходило, чтобы привычный советский образ жизни изменился.

Впрочем, еще до проведения всенародного голосования известный адвокат и правозащитник, в 1993 г. – заместитель председателя Комитета по законодательству Верховного Совета Российской Федерации Борис Золотухин в интервью «Курантам» назвал вынесенный на референдум вопрос о социально-экономической политике президента и правительства незаконным. Он даже высказал мнение, что постановление о референдуме должно было быть отменено Конституционным Судом.

«Если не всё постановление, то по крайней мере два его пункта. Во-первых, речь идет о втором вопросе, вынесенном на референдум: “Одобряете ли вы социально-экономическую политику, осуществляемую президентом Российской Федерации и правительством Российской Федерации с 1992 года?”», – заявил известный юрист, адвокат и политик.

«Поясните, что в этом вопросе крамольного?» – спросил я в ходе этого интервью.

«Сама постановка такого вопроса некорректна. Ответ на первый вопрос (о доверии президенту) включает в себя и ответ на вопрос о той политике, которую этот президент проводит. Авторам второго вопроса было ясно, что большинство россиян поддержат президента, несмотря на тяжелую экономическую ситуацию, в которой оказалась сегодня Россия. Здравый смысл говорит о том, что реформировать тоталитарную экономику, в которой преобладает военно-промышленный комплекс, без значительного ущерба для жизненного уровня населения невозможно. И здравомыслящие люди отдают себе в этом отчет.

Поэтому противники президента решили пойти на хитрость. Когда людей спрашивают: довольны ли они своим сегодняшним положением и уровнем жизни, даже в самых экономически благополучных странах любой человек все равно ответит: “Нет, я недоволен, я хотел бы жить лучше”. Так что этот вопрос прямо направлен на то, чтобы россияне сказали “нет”. Даже те, кто поддерживает президента, могут ответить отрицательно на такой коварный вопрос», – объяснил мой собеседник.

Но я требовал более четкого юридического разъяснения: где же усматривается прямое нарушение закона?

«Закон о референдуме создавался на основе изучения аналогичных законов других стран. И тогда было прямо заявлено, что вопросы о налогах, бюджете, т.е. прямые вопросы экономики, на референдум не выносятся, потому что эти вопросы всегда требуют особого отношения к себе, глубокого анализа экономической ситуации. Может ли неспециалист оценить, нужны ли в данной экономической ситуации те или иные налоги, как построить налоговую систему, чтобы, с одной стороны, способствовать эффективной работе промышленности страны и, с другой стороны, содержать огромную армию, иметь большой пенсионный фонд, обеспечить медицину и образование? Всё это и определяет жизненный уровень людей. И потому нигде, ни в одной стране мира подобные вопросы на референдум не выносятся. Это удел профессионалов. А представительная власть, учитывая мнение экономистов, формирует бюджет и налоговую систему.

Так что этот вопрос, противоречащий первой же статье Закона о референдуме, Конституционным Судом должен быть признан противозаконным и исключен из вопросов, предложенных на референдум. Таково мое мнение ‒ мнение юриста, депутата и гражданина», – ответил Борис Золотухин.

***

Референдум породил множество вопросов: юридических, морально-этических и политических. Интенсивные споры вызвали как формулировки вопросов, так и их возможные юридические и политические последствия. Например, вопрос о доверии президенту в сочетании с вопросом о досрочных выборах мог привести к множеству возможных трактовок результатов.

Еще одна неопределенность связана с пониманием того, являются ли результаты плебисцита обязательными к исполнению и при каком именно количестве полученных голосов. С этим был связан и острый вопрос о необходимом кворуме для принятия решения по каждому пункту, на который пришлось отвечать Конституционному Суду.

«Прежде чем затевать референдум, надо было подумать о его последствиях. Поскольку на Съезде не были четко и точно оговорены все моменты возможной интерпретации итогов референдума, я чувствую, что ничего, кроме их “интерпретации”, не будет. Каковы бы ни были результаты, каждая из сторон будет их толковать в свою пользу. Потому что нет критериев, с которыми можно было бы соотнести итоги всенародного голосования», – писал Рамазан Абдулатипов (в 1990–1993 гг. он являлся народным депутатом РСФСР и председателем Совета Национальностей Верховного Совета РСФСР).

Какими бы ни были фактические цифровые итоги референдума, принципиальное значение приобретает то, кто, где и когда даст первую интерпретацию итогов и какие конкретные действия последуют за этими оценками. То, что последовало за всенародным голосованием, сегодня стало достоянием истории. Но для нас это события, которые повлияли не только на судьбу страны, но и на будущее каждого ее гражданина. Прежде всего, я имею в виду события осени 1993 г. Но об этом мы поговорим в последних главах этих воспоминаний.

---

[1] О VII Съезде народных депутатов РСФСР см. в Главе 16 настоящих воспоминаний.

[2] Клавдия Васильевна Старыгина (Ельцина) родилась в 1908 г., умерла 20 марта 1993 г. в Москве.

Оправдательный приговор в деле ГКЧП

Обвинение и защита пришли к единому выводу о невиновности Валентина Варенникова

В 1993 г. началось рассмотрение дела ГКЧП. Впрочем, для большинства подсудимых судебное разбирательство довольно быстро закончилось в связи с принятым 23 февраля 1994 г. Государственной Думой постановлением об амнистии. Подсудимым было объявлено о ее применении 1 марта. Через 10 дней Президиум Верховного Суда России по протесту прокурора Эдуарда Денисова отменил решение о прекращении дела по амнистии. В дальнейшем дело рассматривалось под председательством генерал-майора юстиции Виктора Яськина. Он сразу предложил подсудимым принять амнистию. 11 человек согласились и были амнистированы.

Однако на амнистию согласились, как известно, не все. Главком Сухопутных войск, генерал армии Валентин Варенников, который не входил в состав ГКЧП, но предложил ему свою поддержку, стал единственным обвиняемым по данному делу, отказавшимся от амнистии. Он считал себя невиновным. И поэтому предстал перед Военной коллегией Верховного Суда РФ в одиночестве.

Председательствовал на этом процессе Анатолий Уколов. Варенников вначале заявил, что согласен на амнистию, исходя из солидарности с другими подсудимыми. Но лишь при одном условии – если будет возбуждено уголовное дело против М.С. Горбачёва, виновного в развале СССР. Но такое уголовное дело не было возбуждено ни в 1993 г., ни позже.

Государственное обвинение поддерживали девять прокуроров во главе с заместителем Генерального прокурора России Эдуардом Денисовым. Защиту осуществлял адвокат Московской областной коллегии адвокатов Дмитрий Штейнберг.

Процесс вызвал большой интерес. Представители СМИ поначалу с трудом умещались в зале. Но по мере того как нам, российским журналистам, становилась очевидна несостоятельность предъявленного обвинения, зарубежные коллеги попросту теряли терпение, им казалось, что процесс затягивается, а сенсационной концовки явно не будет.

Еще бы, как и в процессе по «делу КПСС», в Конституционном Суде они жаждали крови, мечтали, чтобы «плохих ребят» если не казнили, то хотя бы надолго заперли. Мы объясняли, что это невозможно, что КС рассматривает вопросы права, он никого не казнит и не милует, это вообще нечто иное, не совсем похожее на обычный суд. Но тут-то, в ВС РФ, слушается дело об измене Родине, думали они, значит, приговор может быть суровым, даже очень суровым…

Так им казалось до тех пор, пока в Москве не произошли события осени 1993 г.: вооруженный мятеж, осада и разгон парламента, арест высоких должностных лиц, призывавших своих сторонников с оружием в руках штурмовать не только телецентр «Останкино», но также Кремль и мэрию Москвы. После этого окончание судебного процесса над генералом Варенниковым отошло на второй план и потеряло место в главной новостной ленте зарубежных СМИ.

Да и я, если честно, посещал далеко не каждое заседание. Особенно после того, как из моей припаркованной у Верховного Суда автомашины украли сумку с документами. Сумку быстро нашли, ее воры выбросили в соседнем дворе, а служебное удостоверение нашел у «Детского мира» один священнослужитель и принес мне прямо в редакцию газеты, где я тогда работал.

Документы нашлись, но, как говорится, осадок остался. И в ВС РФ я вернулся лишь к финальному этапу процесса.

К допросу Варенникова суд приступил лишь в конце февраля 1994 г. Варенникову вменялись в вину поездка к Горбачёву в Форос, где был поставлен вопрос о введении в стране чрезвычайного положения, а также помощь в «наведении порядка» в Москве и его участие в обсуждении возможности силового захвата здания Верховного Совета России (Белого дома).

Генерал не признал себя виновным в каком-либо преступлении и пояснил суду, что все свои действия совершил «в целях сохранения Советского Союза».

Допрошенный в суде Михаил Горбачёв утверждал, что Варенников в Форосе не только советовал, но даже грозил ему отставкой. Между тем все свидетели – участники той встречи опровергли это утверждение. Не нашло подтверждения и содержавшееся в обвинительном заключении утверждение, что на Варенникова планировалось возложить обязанности по непосредственному обеспечению режима чрезвычайного положения.

Обвинение не нашло состава преступления

Как уже отмечалось в главах 4 и 14 этих Воспоминаний, обвинение по ст. 64 Уголовного кодекса РСФСР 1960 г. (измена Родине) представлялось неадекватным практически всем адвокатам, участвовавшим в процессе. Но когда позицию защиты фактически поддержал государственный обвинитель Аркадий Данилов, стало ясно, что процесс закончится совсем не так, как это предполагалось в 1991–1992 гг.

Обвинитель попросил суд оправдать Варенникова. Аркадий Данилов ссылался на отсутствие в действиях генерала состава преступления. Позже и сам Варенников в своих мемуарах, и многие историки отмечали, что Данилову явно было не занимать выдержки и мужества.

Впрочем, приведенные в ходе судебного разбирательства факты, включая рукопожатие, которым закончилась встреча Михаила Горбачёва с заговорщиками, а также напутственные слова президента СССР: «Черт с вами, делайте, что хотите, но доложите мое мнение», опровергали официальное обвинение Валентина Варенникова и членов ГКЧП в измене Родине. Кстати, выяснилось всё это в том числе благодаря тому, что Горбачёва также вызывали на судебные заседания. Примечательно, что вопросы ему задавал сам Валентин Варенников.

Выступая в суде, он заявил: «Да, я выступил против мрака и позора, которые обрушились на нашу Державу. Но разве можно было дальше смотреть, как разваливается страна, ее оборона, нищает народ, рассыпается экономика, льется кровь в межнациональных конфликтах, расцветает преступность, как растлевают российских девушек – будущих матерей, как их продают в рабство за звонкую монету? Разве можно было дальше терпеть унижение нашей страны, холуйство и пресмыкание перед Западом?»[1]

Цитаты из «обвинительной» речи

Хотелось бы привести несколько цитат из речи государственного обвинителя Аркадия Данилова:

«Высокоуважаемый суд! Приступая к отведенной мне роли в процессе на завершающем этапе, я хочу заявить, что в своей речи отрекаюсь от личных и политических пристрастий, помню лишь о высшей цели — торжестве правосудия. Волей-неволей, давая оценку делу, я вынужден буду рассматривать его в соотношении с событиями, предшествовавшими тем, которые привели Варенникова на скамью подсудимых, и последовавшими за ними <…>.

Поскольку я ограничен рамками обвинения, предъявленного Варенникову, постараюсь уложить свои доводы в жесткую схему, установленную законом. Итак, Варенников обвиняется в совершении преступления, предусмотренного п. “а” ст. 64 УК РСФСР, т. е. в измене Родине. В том числе ему инкриминируется участие в заговоре с целью захвата власти — совместных действиях с лицами, образовавшими Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) и принявшими участие в его создании и работе. <…>

Глава советского государства — Президент СССР М.С. Горбачев связывает свои надежды с подписанием нового Союзного договора, установив для этого дату 20 августа 1991 года. В противовес ему ряд государственных деятелей видят в этом факте окончательный развал государства и полагают, что спасти положение можно лишь экстренными мерами чрезвычайного характера <…>. Следует отметить, что идея о необходимости чрезвычайных мер появилась не вдруг и не только у лиц, которые ранее были привлечены к уголовной ответственности в связи с данным делом. <…>

Иными словами, существовали объективные предпосылки для того, чтобы — по Чехову — ружье, висевшее на сцене в первом акте, выстрелило в последнем. <…>

Привлеченные к уголовной ответственности по данному делу лица, в т.ч. и Варенников, неоднократно, с первых же допросов на предварительном следствии, говорили о том, что их действия не были рассчитаны на длительный период времени. <…>

В обвинении указано, что “в августе 1991 года группа лиц, занимавших высшие гос. посты <…> не разделявшие позиции Президента СССР в вопросах оценки ситуации в стране, путей и форм дальнейшего осуществления процесса реформ, стремясь сорвать подписание Союзного договора, ввести в стране чрезвычайное положение и добиться тем самым изменения государственной политики, встала на путь организации заговора с целью захвата власти”. Следует сразу же отметить, что в перечне должностей и фамилий, вошедших в данный пункт обвинения, имя Варенникова отсутствует. Исходя из этого факта, следует сделать вывод о том, что непосредственно у истоков ГКЧП подсудимый не стоял.

Где, кто и когда возложил на Варенникова обязанность по непосредственному обеспечению режима ЧП, обвинение не раскрывает, а подтверждений тому в деле не имеется. Выводы следствия о противоправном характере действий Варенникова не основаны ни на законе, ни на материалах дела (по конкретному эпизоду). <…>

Непосредственно к изоляции [Президента СССР. – К.К.], в т.ч. к действиям Генералова[2], Варенников отношения не имел, и обвинение в этой части подтверждения не находит.

В части противоправных действий Варенникова, вмененных ему в составе группы лиц, обвинение является недоказанным. <…>

Содержащаяся в обвинении формула об отведенной Варенникову роли в заговоре не подтверждается никакими материалами дела, поскольку ни на предварительном следствии, ни в суде никто из допрошенных лиц не показал, как именно предписывалось поступать Варенникову в Киеве в условиях создания ГКЧП.

Сам Варенников, допрошенный в суде, показал, что он действительно встречался с председателем Верховного Совета Украины Кравчуком Л.М. и др. должностными лицами, однако ни от кого из них не требовал поддержки действий ГКЧП, не требовал и ввести ЧП в ряде областей Западной Украины, хотя в предположительной форме такая возможность обсуждалась, и то инициатором этого был сам Кравчук. Шифротелеграмма, имеющаяся в деле, полностью совпадает со словами Варенникова по этому факту. <…>

Таким образом, данный пункт инкриминируемых деяний подлежит исключению из обвинения.

Варенникову вменяется тот факт, что в течение 19 августа 1991 г. он направил в адрес ГКЧП пять шифротелеграмм, текст которых исследован в суде и выдержки из которых содержатся в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого.

Опуская то обстоятельство, что некоторые слова и фразы общего характера могут быть истолкованы (или поняты) по-разному, следует задаться вопросом — является ли написание и отправка этих телеграмм противоправным, уголовно наказуемым действием. Поскольку суд не может выйти за рамки предъявленного обвинения, с точки зрения соответствия закону необходимо, на мой взгляд, анализировать именно цитаты, содержащиеся в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого. <…> Помимо этого, следует учесть, что отправленные телеграммы носили рекомендательный характер, не имели никаких практических результатов и последствий.

В частности, Варенников как Главком Сухопутных войск не дал распоряжений по подчиненным войскам во исполнение тех предложений, которые содержались в телеграммах. <…>

Не подтвердилась также версия обвинения, что 20 августа, вернувшись в Москву, Варенников принял участие в обсуждении вопроса о применении военной силы для захвата здания Верховного Совета России и руководства России; во исполнение этого Варенников дал указание подготовить три танковые роты и эскадрилью боевых вертолетов с боезапасом.

Варенников подтвердил сам факт совещания у Ачалова[3] и свое участие в этом совещании наряду с представителями МВД и КГБ. При этом Варенников отмечает, что главным обсуждаемым вопросом был поиск решения по нормализации обстановки у Белого дома — в первую очередь разоружение боевиков внутри здания. Однако, реально оценив ситуацию, участники пришли к окончательному решению, что любые насильственные меры чреваты кровопролитием и поэтому не могут быть применены. Данные показания Варенникова ничем не опровергнуты.

С военной точки зрения план захвата здания Верховного Совета не разрабатывался, приказы по войскам на это не отдавались, реальные действия не предпринимались. Эти показания согласуются с иными доказательствами, исследованными в суде».

Выводы государственного обвинения

Таким образом, как заявил гособвинитель, состав измены Родине, предусматривающий деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности страны: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР, оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти, инкриминировать Варенникову невозможно.

«Совершенно уверенно могу сказать, что у Валентина Ивановича Варенникова, Героя Советского Союза, прошедшего Великую Отечественную войну, неоднократно раненного в боях по защите Отечества, бывшего по личному распоряжению маршала Жукова начальником караула, сопровождавшего Знамя Победы, всю жизнь отдавшего служению Родине, умысла на измену ей не было!» – заключил Аркадий Данилов. Далее он заявил: «Подводя итог сказанному, в комплексе вопросов, которые предстоит решать суду в совещательной комнате, излагаю свою позицию еще по двум вопросам: ущерб, названный в обвинении, взысканию с Варенникова не подлежит — и в силу недоказанности, и в силу отсутствия гражданско-правовой вины подсудимого. И, кроме того, полагаю, что акт амнистии, от которого отказался Варенников, не применим в рассмотренном деле.

В соответствии с законом и повинуясь ему, прошу: Варенникова Валентина Ивановича, привлеченного к уголовной ответственности по п. “а” ст. 64 УК РСФСР, оправдать за отсутствием в его действиях состава преступления».

Позиция защиты

После перерыва с речью выступил защитник – адвокат МОКА Дмитрий Давидович Штейнберг. Он не только защищал Варенникова, но и обличал Генеральную прокуратуру, которая, по его мнению, не смогла найти ни одного доказательства вины его подзащитного.

Приведу лишь два небольших фрагмента из его выступления:

«Хотел обратить внимание суда на одно обстоятельство, принципиальное с моей точки зрения. Инициатива введения в стране чрезвычайных мер и несогласие с проводимой главой государства политикой исходили не от бывших членов ГКЧП, и эта инициатива исходила даже не столько от Верховного Совета, решения которого с предложением главе государства ввести чрезвычайное положение имеются в деле. Давая <…> показания в суде, Горбачев, в частности, пояснил, что, по разным социологическим опросам, ГКЧП поддерживало около 40 процентов населения. Я не знаю, насколько этот показатель достоверен, но из материалов дела мне известна другая цифра. <…> Инициатива о введении в стране чрезвычайных мер, обусловленных и предусмотренных, кстати, законом “О правовом режиме чрезвычайного положения”, исходила все-таки от простых людей. <…> Валентин Иванович Варенников настаивал на исследовании всех обстоятельств, а не только тех, которые указаны в формуле обвинительного заключения. Он настаивал на доскональном исследовании мотива, который побудил его выступить в августе 1991 года, а также он настаивал на установлении времени, когда этот мотив возник. И все эти обстоятельства, с моей точки зрения, являются принципиальными».

«Уважаемые судьи, переходя к оценке обвинения, я с полной ответственностью заявляю, что Варенников привлечен к уголовной ответственности незаконно. Если обратиться к содержательной части, то обвинения, которое ему предъявлено, в законе не существует. Обратимся к материалам дела. И в обвинительном заключении, и в постановлении от 24 августа 1992 года о привлечении Варенникова в качестве обвиняемого эта последняя формула обвинения присутствует (том 139, дело 160). В частности, указано: “Таким образом, Варенникову предъявлено обвинение в измене Родине в форме заговора с целью захвата власти”. И дальше раскрывается содержание самого обвинения: все уже было согласовано, и виновные фактически приступили к захвату этой власти.

В статье 64 Уголовного кодекса, на которую ссылается следствие, отсутствуют нормы, предусматривающие возможность увеличения уголовной ответственности за измену Родине в форме захвата власти, а именно так сформулировано обвинение. Все формы измены Родине перечислены в законе. И согласно закону захват власти является не формой, а целью. И это, как вы понимаете, не одно и то же, поскольку форма относится к объективной стороне преступления, а цель — к субъективной.

Следствие, указав, что Варенников привлечен к заговору, принял в нем активное участие, не привело ни одного доказательства, свидетельствующего о том, что Варенников участвовал именно в заговоре. Никто из лиц, участвовавших во встречах, не давал повода для такой трактовки.

По этой причине, видимо, следствие занялось поиском криминала в дальнейших действиях Варенникова, подгоняя не действие под закон, а наоборот — закон под действие. <…>

Вопреки требованиям закона в обвинении Варенникова отсутствуют время и место совершения преступления, а вместо этого <…> хронология его действий.

Изложенный в обвинении довод о захвате власти не конкретизирован. Какую конкретную власть, по мнению следствия, намеревался захватить именно Варенников? <…>

Хочу обратить внимание уважаемого суда, что в нарушение требований статьи 205 Уголовно-процессуального кодекса в обвинительном заключении Варенникова отсутствует один из его необходимых элементов. В законе перечислено, что именно должно содержаться в обвинительном заключении.

Так вот, в обвинительном заключении Варенникова не приведены, как того требует закон, доводы обвиняемого в свою защиту и результаты проверки этого. Впрочем, как я уже говорил, видимо, никто такой задачи не ставил. И дальнейший анализ материалов предварительного следствия — явное тому подтверждение. Была поставлена задача — подтвердить те правовые оценки, которые даны на самом высшем политическом уровне! И следствие занималось выполнением этой задачи. Полагаю, что суд даст надлежащую оценку обвинению Варенникова не только в приговоре, но и вынесет соответствующее частное определение в адрес Генеральной прокуратуры в связи с допущенными грубейшими нормами закона.

А в том, что в действиях Валентина Ивановича Варенникова нет состава преступления, уже все убедились».

Приговор

11 августа 1994 г. Валентину Варенникову был вынесен приговор. Военачальника полностью оправдали. Военная коллегия Верховного Суда РФ согласилась с позицией самого обвиняемого, его адвоката Дмитрия Штейнберга, государственного обвинителя Аркадия Данилова и действительно не нашла в действиях Варенникова состава преступления. Генеральная прокуратура позже попыталась опротестовать решение Военной коллегии, но Президиум Верховного Суда оставил его без изменений.

Не могу сказать, что мы приняли этот приговор с ликованием. Просто тем, кто следил за ходом процесса, было ясно – измены в действиях Варенникова, да и других гэкачепистов не было. Если бы им предъявили другое обвинение, например превышение служебных полномочий, приговор наверняка был бы обвинительным, но мягким. Однако почему-то прокуратура настаивала именно на ст. 64 УК РСФСР (измена Родине) и, похоже, просчиталась.

Позже в своих мемуарах «Дело ГКЧП» Валентин Варенников, анализируя причины разрушения СССР, писал:

«Любой нормальный человек не может не мучиться вопросом: как все это могло произойти? И почему это произошло? Я много раз касался этой темы. Сейчас опять к ней возвращаюсь. И это вполне естественно, так как такой трагедии не было в России за всю историю, не было и в других странах. Естественно также и то, что все объяснения случившемуся многогранны, но суть их сводится к одному — это предательство. А предательство появилось потому, что была подготовлена почва — процессом гниения, которое организовали силы, начиная с хрущевского “потепления”.

И все-таки совершенно необъяснимо, почему из среды людей, которая родилась, выросла при Советской власти и достигла высших ступеней власти, вдруг появились негодяи, которые предали всех и все, даже идеалы, которым они поклонялись десятилетиями. Единственное, что может как-то пролить свет на это непостижимое явление, так это подлость, низость, полное отсутствие нравственности, бесчестность, с которыми каждый из них, видимо, пребывал всю жизнь, однако проявились эти черноты только в определенных, благоприятных для них обстоятельствах. А до этого прятались где-то далеко на дне своей гнусной душонки».

Можно не соглашаться с этими рассуждениями, можно найти какие-то другие объяснения того, почему распался Советский Союз. Но все-таки к единому выводу мы сегодня еще не сможем прийти. Должно пройти еще несколько десятков лет, прежде чем всем станет ясно, чья здесь вина – членов ГКЧП, помешавших заключить новый Союзный договор, или легитимных правителей страны, не сумевших сохранить ее существование.

---

[1] Заявление впервые опубликовано в брошюре «Судьба и совесть» (Палея, 1993).

[2] Генералов Вячеслав Владимирович – бывший начальник охраны М.С. Горбачёва, генерал-майор КГБ; работал заместителем начальника 9-го Управления КГБ СССР; в августе 1991 г. обеспечивал охрану резиденции Президента СССР М.С. Горбачёва в Форосе; позже находился под следствием, в 1992 г. был освобожден из-под стражи по состоянию здоровья.

[3] Ачалов Владислав Алексеевич – заместитель министра обороны СССР, создатель и первый председатель Всероссийского союза общественных объединений ветеранов десантных войск «Союз десантников России», генерал-полковник.

Глава 19. Свеча в граненом стакане

О событиях в Белом доме после Указа о роспуске народных депутатов

События конца сентября – начала октября 1993 г. в Москве вошли в новейшую историю России как острейший внутриполитический конфликт, кульминация конституционного кризиса, развивавшегося с декабря 1992 г. Результатом противостояния стало упразднение существовавшей в России с 1917 г. советской модели власти.

Часть 1. Неразрешимые противоречия ветвей власти

Кризис стал следствием противостояния двух политических сил: с одной стороны – Президента Российской Федерации Бориса Ельцина, Правительства России, возглавлявшегося Виктором Черномырдиным, части народных депутатов и членов Верховного Совета России – сторонников Президента; а с другой стороны – противников социально-экономической политики Президента и Правительства: вице-президента Александра Руцкого и основной части народных депутатов и членов Верховного Совета во главе с Русланом Хасбулатовым.

По сути, Указ Президента России № 1400 стал точкой невозврата к советскому прошлому в политическом отношении. К середине 1993 г. в России сложилась очень странная и опасная система двоевластия. С одной стороны – Борис Ельцин, который стал за два года до этого избранным Президентом России (первым прошедшим демократические выборы) и изо всех сил пытался аккумулировать власть в своих руках. С другой стороны – Верховный Совет, стремившийся удержать максимум полномочий и ограничить Ельцина и его команду «младореформаторов», проводивших политику реформ и «шоковой терапии».

К середине 1993 г. противоречий скопилось так много, что обе стороны были готовы к решительным действиям. Весной депутаты пытались инициировать процедуру импичмента Ельцина, но не хватило голосов для принятия положительного решения. Позже состоялся референдум, участники которого не поддержали досрочные выборы Президента, а на улицах периодически проходили массовые беспорядки. Чтобы положить этому конец, Ельцин и его ближайшие соратники обсудили инициативу по роспуску Верховного Совета, заручившись поддержкой силовых структур.

Конституционный кризис

Во многих источниках можно прочитать, что 21 сентября 1993 г. Президент России Борис Ельцин незаконно и без каких-то на то оснований подписал печально знаменитый Указ № 1400, которым разогнал Верховный Совет. На самом деле, всё было не совсем так.

Конституционный кризис начался задолго до злополучного дня 21 сентября. Противостояние между Президентом Ельциным и Верховным Советом назревало с момента распада СССР. А 20 марта в ответ на действия Верховного Совета, стремившегося сохранить всю полноту власти за Съездом народных депутатов и проводить реформы в более медленном темпе, Борис Ельцин в телевизионном обращении подвел итоги внеочередного Съезда депутатов и объявил о приостановке действия Конституции и введении «особого порядка управления страной». Фактически этот документ приостанавливал работу Съезда народных депутатов и Верховного Совета и консолидировал всю власть в стране в руках Президента. Тогда стороны сумели обойтись без вооруженного столкновения и договорились о проведении референдума о доверии Президенту и Верховному Совету со Съездом.

Хотя результаты референдума продемонстрировали относительно высокий уровень доверия населения Президенту РФ Борису Ельцину, он не мог самостоятельно назначить новые выборы и ограничился формированием Конституционного Совещания для подготовки президентского проекта нового Основного закона. Параллельно над своим проектом работала Конституционная комиссия, в которой большинство имели сторонники сохранения советской власти, добивавшиеся создания в России парламентской республики.

Поправка на поправке

Всё это время Верховный Совет весьма успешно принимал законы и постановления, которыми кромсал на части не только действующую Конституцию, но и законодательство.

Начало было положено 12 декабря 1992 г., когда VII Съезд народных депутатов принял Постановление № 4079-I «О стабилизации конституционного строя Российской Федерации». 12 марта 1993 г. VIII Съезд народных депутатов принял Постановление № 4626-1 «О мерах по осуществлению конституционной реформы в Российской Федерации». В ходе Съезда несколько депутатов даже предложили официально передать полномочия главы государства председателю Правительства Виктору Черномырдину, который, впрочем, публично отказался от такой возможности, заявив, что полностью поддерживает действия Президента.

В Конституцию РСФСР за два года было внесено около 300 поправок. Правда, около половины из них лишь меняли название РСФСР на РФ, исключали упоминание о Союзе ССР, фиксировали изменения наименований субъектов Федерации. Еще сотня поправок узаконила включение в Конституцию положений Федеративного договора и Декларации прав человека и гражданина. Однако примерно 30 поправок, касающихся полномочий высших органов государственной власти и вопросов реализации принципа разделения властей, было достаточно, чтобы перетянуть конституционное одеяло на сторону Советов.

Таким образом, задолго до сентябрьских событий 1993 г. Верховный Совет взял на вооружение следующую тактику: он систематически вносил в Конституцию и законы поправки, которыми усиливал свои и без того значительные властные полномочия и сокращал функции исполнительной власти. Проще говоря, парламент хотел лишить исполнительную власть особых полномочий, Президент же пытался избавиться от опеки представительной власти.

При этом законодательные предложения, внесенные Правительством и Президентом, отклонялись. Иногда потому, что не отражали политические взгляды большинства парламентариев, но чаще из-за несогласия с экономической стратегией Совмина. Так, в июле были раскритикованы показатели бюджета, а в ответ на предложение Минфина сократить расходы, чтобы уменьшить бюджетный дефицит, депутаты потребовали увеличить дотации различным отраслям промышленности. Они также отклонили внесенный Правительством законопроект, которым предлагалось ввести дополнительные налоги для финансовой поддержки предприятий угольной отрасли и сельского хозяйства.

Вопреки возражениям Минпечати парламентарии поддержали идею ввести наблюдательные советы, создаваемые депутатами, на телевидении, предоставив им широкие полномочия вплоть до назначения и освобождения от должностей руководителей СМИ.

Исключением стали, пожалуй, лишь президентские поправки к Закону «Об авторском праве и смежных правах», принять которые предложил министр печати и информации Михаил Федотов. Ему удалось убедить депутатов проголосовать за эти изменения в законе, несмотря на возражения парламентской Комиссии по науке и образованию.

Интересно, что уже в самый разгар блокады Дома Советов Александр Руцкой, обращаясь к парламентариям, напомнил: «…именно с позволения депутатов столько раз “лягали” Конституцию, что неудивительно отсутствие уважения к ней». Но об этом ниже.

Страсти по Указу

Интересно, что за несколько часов до выступления Президента на экстренном заседании Президиума Верховного Совета Руслан Хасбулатов заявил, что в стране сложилась критическая ситуация, и предупредил народных депутатов о том, что «возможны любые события». Он призвал всех парламентариев быть в ближайшее время начеку, связаться со своими избирателями и в случае необходимости «встать на пути антиконституционного переворота».

21 сентября в 20:00 по московскому времени Президент РФ Борис Ельцин выступил по телевидению с обращением к гражданам (видео) и констатировал, что «законы, в которых остро нуждается Россия, не принимаются годами. Вместо этого начата коренная ревизия действующей Конституции и принятых законодательных актов. Их переписывают в угоду сиюминутным политическим настроениям. <…> Большинство заседаний Верховного Совета проходит с нарушением элементарных процедур и регламента. <…> Из Верховного Совета, его Президиума беспощадно изгоняются все, кто не проявляет личной преданности своему руководителю. <…> Всё это горькие свидетельства того, что Верховный Совет как государственный институт находится сейчас в состоянии политического разложения. Он утратил способность выполнять главную функцию представительного органа, функцию согласования общественных интересов. Он перестал быть органом народовластия». И лишь затем Ельцин сообщил, что издал Указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации», которым Съезду народных депутатов и Верховному Совету РФ предписывается прекратить свою деятельность. Указом также вводилось в действие Положение «О выборах депутатов Государственной Думы» и назначалось проведение 11–12 декабря 1993 г. выборов в новый парламент – Государственную Думу Федерального Собрания РФ.

Когда обращение Бориса Ельцина прозвучало в эфире, события стали развиваться с головокружительной быстротой. Уже в 20:15 последовала первая официальная реакция на это обращение. Президиум Верховного Совета РФ принял Постановление № 5779-I «О немедленном прекращении полномочий Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина», в котором постановил «на основании статьи 121⁶ Конституции считать полномочия Президента РФ Б.Н. Ельцина прекращёнными с момента подписания Указа № 1400»; признать, что на основании статьи 121¹¹ Конституции «вице-президент РФ А.В. Руцкой приступил к исполнению полномочий президента с момента подписания этого указа». Президиум также постановил, что Указ № 1400 в соответствии с частью второй статьи 121⁸ Конституции не подлежит исполнению. Этим же Постановлением 22 сентября созывалась внеочередная сессия Верховного Совета с повесткой дня «О государственном перевороте в Российской Федерации».

Меньше чем через час у Белого дома собралась толпа защитников Верховного Совета, стали появляться баррикады, милицейские подразделения оцепили весь район. На стихийном митинге, среди участников которого были представители различных организаций и общественных объединений, действия Бориса Ельцина были охарактеризованы как антиконституционный переворот. Политсовет Фронта национального спасения призвал «организовывать акции гражданского неповиновения Президенту и его окружению, блокировать пропрезидентские структуры, милицейские и воинские формирования, если они будут выполнять незаконные распоряжения своего начальства; провести массовые митинги и демонстрации протеста против государственного переворота; начать политические забастовки на предприятиях и в учреждениях». А «Союз офицеров» призвал начать всеобщую политическую забастовку «до полного отрешения бывшего Президента Б. Ельцина и других соучастников государственного переворота от власти».

Тем временем первый заместитель Председателя Совета Министров Егор Гайдар провел совещание с членами Правительства, на котором был разработан план первоочередных действий по реализации Указа № 1400, включавший перекрытие канала прямого выхода Верховного Совета в телеэфир, установление блокады Дома Советов и подавление любых проявлений неповиновения в органах исполнительной власти субъектов РФ. План был в целом одобрен Председателем Совета Министров Виктором Черномырдиным.

Чуть позже состоялось заседание Правительства России, на котором почти все члены Совета Министров (кроме министра внешнеэкономических связей Сергея Глазьева) поддержали Указ Бориса Ельцина «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации». Состоялись заседания коллегий во всех силовых министерствах, причем каждый член коллегий высказал свое отношение к Указу № 1400, с которым был ознакомлен заранее. Ни один из них не возразил против необходимости принятия мер, предложенных Ельциным.

***

Конституционный Суд (КС) РФ собрался в тот же день поздно вечером на экстренное заседание и по собственной инициативе начал рассматривать еще не опубликованный Указ, официального текста которого у судей не было. Вообще-то само заседание КС было довольно странным. О нем никого предварительно не известили, на судьях не было мантий, что вызвало недоумение у судьи КС Бориса Эбзеева, не было представителей Президента как стороны, издавшей рассматриваемый акт. И, кстати, формально КС рассматривал не сам документ, а «действия и решения Президента РФ, связанные с его Указом “О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации”» – именно так сказано в принятом Заключении о неконституционности ельцинского Указа. В то же время Суд принял решение, что Указ «служит основанием для отрешения Президента РФ Б.Н. Ельцина от должности или приведения в действие иных специальных механизмов его ответственности». Заключение было принято девятью голосами против четырех.

В результате, как известно, Ельцин потерял доверие к Конституционному Суду и позже издал Указ о приостановке его деятельности.

22 сентября сразу после полуночи открылась VII (экстренная) сессия Верховного Совета, где было принято Постановление о прекращении полномочий Президента Ельцина с 20:00 21 сентября 1993 г. «в связи с грубейшим нарушением <…> Конституции <…>, выразившимся в издании им Указа <…> № 1400, приостанавливающего деятельность законно избранных органов государственной власти» и об исполнении этих полномочий вице-президентом Руцким.

Руцкой вступил в исполнение обязанностей Президента России и объявил на сессии, что отменяет Указ № 1400 как антиконституционный. А Руслан Хасбулатов издал Распоряжение, которым обязал Центральный банк России «прекратить финансирование органов исполнительной власти без решения ВС РФ».

Верховный Совет также дал поручение ведущим электронным СМИ передать обращение Руслана Хасбулатова и утвержденного Верховным Советом и.о. Президента Российской Федерации Александра Руцкого к гражданам России, но это поручение не было выполнено. Предпринятая попытка сменить руководителей телерадиокомпаний также оказалась неудачной. В целях противодействия реализации Указа № 1400Александр Руцкой подписал Указ об освобождении Сергея Филатова от должности руководителя Администрации Президента и назначении на эту должность главы своего секретариата Валерия Краснова, а затем – Указы о вступлении в исполнение обязанностей Верховного главнокомандующего Вооруженными Силами Российской Федерации и о ликвидации Главного управления охраны Российской Федерации. Все эти акты также не были осуществлены.

И, главное, Руцкому не удалось организовать смену руководства МВД и Минобороны. Весь руководящий состав Вооруженных Сил единогласно заявил о неподчинении и Руцкому, и назначенному им министром обороны генерал-полковнику Владиславу Ачалову[1] и о подчинении Борису Ельцину и министру обороны Павлу Грачёву. В рядах МВД происходили брожения, но руководство ведомства сохранило верность Президенту.

Часть 2. Перетягивание одеяла

Уже утром 22 сентября депутатами был принят Закон «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс РСФСР», предусматривавший введение уголовной ответственности за действия, направленные на насильственное изменение конституционного строя Российской Федерации, а также за воспрепятствование деятельности законных органов государственной власти. Сессия постановила ввести закон в действие со дня его подписания исполняющим обязанности Президента Александром Руцким. Закон был опубликован в «Российской газете» 23 сентября. Руцкой также подписал Указ об уголовной ответственности за нарушение конституционного строя, назвав его дополнением к Уголовному кодексу. Впрочем, днем раньше Ельцин постановил считать незаконными и не подлежащими исполнению акты, издаваемые Руцким от имени Президента РФ.

Один из лидеров фракции «Россия» Николай Павлов предложил прервать дискуссию, назвав ее «бесполезной», если под охрану не будут взяты «Останкино», Центробанк и Дом Советов. Однако председатель парламентского Комитета по конституционному законодательству Владимир Исаков заявил, что он категорически против таких мер, хотя и признал, что «по многим параметрам согласен с коллегой в политическом плане».

Тем временем в Белом доме велась подготовка Съезда народных депутатов. Но необходимого для его открытия кворума не было. В руководстве парламента жаловались, что мэр Москвы Юрий Лужков якобы дал указание размещать народных депутатов в гостиницах только за наличный расчет. Тогда было принято решение размещать депутатов непосредственно в Доме Советов (ДС). Технические сотрудники Белого дома начали разносить по коридорам раскладушки и матрацы.

Однако наряду с мебелью в ДС привозили и какие-то ящики. Заметив это, я обратился к сопровождающим с вопросом, что в них. Мне без смущения ответили: «Оружие для обороны Белого дома». В тот же день я передал эту информацию в редакцию, она была опубликована, после чего разразился нешуточный скандал. А параллельно секретариат Егора Гайдара распространил информацию, согласно которой «на 13-ом этаже Белого дома развернут военный штаб, куда перенесена часть запасов автоматического оружия, хранящегося в здании еще с августа 1991 года». В Белом доме одни требовали опровержения, другие настаивали на поиске шпионов, передавших секретные сведения в СМИ. Однако ни того, ни другого сделано не было. Только Хасбулатов опроверг слухи о том, что с его разрешения раздаются автоматы. Впрочем, сведения о большом количестве стрелкового оружия в ДС подтвердились позже, когда сопротивление защитников Белого дома было сломлено.

Для предотвращения ввоза и вывоза (проноса, выноса) различного огнестрельного оружия, боеприпасов и взрывчатых веществ на территории, прилегающей к ДС, было организовано круглосуточное дежурство сотрудников милиции и военнослужащих внутренних войск.

В те дни был открыт список жертв вооруженного противостояния. При попытке вооруженного захвата штаба Объединенных Вооруженных Сил СНГ на Ленинградском проспекте погибли два человека (сотрудник милиции и пожилая женщина). Стороны, как водится, обвинили в этом друг друга.

Съезд при свечах

Коллегия Министерства связи приняла решение об отключении автоматической телефонной связи АТС-205 города Москвы, обслуживавшей ДС. Интересно, что АТС-205 позволяла звонить из одного кабинета ДС в другой, однако была отключена от связи со всеми другими АТС Московской городской телефонной сети. Отключены были в здании парламента и другие виды связи. Так, отделение фельдсвязи было выведено из здания Верховного Совета уже 22 сентября, «поскольку обслуживаемый объект, в соответствии с указом Президента, прекратил своё существование».

Для того чтобы передавать сообщения в редакцию, мне каждый раз приходилось выходить из здания, преодолевать баррикады защитников ДС, для чего я показывал им свое удостоверение депутата Сокольнического районного Совета, затем проходить через милицейские кордоны, предъявляя уже свою журналистскую «корочку». Всего в 100 м от осажденного парламента находилась гостиница «Мир», где на первом этаже работали телефоны-автоматы. С их помощью я связывался со стенографистками газеты «Куранты» и диктовал им свои заметки. После этого нужно было возвращаться в ДС, где с каждым часом становилось всё интереснее, но постепенно возрастало напряжение.

Когда генеральный прокурор Валентин Степанков заявил, что руководство Генеральной прокуратуры рассматривает сложившуюся ситуацию как политический конфликт и выступает категорически против возбуждения уголовного дела в отношении Ельцина, призывая обе стороны решить конфликт политическим путем, Верховный Совет принял это заявление в штыки. Депутаты одобрили Постановление «О специальном прокуроре Российской Федерации по расследованию обстоятельств государственного переворота», которым назначили на эту должность бывшего члена коллегии Генеральной прокуратуры СССР Виктора Илюхина. Тот сразу же вынес постановление о возбуждении уголовного дела по ст. 64 УК РСФСР в отношении Бориса Ельцина и других должностных лиц, предпринявших конкретные действия по прекращению деятельности Съезда народных депутатов, Верховного Совета и законно избранных судебных органов.

Александр Руцкой между тем заявил, что единственный способ дать Ельцину понять, что он должен уйти, – это всероссийская акция гражданского неповиновения. Руцкой также отметил, что и военные должны высказаться в защиту демократии и законности, указав при этом, что он не призывает никого выступить с оружием в руках и приложил бы все усилия, чтобы это предотвратить. Во время выступления Руцкого на внеочередной сессии парламента в здании Верховного Совета отключили свет, и некоторое время Белый дом освещался за счет системы автономного энергоснабжения. Позже подача электроэнергии в ДС была окончательно отключена по решению министра топливно-энергетических ресурсов Российской Федерации Юрия Шафраника, принятому после согласования с мэром Москвы Юрием Лужковым.

***

23 сентября в 22:00 открылся Х внеочередной (чрезвычайный) Съезд народных депутатов Российской Федерациис повесткой дня «О политическом положении в Российской Федерации в связи с совершенным государственным переворотом».

На Съезде было зарегистрировано 638 народных депутатов(на следующий день число депутатов увеличилось до 689 при кворуме в 628 человек).

Ряд депутатов пытались внести в повестку дня вопрос о денонсации Беловежского соглашения об образовании СНГ. Предложение не прошло.

Выступая на Съезде с докладом, спикер парламента Руслан Хасбулатов расценил последние действия Бориса Ельцина как государственный переворот и «концентрацию в руках одного лица тиранической власти, превышающей даже диктаторскую». Спикер заявил, что исполняющему обязанности Президента и Советам народных депутатов следует срочно принять решения с целью прекратить падение жизненного уровня россиян и обеспечить всеобщую доступность продовольственных товаров, гарантировать индексацию вкладов населения.

Хасбулатов сообщил также, что органы представительной власти 82 субъектов Федерации осуждают государственный переворот и поддерживают деятельность Верховного Совета.

24 сентября Съезд народных депутатов возобновил работу. Участники Съезда утвердили повестку дня, включив в нее вопросы принятия проекта Конституции, проекта Постановления о Правительстве страны, а также изменения и дополнения в Закон «О порядке назначения на должность, снятия с должности глав местных администраций».

Депутаты также предложили членам Совета Министров явиться на Съезд.

Съезд принял Постановление «О досрочных выборах народных депутатов Российской Федерации и Президента Российской Федерации», которым постановил, в частности, провести указанные выборы не позднее марта 1994 г. Впрочем, прибывший на Съезд Валерий Зорькин от имени Конституционного Суда предложил назначить дату одновременных выборов Президента и народных депутатов на 12 декабря 1993 г., выбирать двухпалатный парламент, работающий на профессиональной основе, без Съезда народных депутатов Российской Федерации. Зорькин заявил, что если это предложение будет принято за основу, «можно было бы прибегнуть к следующему: конфликтующие стороны приводят состояние правовое, конституционное и политическое в то, которое сложилось до 20.00 21 сентября. То есть Президент Ельцин дезавуирует свой Указ, и соответственно законодатели делают то же самое в отношении своих решений. В этом случае Конституционный Суд также готов внести определенные уточнения в свое решение».

Зная, что на рабочем совещании членов Конституционного Суда вечером 24 сентября 9 из 13 членов КС заявили, что суд готов приостановить или даже отменить свое заключение о неконституционности Указа № 1400 при условии согласия двух ветвей власти пойти на «нулевой вариант», я решил оказать некоторое содействие тем судьям, которые на мой вопрос, почему вы рассмотрели в экстренном формате указ Ельцина, но вообще не замечаете явно неконституционные акты парламента, лишь разводили руками. «У нас нет этих законов и постановлений, – сказал мне судья КС Эрнест Аметистов. – Фельдъегерская служба в Белом доме не работает, нам оттуда документы не передают».

Но где раздобыть документы, принятые Верховным Советом и чрезвычайным Съездом? Для парламентского обозревателя такой вопрос не был сложным. Ну конечно, у секретаря Президиума Верховного Совета Виталия Сыроватко[2].

Только где его найти в 10 часов вечера? Я сунулся было в секретариат, но там было заперто. Кто-то из народных депутатов подсказал мне, где в это время может находиться нужное мне должностное лицо. И я отправился искать господина Сыроватко.

А в Белом доме уже было совсем темно. Свет отключили, поэтому подниматься на лифте было невозможно. А нужно было попасть в центральную башню этого здания.

Преодолев несколько лестничных пролетов, я попал в изогнутый из-за оригинальной архитектуры здания коридор. Зловещую темноту немного разбавляли свечки, стоявшие в граненых стаканах на определенном расстоянии друг от друга. Света от них было мало, но по крайней мере стало ясно, что в кабинетах еще кто-то есть.

Дверь, которая мне была нужна, нашлась не сразу. Я шел по коридору, когда вдруг меня окликнули: «Стой, кто идет?»

«Свои», – машинально откликнулся я. Повернулся на голос и увидел человека в черном комбинезоне с автоматом наперевес. Он недоверчиво смотрел на меня и пытался понять, кто это слоняется по зданию в столь поздний час. Я предъявил свою аккредитационную карточку. После этого вооруженный молодой человек немного расслабился и любезно проводил меня до нужного кабинета.

Виталий Сыроватко поинтересовался, зачем мне, журналисту, которого он достаточно хорошо знал, понадобились официальные документы. Я немного слукавил, сказав, что они нужны Конституционному Суду, который хотел бы ознакомиться с последними постановлениями парламента.

Сыроватко взял со стола толстую папку и предложил мне следовать за ним. Мы спустились, если не ошибаюсь, на первый этаж, где в большой комнате стояло несколько компьютеров. За одним из компьютеров сидел охранник и, используя электроэнергию дизельного генератора, играл в популярную тогда компьютерную игру «Doom».

По нашей просьбе этот человек запустил копировальный аппарат, тоже от движка, и начал снимать копии с тех самых документов из упомянутой папки, которые подавал ему Сыроватко. Примерно за полчаса он отксерил два десятка страниц. Я протянул было руку, чтобы их взять, но секретарь Верховного Совета жестом фокусника достал из кармана гербовую печать, проштемпелевал каждую страницу, а затем расписался на них и написал от руки: «Копия верна. В.Г. Сыроватко».

«Без подписи и печати эти документы никто не примет», – улыбнулся он

Я сложил документы в свою папку, поблагодарил обоих и поехал домой. До сих пор жалею, что тогда не сделал для себя копии этих копий.

Наутро я отправился в Конституционный Суд, где также был аккредитован чуть ли не с первого заседания КС по делу МБВД и куда по заветной карточке мог зайти практически в любое время.

Понимая, что идти нужно не к председателю Суда, которого сторонники президента в те дни обвиняли чуть ли не в сговоре с Руцким, я направился в кабинет заместителя председателя КС Николая Витрука. Он был одним из тех четырех судей, которые голосовали против заключения о неконституционности Указа № 1400.

Рассказав Николаю Васильевичу, каким образом мне удалось добыть эти документы, я заметил, что лицо его начало проясняться. «Спасибо. Теперь мы наверняка сможем добиться “нулевого варианта”, предполагающего одновременную отмену сомнительных актов как исполнительной власти, так и законодательной», – сказал Николай Витрук.

К сожалению, Конституционный Суд так и не рассмотрел акты Верховного Совета и Съезда на предмет их конституционности. Как позже мне рассказал судья-секретарь КС Юрий Рудкин, судьи обсуждали этот вопрос, однако председатель заявил, что КС не вправе рассматривать нормативные акты, которые попали в суд окольным путем, а не через фельдъегерскую службу.

Некоторые судьи позже говорили мне, что это была лукавая отговорка, использованная для того, чтобы не рассматривать по своей инициативе решения парламента. Ведь Указ Ельцина № 1400 также не был доставлен в КС фельдъегерем, его копию Валерий Зорькин лично привез из Белого дома 21 сентября примерно в 21:00, т.е. всего за час до экстренного заседания КС.

Возможно, у некоторых судей были основания надеяться, что мирное урегулирование конфликта возможно другим путем, например, при посредстве Патриарха всея Руси. Однако мне кажется, что Конституционный Суд мог самостоятельно «обнулить» принятые обеими сторонами акты и тем самым избежать дальнейший конфронтации.

Однако он этого не сделал, и вскоре деятельность КС была приостановлена до принятия нового закона о Конституционном Суде, а Валерий Зорькин был вынужден уйти в отставку с поста председателя, сохранив при этом статус судьи. Лишь спустя много лет, уже после добровольной отставки Бориса Ельцина с поста Президента России, он снова был избран председателем КС РФ.

***

Количество пришедших выразить поддержку позиции Верховного Совета и Съезда народных депутатов тем временем росло. В течение дня у здания парламента шел фактически непрерывный митинг, сопровождавшийся трансляциями с заседаний Съезда. Генерал-полковник Альберт Макашов[3] на пресс-конференции подтвердил, что от заместителя министра обороны Константина Кобеца получен ультиматум, срок которого истекает 25 сентября в пять часов утра. В случае если ультиматум не будет исполнен, Ельцин и Грачёв отдадут приказ о штурме Верховного Совета со стрельбой на поражение.

В то же время, как утверждалось в докладе Комиссии Госдумы по расследованию событий сентября–октября 1993 г., участились случаи появления в ДС неизвестных вооруженных людей, которые не являлись сотрудниками Департамента охраны Верховного Совета или членами созданных по решению Руцкого дополнительных охранных подразделений. Наблюдатели и осведомители Министерства безопасности и Министерства внутренних дел работали, почти не скрываясь. При этом количество штатных сотрудников Департамента охраны Верховного Совета непрерывно сокращалось, поскольку «уходившие домой после окончания смены не допускались обратно на службу оцеплением правительственных сил». Имели место и случаи невозвращения.

В этих условиях, не вполне доверяя руководству Департамента охраны Верховного Совета, Александр Руцкой, объявленный парламентом исполняющим обязанности Президента, издал Указ № 17, в котором предписывал Владиславу Ачалову сформировать к 10 часам 25 сентября в Доме Советов мотострелковый полк из числа резервистов города Москвы, поставив ему задачу «противостоять любым попыткам применения силы против народных депутатов Российской Федерации, а также конституционных органов власти Российской Федерации – Съезда и Верховного Совета Российской Федерации». Директору Департамента охраны Верховного Совета Александру Бовту было указано выделить автоматическое стрелковое оружие согласно штатному расписанию мотострелкового полка. Руцким был издан также Указ № 14, которым предписывалось создать три внештатных временных подразделения численностью 100 человек каждое.

А в это время вокруг Верховного Совета было создано кольцо оцепления из подразделений московской милиции и ОМОНа, не допускавших транспорт к Дому Советов. Юрий Лужков заявил, что в связи со сложившейся обстановкой было решено ввести вокруг здания Верховного Совета систему контроля прохода и выхода, включая личный досмотр в целях недопущения выноса оружия. Дом Советов и прилегающие к нему территории были объявлены «зоной повышенной опасности». После этого среди депутатов и представителей прессы, находившихся в здании Верховного Совета, начали распространяться слухи о том, что с часу на час следует ожидать штурма парламента подразделениями спецназа.

25 сентября примерно в 7 часов утра подходы к ДС были блокированы военнослужащими ОМСДОН, получившими приказ «выпускать людей и никого не впускать, за исключением народных депутатов». В последующие дни кольцо милицейского оцепления вокруг ДС продолжало сжиматься. Однако мне как парламентскому обозревателю приходилось каждый день приезжать туда на работу.

Свой старенький «Жигуленок» я обычно оставлял возле здания Трехгорной мануфактуры, полагая, что там автомобиль никому не помешает. Затем спускался к милицейскому оцеплению. Как ни странно, но до последнего дня осады меня ни разу не остановили, хотя пару раз офицеры милиции предупреждали, что в ДС сейчас небезопасно. Так я и ходил в Белый дом вплоть до пятницы, 1 октября.

---

[1] Владислав Ачалов –советский военачальник, политический и общественный деятель. Заместитель министра обороны СССР (1990–1991), народный депутат РСФСР.

[2] Виталий Сыроватко – народный депутат, секретарь Президиума Верховного Совета РФ, председатель Комиссии Совета Национальностей Верховного Совета по национально-государственному устройству и межнациональным отношениям, заместитель председателя Совета Национальностей; входил во фракцию «Коммунисты России».

[3] Альберт Макашов – в 1991 г. командующий Приволжско-Уральским военным округом и кандидат в Президенты РСФСР. Единственный из 14 командующих военными округами СССР поддержал ГКЧП, за что был уволен со службы. Депутат Госдумы II и IV созывов.

Глава 20. Черный октябрь

После роспуска народных депутатов удалось провести выборы нового двухпалатного парламента и референдум по новой Конституции.

27 сентября 1993 г. здание Верховного Совета было окружено сплошным кольцом оцепления из сотрудников милиции и военнослужащих внутренних войск, вокруг здания было установлено заграждение из колючей проволоки. Пропуск людей, транспортных средств (включая машины «Скорой помощи»), продовольствия и медикаментов внутрь зоны оцепления был фактически прекращен.

28 сентября в газете «Куранты» была опубликована моя заметка следующего содержания:

«Обстановка в Белом доме продолжает оставаться приближенной к боевой. Вокруг здания усиленные наряды милиции и ОМОНа регулируют движение, не пропуская большие группы людей или направляя их по специально отведённому коридору. Однако внутри здания продолжают муссироваться слухи о полной блокаде. На ночной пресс-конференции председатель распущенного президентом парламента Р. Хасбулатов предупреждал о возможности скорого штурма, но эти ожидания не оправдались.

В Белом доме, где отключены уже не только телефоны, но и вода, свет, отопление, поддерживают боевой дух защитников сообщениями о переходе на сторону депутатов отдельных воинских частей и некоторых военнослужащих. Сообщается также об инсульте Ельцина. С другой стороны, напряжённость усиливают данные о том, что якобы демонстрантов избивают при попытке подойти к Дому Советов. Проверка этой информации не дала результата.

Сами депутаты продолжают заседать, принимают решения, различные воззвания к кому только возможно. Но пока эти призывы успеха явно не имеют».

Именно этот текст я диктовал в «Куранты» днем раньше, 27 сентября, с 6-го этажа Белого дома, где тогда находилась депутатская столовая.

В 1993 г. мобильные телефоны еще были редкостью, наша редакция уж точно не могла позволить себе такой роскоши. Однако в осажденном Доме Советов (ДС) находились не только отечественные журналисты, но и представители зарубежных средств массовой информации. Некоторые из них имели при себе средства связи, причем не всегда портативные. Например, у корреспондента газеты Los Angeles Times такой нужный репортеру «мобильник» представлял собой чемоданчик солидного размера, под крышкой которого находилась телефонная трубка. Узнав, что мне нужно в очередной раз сбегать в гостиницу «Мир», чтобы передать заметку стенографистке, коллега предложил мне свою «мобилу».

Я уже заканчивал диктовку, когда почувствовал на плече чью-то тяжелую руку. Обернулся – передо мной стояли два человека в военной форме черного цвета. По всей видимости, это были члены «Русского национального единства»[1], прибывшие для защиты Белого дома.

«Ты провокатор, – заявил один из них. – Ты распространяешь лживые слухи и создаешь тут панику. За это мы тебя сейчас расстреляем».

Они попытались схватить меня за запястья, но я, указав на свой нагрудный значок, уверенно заявил: «Руки прочь от народного депутата! Кто вы такие, вы кого здесь защищаете?»

Защитники парламента немного стушевались и отдернули руки, они явно не знали, что на мне был всего лишь значок депутата районного Совета. Тем не менее они объявили, что я арестован, и потребовали пройти вместе с ними в штаб, где точно разберутся, что со мной делать.

Чемоданчик с телефоном они тоже забрали. Поэтому его владелец был вынужден пойти с нами. А еще за нами увязался корреспондент информагентства Associated Press, которому было интересно, чем же закончится этот инцидент. Так мы и пошли: впереди я, сзади, тыкая мне в спину дулами автоматов, защитники ДС, а за ними – зарубежные коллеги.

Мне, уже два года почти ежедневно посещавшему здание парламента, было хорошо известно, что так называемый штаб находится на четвертом этаже, но в другом блоке здания. А переходы из одного блока в другой открыты только на третьем и шестом этажах. Но арестовавшие меня «субъекты» не слишком хорошо ориентировались на местности. А я не намеревался выступать для них проводником.

Из столовой мы все сразу же спустились на четвертый этаж и начали ломиться в закрытые двери. Убедившись, что перейти в другой блок здесь невозможно, они повели меня на пятый этаж. Но и там переходы были закрыты. Через некоторое время им явно надоело слоняться туда-сюда и они затолкали меня в большую комнату, на дверях которой было написано «Фракция “Россия”», чтобы связаться со своим штабом по телефону и спросить правильную дорогу.

Однако сотрудники фракции, увидев нашу странную группу, сами быстро связались с официальной охраной Белого дома. И уже через 5 минут вошел офицер милиции в звании майора. Он потребовал наши документы, убедился, что мы – аккредитованные в ДС журналисты, после чего резко потребовал от вооруженных защитников парламента, чтобы они покинули помещение и занялись своими прямыми обязанностями. А нас отпустил восвояси.

Позже мы узнали, что Руслан Хасбулатов, не желая рассориться с представителями прессы, отдал распоряжение оказывать всякое содействие журналистам и не чинить препятствия в их работе.

Все простужены, а спиртного нет

Последовавшее 29 сентября требование Президента РФ Бориса Ельцина и Председателя Правительства РФ Виктора Черномырдина, чтобы Хасбулатов и Руцкой до 4 октября вывели из Белого дома людей и сдали оружие, было проигнорировано. Однако начавшиеся 1 октября в Свято-Даниловом монастыре при посредничестве патриарха Алексия II переговоры между представителями Правительств России и Москвы, с одной стороны, и Верховного Совета – с другой, закончившиеся подписанием совместного протокола, позволили на время снизить накал страстей.

В здание Верховного Совета вновь подали электричество, начала поступать вода. Руслан Хасбулатов даже пристыдил депутатов, которые, казалось, гордились многодневной щетиной и неопрятной одеждой: «Мыла и холодной воды у нас достаточно, извольте хотя бы умываться». Достаточно было и еды в столовой, только ее сложно было разогревать. И как сказал мне депутат Олег Плотников, «все простужены, но совсем нет спиртного, а оно не помешало бы для согрева». Вечером в зале заседаний даже состоялся концерт – для коллег очень недурно пел народный депутат России Михаил Челноков. Казалось, что самое страшное уже позади.

В выходные дни 2 и 3 октября мы с семьей уехали за город, чтобы немного отдохнуть на природе. В понедельник, 4 октября, я намеревался вернуться в Дом Советов. Но всё пошло не по плану.

2 октября после митинга сторонников Верховного Совета на Смоленской площади Москвы произошли столкновения демонстрантов с милицией и ОМОНом. 3 октября участники митинга на Октябрьской площади, прорвав заслоны ОМОНа, двинулись к Белому дому и деблокировали его. После чего Александр Руцкой с балкона призвал своих сторонников взять штурмом мэрию и телецентр «Останкино». Демонстранты действительно взяли штурмом несколько этажей здания мэрии, при этом сотрудники милиции начали применять против них огнестрельное оружие.

В ходе выступлений на митинге у Белого дома из уст Альберта Макашова вырвалась ставшая потом крылатой фраза: «Никогда на нашей земле не будет ни мэров, ни сэров, ни пэров, ни х*ров!», позже ехидно высмеянная Геннадием Хазановым.

Начавшийся вечером штурм Останкинского телецентра вынудил все телеканалы в 19.40 на время прервать свои передачи. Попытка демонстрантов взять телецентр не увенчалась успехом, но в перестрелке погибли люди. И в 22.00 по телевидению был передан Указ Президента России о введении в Москве чрезвычайного положения. Начался ввод войск в Москву.

Обстрел и исход

А утром 4 октября началась операция по «зачистке» Белого дома.

Не зная, что к ДС уже стянуты войска, я, как обычно, поехал к зданию Верховного Совета,однако уже на подъезде обнаружил, что проезд полностью перекрыт. Оставив машину на значительном отдалении, я дошел пешком до гостиницы «Украина», где убедился, что подойти к ДС уже невозможно. На мосту стояли танки, слышались отдельные выстрелы, а позже и очереди из автоматов.

Слегка пригнувшись, я добежал до парапета на набережной Москвы-реки. И тут меня больше всего удивило количество зевак, которые стояли на простреливаемом пространстве и смотрели, что же произойдет дальше. Но когда ко мне подошла семья – муж, жена и девочка лет 12, которую отец поставил на гранитный парапет, чтобы она лучше видела происходящее, я уже не выдержал и предложил ему спустить ребенка с возвышения, чтобы в него не попала шальная пуля.

Мужчина с явным превосходством посмотрел на меня и изрек: «Мы очень далеко, сюда ни одна пуля не долетит». Являясь офицером запаса, я прекрасно знал, что убойная сила пуль из АКМ сохраняется на расстоянии до полутора километров, а предельная дальность их полета – 3 км. Но убеждать беспечного папашу было бессмысленно.

Убедившись, что назревает штурм, я ретировался и дальнейшие события наблюдал по телевизору – в расположенном неподалеку офисе итальянской газеты Il Giornale, с корреспондентом которой я был хорошо знаком. Там было спутниковое телевидение, поэтому последовавший вскоре штурм можно было хорошо рассмотреть благодаря камере CNN, установленной на крыше одного из домов в начале Кутузовского проспекта. В прямом эфире мы видели, что танки начали стрелять по Белому дому, отчего стены его почернели. Впрочем, стреляли болванками, поэтому не было взрывов и осколков. Если горячая болванка попадала в окно, то влетала внутрь, если же в стену – то отлетала, оставляя темный след на облицовке здания. В ряде помещений начался пожар.

В середине дня в здание Белого дома прошел человек в камуфляжной форме, представившийся бойцом группы «А» («Альфа»), и предложил всем желающим, в том числе журналистам, выйти в его сопровождении. Из здания парламента начался массовый выход людей. За 10 минут вышли около 300 человек, некоторые из них в форме сотрудников департамента по охране Верховного Совета. А всего ДС покинули больше 1000 человек (депутаты, журналисты и сотрудники, среди которых было немало женщин).

Руцкой и Хасбулатов, а также народный депутат РФ Сергей Бабурин были задержаны. Также были взяты под охрану назначенные Руцким министр по особым поручениям Андрей Дунаев, и.о. министра безопасности Виктор Баранников и и.о. министра обороны Владислав Ачалов.

Пожар в Белом доме, начавшийся в результате обстрела, вскоре прекратился. Впоследствии, как известно, здание было отремонтировано и передано Правительству РФ. Его обнесли забором, доступ на территорию ограничили.

По официальным данным, всего за один день 4 октября были убиты 74 человека, 26 из них – военные и работники МВД России, ранены – 172. Оппозиция настаивает на том, что число убитых исчисляется сотнями. После завершения событий указом Бориса Ельцина 7 октября был объявлен Днем траура.

Через две недели командующий войсками Московского военного округа Внутренних войск генерал-майор Аркадий Баскаев сказал, что из здания бывшего Верховного Совета после штурма вынесли чуть больше 40 убитых и раненых. «Внутренние войска обнаружили в Белом доме 921 единицу огнестрельного оружия, часть оружия ушла из Белого дома, это однозначно, – констатировал А. Баскаев, – и уже кое-где оно начинает использоваться». Эти его слова я цитировал в «Курантах» 20 октября.

***

В результате октябрьских событий в России удалось провести выборы нового двухпалатного парламента и референдум по новой Конституции. Благодаря конституционной реформе Президент РФ получил больше полномочий, однако формально Россия осталась полу-президентской республикой.

Противники президентской команды до сих пор называют эти события «переворотом», а сторонники уверены, что это был единственный шанс «порвать с тоталитарным прошлым» и построить демократическое социальное государство.

Впрочем, многие из тех, кто находился в рядах защитников Белого дома, сумели впоследствии без препятствий избраться в состав Государственной Думы. Не успели еще рабочие заделать пробоины в стенах Белого дома, не начался еще судебный процесс над теми, кто виновен в смерти десятков людей, погибших около Белого дома и телецентра «Останкино», а политики уже заговорили об участии в выборах нового российского парламента. Уже 20 октября я написал в «Курантах», что «в борьбу за мандаты членов Федерального собрания вступят, видимо, 10 предвыборных блоков, семь партий и движений».

Как заявил тогда на пресс-конференции заместитель руководителя Администрации Президента РФ Вячеслав Волков, кроме блока «Выбор России» голоса избирателей попытаются получить «Объединенный блок профсоюзов за реформы», «Праволиберальный блок», возглавлявшийся Константином Боровым, Блок Явлинского, Блок предпринимателей, которым руководил Константин Затулин, а также объединение «Новая Россия» (его возглавлял Тельман Гдлян), «Гражданский союз», объединение «Женщины России», Блок левых сил во главе с Социалистической партией трудящихся и «Ассоциация независимых профессионалов».

Среди «не объединившихся» партий и движений Вячеслав Волков назвал Республиканское движение демократических реформ, Российскую христианскую демократическую партию, Партию единства и согласия (лидер – Сергей Шахрай), Либерально-демократическую партию России (Владимир Жириновский), Российский общенародный союз (Сергей Бабурин), Аграрную партию России (Василий Стародубцев) и Демократическую партию России (Николай Травкин).

Отцы Конституции

В заключение хотел бы упомянуть о том, как создавался президентский проект Конституции РФ. Вначале работу над текстом возглавляли четыре человека: юристы Сергей Алексеев, Анатолий Собчак, Сергей Шахрай и соратник Ельцина Геннадий Бурбулис[2].

В мае 1993 г. Президент опубликовал свой проект Основного закона – довольно скороспелый, хотя и сохранявший основное содержание и структуру изначального проекта. А в июне 1993 г. Борис Ельцин созвал Конституционное совещание, главную роль в работе которого играл Сергей Шахрай. Он же руководил группой, которая занималась разделом, касавшимся судебной системы. Всего в Конституционном совещании участвовали более 800 человек. В результате совместной работы политиков и юристов был выработан новый единый проект Конституции РФ.

Образованная на I Съезде народных депутатов РСФСР в июне 1990 г. Конституционная комиссия была в 1993 г. включена в состав участников Конституционного совещания. Но к тому моменту раскол уже проник и в депутатский корпус, и в комиссию, и даже в ее аппарат. Часть депутатов – Сергей Ковалёв, Виктор Шейнис, Фёдор Шелов-Коведяев, Леонид Волков и др. – высказали готовность работать в рамках Конституционного совещания, другие были категорически против сотрудничества.

Труднее всех пришлось в этой ситуации секретарю Конституционной комиссии Олегу Румянцеву, который отдал столько сил проекту комиссии. Из этого документа в окончательный вариант почти целиком перешли две первые главы – «Основы конституционного строя» и «Права и свободы человека», а также глава «Федеративное устройство». К тому времени усилиями Конституционной комиссии эта часть уже вошла в текст Федеративного договора, подписанного в марте 1992 г. главами субъектов Федерации. А сам договор стал тогда частью советской Конституции, перманентно изменявшейся и ставшей похожей на кафтан с заплатками.

Форму правления Конституционное совещание сформулировало иначе. Впрочем, и главы 4–9 проекта, определявшие устройство органов власти и порядок внесения изменений в Конституцию, во многом основывались на предложениях Конституционной комиссии, уже прошедших к тому времени через горнило обсуждений в Верховном Совете.

Интересно, что в проекте, как вспоминал генпрокурор Валентин Степанков, «после долгих споров статьи о прокуратуре в ней так и не оказалось», из-за чего он отказался подписать итоговый вариант, заявив, что его не поймут подчиненные. Не было там и главы об адвокатуре.

«После всех потрясений осени 1993 г. статья о прокуратуре всё же появилась, когда текст проходил последнюю правку, и в документе, вынесенном на референдум, статья оказалась», – добавил Степанков. Кто пролоббировал такое добавление, неизвестно. Жаль только, что в те годы за адвокатуру никто так и не замолвил словечко.

В дальнейшем именно президентский проект, одобренный Конституционным совещанием, однако с некоторыми уточнениями, внесенными в последний момент Борисом Ельциным, был вынесен на всенародное голосование 12 декабря и стал действующей Конституцией Российской Федерации.

Константин Катанян

---

[1] Общероссийское общественное патриотическое движение «Русское национальное единство» – неофашистская и неонацистская военизированная организация во главе с Александром Баркашовым.

[2] В 1991–1992 гг. Геннадий Бурбулис занимал должности государственного секретаря и первого заместителя Председателя Правительства РФ, в декабре 1993 г. был избран депутатом Государственной Думы.

---

Требуется согласие

В Госдуму внесен законопроект,  которым предлагается запретить продажу транспортных средств (автомобилей, мотоциклов, снегоходов и др.) без письменного согласия второго супруга.

«В настоящее время для совершения остальных сделок по распоряжению общим имуществом супругов, в том числе транспортными средствами (мотоциклами, снегоболотоходами, мотовездеходами, снегоходами), согласие второго супруга презюмируется. Предполагается, что супруг, единолично заключивший сделку, действовал в интересах обоих супругов. Бремя доказывания обратного возлагается на супруга, который в сделке не участвовал. Для того, чтобы супругу, не участвовавшему в сделке, в судебном порядке признать такую сделку недействительной, ему необходимо доказать, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать о его несогласии на ее совершение. В условиях судебного разбирательства доказать это крайне затруднительно.

Судебная практика свидетельствует, что суды не выработали единого подхода к определению обстоятельств, которые необходимо установить в рамках оспаривания сделок, а также к их оценке. Подавляющее большинство сделок, заключенных одним из супругов и оспариваемых в судебном порядке вторым супругом, направлено на отчуждение транспортных средств, реже мотоциклов, снегоболотоходов, мотовездеходов, снегоходов. Доля оспаривания в судебном порядке сделок, по которым отчуждено иное движимое имущество, незначительна. Стоимость многих транспортных средств, мотоциклов, снегоболотоходов, мотовездеходов, снегоходов сопоставима, а в некоторых случаях превышает стоимость объектов недвижимости (квартир, домов, земельных участков, долей в них).

Требование о признании сделок по отчуждению транспортных средств (мотоциклов, снегоболотоходов, мотовездеходов, снегоходов) недействительными преимущественно заявляется при рассмотрении исков о разделе совместно нажитого имущества, а стоимость этого имущества может составлять значительную долю от стоимости общего имущества, подлежащего разделу. Предметом исков о разделе совместно нажитого имущества как правило выступают объекты недвижимости, транспортные средства (мотоциклы, снегоболотоходы, мотовездеходы, снегоходы), накопления и долги.

По данным Судебного департамента при Верховном Суде Российской Федерации в 2022 году суды общей юрисдикции рассмотрели 42,7 тыс. споров, связанных с разделом совместно нажитого имущества, при этом в статистику не включены дела, начатые в 2022, но завершенные в 2023 году. Следует отметить, что судебные дела о разделе совместно нажитого имущества, в которых оспариваются сделки, осложняются совершением дополнительных процессуальных действий, изучением и оценкой дополнительных материалов, в связи с чем принятие судебного решения затягивается, а на суды возлагается дополнительная нагрузка, что влечет повышение расхода бюджетных средств. Решения (определения) судов по делам о разделе совместно нажитого имущества, в которых оспаривались сделки по отчуждению транспортных средств, зачастую обжалуются в апелляционном (кассационном) порядке именно в части признания, либо непризнания таких сделок недействительными.

 В условиях того, что бремя доказывания недействительности сделки возложено на супруга, оспаривающего такую сделку, на практике, истцу  крайне сложно убедить суд в том, что имеются установленные законом основания для возврата отчужденного имущества в состав совместно нажитого, подлежащего разделу. Довольно часто вторая сторона сделки является другом (знакомым), либо родственником продавца (дарителя), в связи с чем занимает его сторону и выступает против заявленных требований. В случае, если стороны сделки не знакомы, а приобретатель имущества является добросовестным покупателем, признание сделки недействительной может привести к нарушению его прав. При этом предмет доказывания, что сторона в сделке знала или заведомо должна была знать о несогласии второго супруга на совершение сделки не имеет четко установленных способов, методов и границ доказывания.

Для соблюдения баланса интересов супругов при распоряжении совместно нажитыми транспортными средствами (мотоциклами, снегоболотоходами, мотовездеходами, снегоходами), необходимо учитывать, что оспариваемые сделки как правило совершаются в предразводный период, а их совершение может быть направлено на сознательное исключение части имущества, подлежащего разделу, что по смыслу гражданского законодательства является злоупотреблением правом и извлечением преимущества из своего недобросовестного поведения.

Проектом федерального закона, (https://sozd.duma.gov.ru/bill/557616-8 )  предлагается установить, что для заключения одним из супругов сделки по распоряжению транспортными средствами (мотоциклами, снегоболотоходами, мотовездеходами, снегоходами), необходимо получить письменное согласие супруга. Согласие второго супруга может быть дано им в простой письменной форме, также не исключено совместное участие супругов в сделке. Когда на стороне продавца (дарителя) в договоре поименованы оба супруга, получение письменного согласия не требуется. Такое решение видится достаточным для соблюдения баланса интересов супругов, так как простая письменная форма согласия легко реализуема и не требует дополнительных расходов граждан как в случае с оформлением нотариального согласия. Сроки и порядок обжалования сделок по распоряжению транспортными средствами (мотоциклами, снегоболотоходами, мотовездеходами, снегоходами) предлагается определить по аналогии с требованиями к сделкам, требующим нотариального удостоверения.

Таким образом в случае судебного оспаривания сделки, супруг, не участвовавший в ней, освобождается от обязанности по доказыванию, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать о его несогласии на совершение сделки, так как доказательством будет являться сам факт отсутствия письменного согласия. Нововведение позволит урегулировать порядок обжалования сделок по отчуждению транспортных средств (мотоциклов, снегоболотоходов, мотовездеходов, снегоходов). В отличие от сделок, требующих нотариального согласия, переход права собственности по сделкам по отчуждению транспортных средств (мотоциклов, снегоболотоходов, мотовездеходов, снегоходов), наступает с момента заключения сделки и передачи имущества и не связано с самой регистрацией. В этой связи отсутствует необходимость изменять порядок регистрации и требовать от заявителей дополнительных документов (свидетельство о заключении / расторжении брака, письменное согласие) для совершения регистрационных действий.»  (Цитата из пояснительной записки к законопроекту).

Комментарий почетного адвоката России, медиатора,  Елены Валерьевны Колотильщиковой:

«Сейчас вся судебная практика исходит из презумпции добросовестного поведения супругов как во время брака, так и в период его расторжения. Это касается и расходования денежных средств, получаемых в качестве доходов тем или иным супругом, и получения заемных денежных средств по инициативе одного из супругов (как правило на потребительские кредиты или открытие кредитной карты согласие второго супруга банк не запрашивает, в отличие от ипотечных займов) и совершения сделок с движимым имуществом по его приобретению и отчуждению.

Однако, в реальности семейная жизнь зачастую полна тайн, которые начинают вскрываться именно в период расторжения брака и тогда получается, что супруг, который не знал о недобросовестности своего партнера оказывается в менее защищенном положении и вынужден прибегать к судебной защите для восстановления нарушенного права, а это время, нервы и деньги. А вот результат такого судебного разбирательства, к сожалению, не всегда предсказуем.

Проанализировав вышеуказанное предложение о внесении изменений в статью 35 Семейного кодекса Российской Федерации, могу сказать, что оно неоспоримо направлено на защиту соблюдения баланса интересов супругов, и в случае его принятия приведет к исключению возможности злоупотребления правом и извлечения выгоды из своего недобросовестного поведения в части отчуждения транспортных средств, приобретенных в браке для недобросовестного супруга целью которого, например, является уменьшение количества нажитого в браке имущества, подлежащего разделу при его расторжении.

В этом случае мы также сможем наблюдать снижение количества споров об оспаривании подобных сделок, что как следствие снизит нагрузку на суды, которая в настоящее время, тем более в больших городах, представляется чрезмерной».